Иезуит. Сикст V (Исторические романы) - Мезаботт Эрнст (книги регистрация онлайн TXT) 📗
— Знаю, — ответил задумчиво Франциск.
— Теперь, — продолжал иезуит, — в каком положении находится королевская власть? Монархам остается один только открытый путь, чтобы сохранить себе трон, а именно: чтобы король соединился с церковью; главное же, чтобы ни один скандал не выходил из стен Лувра и не касался плебейского слуха. Преступление сына твоего отвратительно, это верно, но берегись, чтобы оно не сделалось публичным, ибо когда французы узнают, что в доме Валуа есть отцеубийца, они, пожалуй, сочтут дом Валуа лишним в Лувре.
— Так, по-твоему, — сказал удивленно король, — каждая обида, причиненная королю одним из членов его семейства, должна остаться без наказания?
— Кто об этом говорит? Наказание делается негласным — яд должен заменить шпагу. Более всего следует избегать публичного скандала.
— Так ты советуешь мне совершить тайное убийство? И буду ли я менее грешен перед Богом, если совершу скрытый грех?
— Те, которые управляют землей, — сказал невозмутимо иезуит, — не подчинены правилам жизни остальных людей. Если твой грех принесет вечное благо миллионам душ, тогда он достойнее тысячи добрых дел.
— И кто же, — спросил иронично король, — будет отличать грех мой, каков он: достоин похвалы или порицания?
— Мы! — сказал Игнатий Лойола. — Мы будем обсуждать грех твой.
И, встав, он подошел к королю и, пронизывая его насквозь своим огненным взглядом, сказал:
— Вы все еще не можете привыкнуть к этой мысли — вы, сильные мира. Вы, привыкшие развязывать узлы одним ударом меча, вы не можете еще познать эту чисто идеальную власть; власть, которой никому не известный священник из своей кельи управляет делами мира. В наши дни меч недостаточно силен для управления; теперь рука бедного плебея убивает сына императора. Окончилась ваша власть шпаги; если хотите царствовать еще, то вы должны стать нашими союзниками, потому что мы одни повелеваем чернью, мы одни направляем, по нашему желанию, руки, носящие оружие.
— Ах! Карл Испании! — воскликнул Франциск.
Этот возглас, невольно вырвавшийся у короля, выдал думы его во время речи Лойолы.
В самом деле, эта темная, тайная политика интриг, направляемая священниками, довела его соперника, Карла V, до высоты его настоящего величия.
Франциск, обладавший живым умом, сразу понял всю выгоду положения, которое иезуит так красноречиво толковал ему. В то время религиозная реформа пошатнула последнюю власть, источник всех властей того времени — это власть церкви. Прежние учреждения имели поэтому только единственное средство: соединиться вместе и сделаться одним целым, сообща наносить удары тому, кто вздумал бы помешать им. Монархия и царство, трон и алтарь могли продлить свое существование только при одном условии: быть крепко связанными друг с другом, и впоследствии было доказано, какая ужасная опасность угрожала тем, кто пытался разъединить так крепко соединенные монархию и религию.
— Мне приходится тогда сохранить жизнь сыну?
— Зачем? — пожал плечами Лойола. — Измените казнь, как я уже вам советовал.
— Нет, я на это не согласен. Раз мое решение не будет публично известно моему народу, то мой суд станет всего лишь местью; а я не могу мстить моему сыну.
— Ваше величество имеет чувства христианского короля, — сказал невозмутимо иезуит.
— Если я сохраню ему жизнь и даже скрою от всех его вину, что же я должен сделать с аббатом и монахами, которые нанесли такую обиду моей личности?
— Какая обида? — наивно спросил монах.
— Как? Разве вам неизвестно, как со мной поступали в монастыре? С преступником обращаются лучше.
— Ваше величество не совсем верно говорит, — мягко сказал Игнатий Лойола. — Если эти монахи в самом деле решили бы поднять руку на избранного Богом, на законного короля, то самая жестокая казнь была бы незначительна для подобных злодеев.
— Что! — крикнул гневно монарх. — Вы осмеливаетесь оспаривать то, что я сам лично испытал?
— Я должен заметить, что не с вашим величеством они так мерзко обращались, а с бедным сумасшедшим, который требовал признания его королем Франции. Таким образом, каждый удар, нанесенный вам, был в некотором роде знак уважения к персоне вашего величества.
Монарх не мог удержаться от улыбки, услышав такую оригинальную трактовку происшедшего, впрочем, так подходящую к тонкой казуистике, в которой иезуиты были признаны профессорами.
Но скоро король вернулся к прежнему нерасположению и строго сказал:
— Я все обдумал, отец мой! Мои решения иные, чем ваши советы. Пусть будет, что будет, а я не позволю, чтобы какой-нибудь монах хвастался, что смеялся безнаказанно над королем. Обидчики, кто бы они ни были, должны умереть!
— Ваше величество решает это, не думая, что от этого последует в будущем вред для религии и для монархического управления.
— Ах! — перебил его король. — Сколько же, по-вашему, требуется лет, чтобы мятежный дух и ересь могли подействовать на падение трона Франции?
— Почем я знаю? Может быть, пятьдесят лет.
— Ну а через пятьдесят лет я буду уже в могиле, и не нахожу нужным думать, что будет с монархией, когда меня не станет.
— Но меня, — сказал иезуит, — заботит будущее, понимаете ли вы, король Франции?
Король с удивлением поглядел на хилого старичка, одной ногой стоявшего уже в могиле, и все еще заботившегося о будущем более, чем он, в расцвете сил человек.
— Да, я забочусь о будущем, — прибавил Игнатий с гордым величием, выпрямляясь во весь рост. — Основание, положенное мной, не может принести плоды ранее, чем через одно или два столетия; тогда только братья Иисуса, оживленные моим духом, распространят свое господствование над всей Европой. Тут необходимы борьба, мучения, необходимы целые века постоянства, чтобы план мой мог принести результаты. И что же, ты намерен воспрепятствовать моей воле? Ты, король Земли, не знаешь, что король Неба может истребить тебя одним дуновением?
Эти запальчивые слова заставили монарха вздрогнуть. Действительно, непобедимая решительность этого священника, который жертвовал себя и свои честолюбивые надежды для будущего, победы коих будут тогда, когда он уже будет прахом, была поразительна.
Франциск знал цену фанатикам. Никакая сила не могла стать им преградой, так как их слепая вера разбивала все препятствия. В первый раз королю пришлось убедиться, что в его царстве находилась сила, против которой его власть казалась бессильной!
— Что ты сделаешь, если я все-таки решусь наказать и царствовать?
— Государь, — отвечал Игнатий, — ваши друзья-гугеноты освободили вас из тюрьмы и вырвали из рук врагов Арнудину, женщину, из-за которой…
— Довольно! — прервал его строго Франциск. — Арнудина в верных руках, и от нее я узнаю точно все подробности.
— Арнудина умерла, государь. Провидение Божие взошло в лабораторию Паре, когда он вышел из нее, и теперь свидетельство, на которое рассчитывали гугеноты, уничтожено.
— Умерла! — вскричал с тоской король. — Умерла потому, что любила меня!
— Нет! За то, что препятствовала планам церкви, — холодно возразил иезуит.
Франциск вздрогнул; теперь он стал понимать слова Лойолы. Король приблизился к нему и посмотрел пристально в лицо монаха.
— Так эта смерть дело какого-нибудь агента общества Иисуса? — спросил король.
— Да, усердие одного из них исполнило волю неба.
— И ты хочешь сказать, — прервал его король, — что если и я откажусь от вашей опеки, то могу подвергнуться той же самой участи?
— Не ранее, чем я помолюсь Господу, который может избавить меня от такого горя! — хитро отвечал генерал иезуитов.
Франциск стоял смущенный. Наглость иезуита его раздражала.
— Разве ты не знаешь, иезуит, что я в своем дворце, и окружен верными телохранителями?
— Я это отлично знаю, и потому, избегая проклятых протестантов, оберегающих вход к тебе, государь, я явился сюда через ход, мне одному известный!
— Сделай я только знак, — продолжал король, — и генерал иезуитов будет захвачен и после двухдневной пытки убит.
