Любовь и Ненависть - Эндор Гай (читать книги регистрация .TXT) 📗
Аруэ был счастлив, счастлив даже там, за тюремными стенам: он все еще член высшего общества. В этой тюрьме были такие камеры, где люди замерзали зимой и изнывали от жары летом. У несчастных заключенных не было ничего, чтобы закрыть свое обнаженное тело. Но и это еще не самое худшее. Ниже, в подземелье, камеры, потолки и стены которых покрыты вонючей слизью. Находившимся там заключенным бросали такую еду, от которой наверняка отказался бы и подыхающий от голода пес. Тела этих людей со временем покрывались кровавыми пузырями, из десен сочились кровь и гной, зубы выпадали один за другим.
Да, молодой Аруэ был счастлив и в своем несчастье. Он все еще находился среди избранных, наверху. В камеру приходил его слуга, приносил чистое белье. Ему посылали снедь со стола начальника тюрьмы. Люди подписывали петиции за его освобождение. Зачем же ему биться головой, критиковать сильных мира сего, которые так относились к нему? Но все-таки если не внутреннее чувство справедливости, то общая атмосфера тюрьмы заставляла его ненавидеть тиранию. Ненавидеть несправедливость. Бороться за здравомыслие и свободу.
Но каким образом? Только косвенным путем. Никогда в лоб. Если он выберется отсюда, то поведет борьбу только с надежно укрепленных позиций. Он прибегнет к лести, чтобы выразить прямо противоположное, будет использовать крепкий, как сталь, обман, делая его при этом прозрачным, как стекло. Он призовет на помощь смех, как Иисус Навин призвал на помощь трубы, от которых пали стены Иерихона [138]. Он сумеет спрятаться за спинами влиятельных патронов и будет по ним же вести огонь своими язвительными пулями. Но никаких открытых военных действий! Нет, он никогда не позволит себя поймать!
Размышляя о своем новом образе, характере и новой, более великой для себя судьбе, Франсуа Мари Аруэ решил, что пора взять и новое имя. Нет, не то чтобы он стал совершенно другим человеком — в глубине старого Аруэ уже возник новый человек, Вольтер, и теперь он был готов поднести спичку к факелу своей жизни.
И для этого ему требовалось новое, пламенное имя.
Как ему удалось изобрести такое имя — Вольтер, навсегда останется тайной. Некоторые говорят, что в детстве он был «le petit volontaire» — упрямый, своевольный мальчишка. Другие утверждают, что у семьи его матери было сельское поместье, носившее такое название. Его имя было ложью, но зато какой славной ложью! И с какой легкостью его носил Вольтер, когда вначале называл себя Аруэ де Вольтер, а потом просто — Вольтер. Новое имя необходимо было подкрепить новыми делами, новыми удачами, новой славой. Этот великий француз позднее заставит своих критиков заявить, что из всех написанных им произведений лучшим и самым лаконичным стал его псевдоним — Вольтер!
Кто теперь посмеет отрицать его право на собственную поэму? Единственным человеком, кто на самом деле попытался это сделать, был кавалер де Роан. Это произошло, когда Вольтеру было около тридцати. Он был тогда длинноногим щеголем, одевался в шелк и парчу с золотым шитьем, носил большой, весь в локонах, парик.
И вот однажды, декабрьским вечером 1725 года, Вольтер отправился в оперу. Перед началом спектакля он, окруженный толпой поклонников, вел оживленную беседу, шутил, смеялся. Вдруг один человек из толпы — это был кавалер де Роан-Шабо — грубо оборвал Вольтера:
— Минуточку, месье Вольтер, или, скорее, месье А-руэ, или, не знаю как, черт подери, к вам обратиться…
Де Роан намеренно протяжно произнес «А-руэ», тогда как прежняя фамилия Вольтера выглядела так: «A rouer», то есть «подлежащий порке».
Почему де Роан повел себя так, осталось тайной. Вольтер, перебив его, с вежливой улыбкой ответил:
— Каким бы, черт побери, ни было мое имя, я знаю, как мне быть достойным его!
В эту секунду на них надавила толпа любопытных, разрядив напряженную атмосферу. Но ни тот, ни другой не забыли о короткой стычке.
Кавалер де Роан не только намекал на отсутствие у Вольтера настоящего имени, несмотря на его литературную известность. Это был прямой вызов, — мол, Вольтер не имел права приписывать себе аристократическую частичку «де». Во Франции, в Германии да и повсюду в Европе лишь небольшая группа аристократов, которые были «родом откуда-то», могли обладать и гордиться этой частичкой. Все остальные, по их мнению, были никем и ниоткуда. Поэтому многие стремились заиметь две эти буквы, как только их образ жизни начинал соответствовать более высокому уровню. Рассказывали, что мадам Жоффрен, жена исполнительного директора стекольной фабрики, став важной парижской дамой, объявила себя мадам де Жоффрен.
Клан Роанов сотни лет правил Бретанью [139], все его представители так гордились своим происхождением, что, когда со временем их силой заставили присоединиться к французскому королевству, они настояли на сохранении своего княжеского, а не пожалованного им королевского титула. В свой семейный девиз они внесли такую фразу: «Королем не стать, герцогство презренно, остаюсь Роаном».
Весь Париж затаив дыхание следил за тем, что в результате произойдет, какова будет развязка.
Через несколько дней после первой стычки Вольтер смотрел спектакль в Королевском французском театре. Он сидел в ложе знаменитой тогда актрисы Адриенны Лекуврёр [140], прекрасной, талантливой женщины, которая короткое время была его любовницей. Он до сих пор и боготворил ее, хотя она уже была любовницей маршала Саксонского. Кавалер де Роан, войдя к ним в ложу, воскликнул:
— Ах, это снова вы, месье де Вольтер! Быть может, мне следует сказать месье Аруэ? Или у вас уже появилось новое имя, с которым к вам нужно обращаться?
— Как бы ни было мое имя, я только начинаю, а вы уже иссякли, — бросил ему в лицо свой, как всегда, остроумный ответ Вольтер.
Кавалер де Роан побагровел от ярости, так как в этих словах он увидел намек на импотенцию. Разъяренный, он замахнулся на Вольтера тростью. Вольтер, быстро отскочив назад, выхватил шпагу. Впервые в жизни он вытащил оружие, которое было точно таким же подлогом, как и его парик. Вольтер имел весьма расплывчатое представление о его практическом применении. Он умел только элегантно носить шпагу. Драки удалось избежать только потому, что Адриенна, испугавшись, лишилась чувств. Само собой, это было притворством. Ложь — за ложь. В последовавшей за этой сценой суматохе исход стычки опять оказался неясным, хотя, скорее всего, победа оставалась за Вольтером.
Через несколько дней Вольтер обедал у герцога де Сюлли, одного из своих многочисленных покровителей. К Вольтеру подошел лакей и сообщил ему, что какой-то месье просит разрешения переговорить с ним по поводу одного не терпящего отлагательства дела. У Вольтера не было никаких причин для подозрений.
Выйдя из-за стола, он направился к выходу, выглянул на улицу, но никого не увидел. К нему подошли два грума. Осведомившись, Вольтер ли он, эти люди попросили его сесть в наемный экипаж, стоявший на другой стороне улицы. Но как только он подошел к экипажу, грумы схватили его под руки и потащили к карете. Там был третий, он-то и принялся лупить Вольтера палкой. Вольтер оказывал сильное сопротивление, но получил несколько сильных ударов по голове. Если бы не густой, весь в кудряшках, парик, ему пришлось бы очень плохо. Вдруг Вольтер услышал голос кавалера де Роана: «Поосторожнее с его головой! Оттуда может выйти еще кое-что путное!»
Вольтер, воспользовавшись его замечанием и небольшим замешательством слуг, сумел вырваться. Он мчался сломя голову к особняку герцога. Вольтер слышал, как за ним громыхала карета, оттуда доносился насмешливый голос обидчика. Вольтер в разорванной одежде, с окровавленным лицом вбежал в столовую герцога де Сюлли.
— Месье герцог! — закричал он. — Я прошу вас съездить со мной к комиссару полиции. Немедленно!
— Боже мой! — воскликнул изумленный хозяин дома. — Что с вами стряслось?
