Схватка за Родос - Старшов Евгений (библиотека книг TXT, FB2) 📗
— Тут долго думать негоже — я уже все решил…
— О! Мы сотворим великое дело!
— Не сомневаюсь. Плесни-ка мне еще — обмоем его, это наше дело…
Албанец радостно взял кувшин в одну руку и стакан в другую. Этот миг нельзя было упустить, а Филельфус не зря до этого уже просил налить ему настойку — продумывал нападение. Вот теперь он схватил лавку и мощным ударом обрушил ее на врага.
Албанец упал, кувшин со стаканом разлетелись вдребезги, настойка разлилась по каменному полу "обержа". Филельфус львом набросился на албанца и начал душить, а тот, отчаянно извиваясь, пытался оторвать руки итальянца от своего горла, что не давало ему пока возможности вытащить кинжал. Правда, то же не мог сделать и рыцарь, хотя в его планы отнюдь не входило убивать предателя. Нет, он нужен был живым, за него надо было как следует взяться, он мог быть только кончиком целого клубка!..
Двое мужчин дрались отчаянно, катались по полу. Албанец пытался выдавить противнику глаза, а Филельфус, чернильная душа, сразу почувствовал, что долго ему против оруженосца, пожалуй, не протянуть: "Может, не так он повел себя?.. Но теперь думать и жалеть поздно. По крайней мере, может, найдут его мертвым, догадаются, кто убил? Или негодяй выйдет сухим из воды?"
Дело, однако же, обернулось в пользу иоаннитов: трое итальянских рыцарей зашли в казавшийся пустынным "оберж" и, услышав шум борьбы, быстро поднялись на второй этаж. Они кинулись растаскивать дерущихся, но Филельфус сразу воскликнул, тяжело хрипя:
— Ради всего святого, взять живым!
Вовремя подсказал — крутившийся в руках троих рыцарей албанец уже извлек кинжал и, сумев ранить одного из них, в безнадежном положении уже был готов обратить оружие против себя. Кинжал отобрали, самого бросили на пол и быстро связали.
— Как он осмелился поднять на тебя руку, достопочтенный Филельфус? Ведь не было у тебя человека более верного!
— Братья, султану он, как оказалось, служил вернее… Сейчас дайте немного отдышаться и помогите мне доставить предателя к магистру… Видите где-нибудь бумажку такую тоненькую, с печатью?
— Да, вот она! — Один из рыцарей с готовностью поднял ее и протянул Филельфусу.
— Хвала Господу…
Шатаясь, секретарь встал и сделал несколько неверных шагов.
— Ты не ранен? — участливо спросил его один из соотечественников.
Филельфус улыбнулся, ответил тепло, что было для него нехарактерно:
— Нет. Просто годы — да, они уходят, унося наши силы и ловкость. Хоть бы ум оставили, остальное уж — Бог с ним… Пойдемте скорее!
— Подожди, пусть один из нас сначала сбегает, разузнает, где магистр — тогда и пойдем все вместе…
Д’Обюссон обнаружился инспектирующим оверньский бастион. Услышав о необычном происшествии, он велел всем прийти к нему во дворец, и сам направился туда, отправив посыльных за своими приближенными — "столпами", кого удастся разыскать, кастелланом и Каурсэном. Итальянцы из "обержа" опередили всех; Филельфус, пользуясь тем, что прочих высоких чинов пока нет, обратился к магистру в своей ехидной манере, по-турецки:
— Позволь мне, зятю великого падишаха, льву ислама, правителю Родоса, большому анатолийскому бею, светочу знания скромно приветствовать тебя, брат великий магистр, и пригласить на велеречивую беседу!
Магистр устало ответил на том же наречии:
— Филельфус, сейчас разве до шуток? Что стряслось, и к чему эти странные, я бы даже сказал, невероятные титулы и званья? Как это понимать? Монах — и зять султана, христианин — и лев ислама, мой секретарь — и правитель Родоса, не говоря о прочем?
— Это мне все обещается Мизаком от имени Мехмеда, если я убью тебя и отворю ворота Родоса. Вот и документ с печатью, так что все без обмана!
Магистр взял бумагу, быстро прочел ее, сухо спросил уже на латыни:
— Так что все это значит?
— Значит, что мой албанский оруженосец, сарджент нашего ордена, — нечестивый подсыл. Почему-то они с Мизаком решили сделать из меня Иуду… Но ума не хватило… Вот говорят — простота хуже воровства. И воистину… — Рыцарь не мог больше говорить, что и объяснил жестом.
— Да ты чуть жив. Присядь, верное сердце, сейчас придут "столпы", все при них по порядку расскажешь, и приступим к допросу. Славную ты рыбу выудил, брат секретарь!
— Главное… не пережарить ее… чтобы и остальных сдала!..
Дальнейшее можно описать кратко: после не особо пространного сообщения Филельфуса верхушке ордена обо всем происшедшем вероломный албанец был подвергнут жестокой пытке. Поначалу держался твердо — и подвешивали его, и скидывали со страппадо [30], и жгли каленым железом, однако его положение делала безнадежным визирева бумага, так что от него никакого признания даже и не ждали — просто требовали выдать сообщников.
Мизак, конечно же, сделал ошибку, велев албанцу-оруженосцу в случае неудачи обратиться к далматцу-повару и действовать сообща. Подсылы друг друга знали и, значит, могли выдать один другого, однако визирь поступил мудро, не сказав ни албанцу, ни далматцу о миссии инженера Фрапана.
И все же винты, которыми сдавливали череп албанца, сделали то, что не сделал огонь и прочие пытки — он "сдал" далматца. Как и предугадал Филельфус, клубок начал распутываться.
Далматец держался менее стойко и мужественно и при первом же соприкосновении своего тела с "пристрастием" выдал рыцаря — о, вот это было уже серьезно! — заведовавшего магистерским столом. Этот рыцарь согласился за большую награду и чины от Мизака устроить отравление д’Обюссона: как видим, и второй предатель действовал очень быстро, вербуя себе сообщника в орденской верхушке!
Это внутреннее предательство удручило д’Обюссона более всего. Бдительные "столпы" тут же вспомнили про Фрапана и расспросили под пытками всех троих по этому предмету. Однако благодаря Мизаковой то ли предусмотрительности, то ли забывчивости ни один не смог дать показаний против мастера Георга — в той части, что он проник в крепость со злым помыслом. Извивавшийся на раскаленной железной решетке в одном из башенных подвалов албанец кричал:
— Не могу я свидетельствовать против него! Да, он был приближенным Мизака… Заведовал артиллерией и инженерными работами… Но послан или сам перебежал — про то не знаю!.. Если вам угодно, я оговорю его, но это не будет правдой. Клянусь, кем хотите — хоть Христом, хоть Аллахом!..
Недолго посовещавшись, иоанниты приговорили иуд к повешению — в том числе и рыцаря, для которого это было вдвойне позорно. Прежде его надлежало лишить рыцарского звания и с позором изгнать из рядов ордена, после чего он, словно простолюдин, должен был быть повешен.
Сословные различия в Средние века очень четко соблюдались, и в том числе в казнях. Конечно, за особо тяжкие преступления против человека и Церкви могли, например, сжечь на костре независимо от происхождения, а так — благородных было принято обезглавливать, а простых людей — вешать.
Итак, троих предателей с петлями на шеях, еле живых от перенесенных пыток, приковали к навозной телеге и повезли к месту экзекуции под пешим конвоем нескольких арбалетчиков под началом одного рыцаря.
Их сопровождали палач в кожаных одеждах и красном, полностью закрывавшем лицо колпаке, переходящем в наплечье со своеобразной бахромой из прямоугольников. Рядом также шел монах с распятием — человеческое правосудие сделало все, от него зависящее, пусть же Бог проявит Свое милосердие, если того захотят приговоренные: не человеку предвосхищать Суд Божий.
Так думали рыцари — но не народ. Представьте себе: прошло немногим меньше месяца с тех пор, как они — эти несчастные мужчины, женщины, дети, старики, мирные люди — живут в огненном аду, преисполненном тяжелых трудов и постоянных страхов. А во всем виноват неведомый враг, предстающий взорам только суетящимися вдали "муравьями". А тут — вот он, на расстоянии брошенного камня или даже вытянутой руки…
