Пурпур и яд - Немировский Александр Иосифович (книги хорошего качества .txt) 📗
БУХТА МУДРОСТИ
Несмотря на день, ливший мелким осенним дождем, в гавани Эфеса было людно. Толпа окружила какого-то человека лет тридцати пяти. Стянутые ремешком волосы открывали шишковатый лоб, придававший ему сходство с известным изображением Сократа. Чем он привлек всех этих людей, терпеливо стоящих под дождем и не замечающих сырого и холодного ветра? Нет, это не гадатель, раскрывающий будущее за драхму, не моряк, рассказывающий басни о сиренах и сталкивающихся островах. Судя по всему, ото философ, собравший ценителей благородного искусства слова, тех, кто предпочитает беседу грубым удовольствиям невежд.
– Ты спрашиваешь, – обратился философ к одному из слушателей, – почему я беден? Я не буду разъяснять древних изречений: «Мудрость не приносит богатства» или «Богатство не купит мудрости». Я расскажу тебе о своей жизни. У меня был в Афинах дом. Отец – его, так же как меня, звали Аристионом – не чаял во мне души и выполнял любую мою прихоть. У меня была лучшая в городе упряжка коней и самая красивая серебряная посуда. Раб нес за мною складной стул, чтобы я не сидел где попало. Но меня одолевала зависть к тем, кто богаче, чьи кони побеждали на олимпийских играх. Мои траты разорили отца, и он вскоре умер; жизнь моя потеряла опору, и стало меня болтать, как корабль на одном якоре. Сгорел дом. Разбежались рабы. Сверстники и товарищи по попойкам покинули меня. Во всех своих несчастьях я обвинял богов, повторяя басни о их зависти к счастью смертных. Ибо свою беспечную и пустую жизнь я называл счастьем.
Я отправился в плавание, надеясь найти в чужих землях то, что потеряно на родине. Меня привлекли рассказы о Блаженных островах, где можно жить, пользуясь дарами природы, где богатство достается без затраты сил. Но корабль, на котором я плыл, потерпел крушение. Меня, потерявшего сознание, полузахлебнувшегося, выбросило на берег. Когда я очнулся, моему взору предстала очаровательная бухта в виде зеркала, обращенного рукояткой к открытому морю. Я подошел к прозрачной, ничем не замутненной воде и увидел… нет, не камни и водоросли, а свою душу, до самого дна. И понял я, что зло не от богов, не от их зависти, а от человека. И то, что мы называем богами, это наша жадность, жестокость, тщеславие, наши страхи и невежество.
Вернувшись в Афины, я стал рассказывать согражданам о моем открытии. Я призывал их отказаться от погони за богатствами и искать Бухту Мудрости, так назвал я место, куда меня выкинула жизненная буря. Меня спрашивали, где эта бухта и как ее найти, словно я был кормчим или лоцманом. Богачи не пожелали взглянуть внутрь себя. Мой урок их ничему не научил. Бедняки оказались восприимчивее. Они окружали меня толпами. Они отказывались платить налоги, чтобы не обогащать тех, кто служит ложным богам. И вот меня выслали из Афин. Я явился к вам, в Эфес, чтобы найти людей, которые верят в добро и его силу.
Митридат был захвачен мощным потоком мысли философа, его фантазией. Он понимал, что такие люди могут принести ему большую пользу, чем тысячи воинов. Они ведут за собою толпу.
Дождавшись, когда слушатели разошлись, Митридат подошел к философу.
– В память об этом дне, – сказал он, – я хочу оставить тебе подарок.
Аристион поднял голову. О каком подарке он говорит?
Митридат расстегнул кожаный мешочек и, убедившись, что поблизости никого нет, протянул философу массивный золотой перстень с геммой.
Аристион отшатнулся.
– Ты, кажется, не понял моей речи?
– Понял, – с улыбкой ответил Митридат. – Если тебя смущает цена подарка, можешь бросить его в море. Но прежде рассмотри гемму.
Философ поднял перстень к глазам. На гемме был изображен его собеседник, только у него пышно разметались волосы.
– Митридат! – воскликнул философ, догадавшись, кто его слушатель.
– Я был Митридатом. Теперь я Гнур, слуга, сопровождающий тебя, господин, в твоих странствиях.
– Куда же нам идти? Что искать?
– Бухту Мудрости!
В ТАБЛИНЕ ОТЦА
Шестеро дюжих рабов несли на плечах лектику. По форме своей она напоминала кораблик с изогнутым носом и крутой кормой, маленькое изящное суденышко, в котором совершают путешествия знатные господа из Рима. Белые занавеси с вышитыми на них орлами окаймлялись позолоченными планками, образующими квадрат. В просвете виднелось бритое лицо с мясистым носом и редкими, словно выщипанными бровями. Толстая шея подпирала голову, придавая римлянину сходство с морской свинкой.
Десять лет назад Маний Аквилий торопливо спускался по этой же улице под неприязненными взглядами эфесцев. Теперь он восходил как победитель. Небрежно и величественно облокотившись на тугие подушки, он лицезрел город, в котором началась его карьера. Эфес мало изменился за эти годы. Те же сверкающие белизною колонны в густой зелени садов. Краски контрастнее, чем в Риме. Та же струя из рога изобилия в руках у бронзового Аполлона. «Все течет!»– не к месту подумал Маний Аквилий.
Раньше при появлении римского консула на улицы высыпали толпы любопытных. Теперь эфесцы прячутся по домам. «Мы привлекаем одних варваров», – подумал Маний Аквилий, заметив у стены великана с обритой головой. Он был выше своего господина эллина почти на локоть. В упорном взгляде варвара можно было уловить удивление, смешанное с неприязнью.
А вот и платан у поворота на агору. Здесь бросился на него безумный фригиец. Потом под розгами он кричал, что Маний отнял у его дочери честь. Тупица! Он не мог осознать, какая честь была оказана его дочери.
С этого эпизода началась непонятная ненависть эфесцев, заставившая Мания Аквилия поспешно возвратиться в Рим. Можно подумать, что его отец и другие римляне вели себя иначе! Словно победителям не принадлежит все в этой стране: имущество побежденных, их жены и дочери.
Носилки плавно опустились на землю. Раздвинув занавески, Маний Аквилий вышел наружу. Разминая затекшие ноги, он ожидал проконсула со свитой. Но, кажется, никто не собирался устраивать ему торжественной встречи. Как выяснилось, проконсул Луций Кассий отправился инспектировать войска на границе. Маний Аквилий сделал вид, что удовлетворен этим объяснением, хотя и догадывался об истинной причине отсутствия Кассия: хитрец оттягивал свидание, надеясь выиграть время.
– Остался ли кто-нибудь из слуг моего отца? – спросил Маний Аквилий у центуриона.
– Я пришлю тебе Эвмела, – коротко ответил тот.
Эвмел уже знал о высоком назначении Мания Аквилия. Это было видно по его заискивающему взгляду. Но в глазах старого грека консуляр не уловил и тени радости. «Что ж, – подумал он, – слуги остаются верны своим господам».
Замок в двери отцовского таблина не открывался. Видно, сюда редко кто заходил. Это могло показаться хорошим признаком. Мания Аквилия считали наследником отцовских деяний, и таблин сохранили для него.
– Дай, я сам, – сказал Маний Аквилий нетерпеливо.
Под его плечом заскрипела дверь. Пахнуло затхлостью давно не проветривавшегося помещения. Здесь было все как при отце: стол из черного дерева, бронзовая статуэтка Немесиды – подарок галикарнасцев, восковые фигуры у стен.
Маний Аквилий ходил по таблину, словно принимая парад. На него смотрели желтые лица царей, цариц, полководцев. Вот этот кривоногий коротыш – царь Прусий, по прозвищу Охотник. Сенат хотел лишить его власти, но он нарядился либертом, напялил на стриженую голову пилум и упал перед консулом на колени. Вызвав смех, Прусий получил прощение и потом много лет управлял вифинцами, внушая им ужас и отвращение. А этот красавец – сын Прусия, Никомед Эпифан. Маний Аквилий не раз бывал у него во дворце и знает всю его подноготную. Вступив в Никомедию, он убил Прусия и управлял, во всем советуясь с римлянами. Месяц назад он умер, завещав свое царство сыну. Статуи Филопатора не оказалось, но Маний Аквилий живо представил себе вертлявую фигуру с разболтанной походкой и особенно мизинец с длинным окрашенным ногтем. Им наследник любил почесывать завитую, пахнущую благовониями голову.
