Иезуит. Сикст V (Исторические романы) - Мезаботт Эрнст (книги регистрация онлайн TXT) 📗
— Любая клятва недействительна, когда сна покрывает преступление, — сказал строго медик, — и если вы опасаетесь открыть нам правду, то я и господин Бомануар даем вам честное слово, что все останется между нами.
Арнудина посмотрела внимательно на обоих стариков и решилась наконец поведать им все, начиная с появления Дианы и кончая последним словом короля. Она объяснила им также, что впала по всей вероятности в сон, потому что понюхала воду, в которой Франциск мыл руки.
При этих словах и медик, и Бомануар вскочили со своих мест.
— Вы слыхали, Бомануар? — воскликнул Паре. — Оказывается, дело идет об усыпляющем средстве, которое, однако, не убивает. Под этим кроется какое-то страшное злоумышление. Бежим, может быть, мы поспеем вовремя.
Бомануар был готов в одну минуту.
— Ты подожди нас здесь, — сказал он Арнудине. — Если наши заботы окончатся удачей, то я могу смело сказать, что ты станешь первой дамой во Франции по почету.
И после этого они удалились, оставив удивленную Арнудину ожидать их. Минуту спустя, в комнату вошел какой-то человек лет пятидесяти, доброго и честного вида, одетый в длинную мантию черного цвета, какие носили в то время практикующие врачи. Он нес в руках поднос с чашкой, наполненной дымящимся бульоном, издававшим аппетитный запах.
— Мой учитель доктор Паре поручил мне приготовить вам этот бульон. Я не такой хороший медик, как он, ни зато умею приготовлять чудный бульон, — и улыбка гордости озарила лицо говорившего.
Хотя вид его внушал полное доверие, тем не менее Арнудина не решалась выпить бульон. Ученик Паре заметил ее колебание, но не подал вида.
— Позвольте, — сказал он, — отведать мне, достаточно ли в нем соли… Это довольно важная вещь, пересолен бульон или недосолен. Отличный, — прибавит он, отпив пару глотков.
Видя, что он отпил, Арнудина более не опасалась: она взяла чашку и с удовольствием выпила все до дна.
Внезапно она побледнела, выпустила из рук чашку, которая, упав на пол, разбилась вдребезги, и Арнудина свалилась на постель. Она вздрогнула, на губах появилась кровавая пена, и все было кончено.
Тогда невинная улыбка помощника пропала, и ее заменило темное лицо, со злобной ухмылкой преподобного отца Лефевра.
Это был он, с чертовской ловкостью сумевший бросить смертельный порошок в бульон, перед тем отпив немного, чтобы успокоить свою жертву. Лефевр нагнулся над Арнудиной и, положив ей руку на сердце, воскликнул:
— На сей раз нам удалось! Этот болван Паре не поспеет вовремя вернуться, таким образом, самый важный свидетель отстранен, и если этим двум и удастся спасти Франциска, то они останутся обманщиками и клеветниками… Обидно, что пришлось уничтожить такое прелестное создание: каприз короля мог бы продлиться еще долее…
И ворон, принесший смерть, ушел, не взглянув даже на свою несчастную жертву.
XVIII
Кабан в сетях
— Черт возьми! Господа, скоро ли кончится эта несносная комедия? Клянусь святым Дионисием, моим покровителем, я велю вас всех повесить от первого до последнего, ослы вы этакие!
И человек, полураздетый, с перекосившимся от ярости лицом, вбежал в трапезную, где пять монахов сидели за завтраком. Служители Бога при виде этого взбешенного человека вскочили с мест и схватили, что попало под руку, вилку или ножик, и стали за стулья. Но тут появились четверо дюжих горцев, которые по знаку монахов схватили и связали буяна. Он стал кричать, как сумасшедший, но на это не обращали внимания и снесли его в ближайшую келью. Там он наконец опомнился: почувствовал себя слабым, одиноким и обессиленным. Тогда он осознал весь трагизм своего положения и глубину своего несчастья и заплакал. Опишем этого несчастного. То был человек высокого роста, с благородным лицом. К нему в келью вошел настоятель монастыря, монах с умной физиономией, высоким лбом и глубоким, пронизывающим взглядом. Он подвинул себе кресло и сел около постели связанного.
— Меня уведомили, — сказал он гнусаво, — что вас одолел новый припадок ярости. Я сомневался, но ваши путы подтверждают это.
Пленник хранил угрюмое молчание.
— Ну полно, скажите мне, как аббату этого монастыря, с вами худо обращались? Вы чем-нибудь недовольны? Говорите спокойно, сын мой, чего вы хотите?
— Я желаю, чтобы кончилась эта отвратительная и подлая комедия, — ответил резко пленник. — Хочу, чтобы мне возвратили мой сан, мое положение и мою власть!
Аббат с жалостью посмотрел на него.
— Если вы извинитесь все передо мной за всю эту мерзкую комедию, — продолжал пленник, — то я прощу вас, в ином случае…
— Позвольте, сын мой, вы говорите про сан, про почтение… За кого же вы себя, принимаете? Кто вы?
— Кто я? — закричал пленник. — Я Франциск Первый, король Франции.
Аббат грустно покачал головой:
— Послушайте, сын мой, хотя ваши слова вполне доказывают полнейший беспорядок в вашей голове, тем не менее вы совершенно здраво рассуждаете о других вещах, не касающихся мании величия, и этим вы внушаете мне столько симпатии, что я готов разъяснить вам ваше положение.
Король, действительный или мнимый, молчал. Аббат между тем начал:
— Вчера я возвращался с моим братом от наших бедных, которым мы помогаем, и брат мой заметил безжизненную фигуру, лежащую поперек дороги. Полагая, что это какой-нибудь заснувший пьяный или мастеровой — видите, как я вам все подробно рассказываю, — мы хотели приподнять это тело и положить на край панели, чтобы его не раздавили. Но, к нашему удивлению, мы заметили, что это был больной или умирающий человек, так как у него еле-еле прощупывался пульс… Это тело бывшее в таком плачевном состоянии, было вы сами, сын мой!
— Это был я! — вскричал удивленный пленник.
— Да, это были вы, и нам с братом не хватило силы снести вас, но, к счастью, в это время проезжала крестьянская телега, и мы привезли вас к нам в монастырь, где и лечили вас, ухаживая за вами с любовью и заботой.
— Да, голодом, холодными душами и веревками! Хорошо лечение! — сказал глухо король.
— Сын мой, — отвечал аббат. — Вы своим злым и буйным характером заставили нас поступать так. Если вы дадите мне сейчас слово вести себя тихо и смирно, то я даже сам развяжу вас сию же минуту.
— Даю вам слово дворянина, что я буду тих и смирен.
— Я вам верю, сын мой, — продолжал аббат. — Как бы я был счастлив, если бы мог забыть вашу злополучную манию!
И, говоря так, он развязал короля, который, освободившись, уселся на кровать.
— Отец, — сказал он, после минутного молчания, совершенно спокойно, — я понимаю вполне, что многие обстоятельства могли дать вам повод думать, что я сумасшедший.
Аббат поднял руки к небу.
— И все же, — продолжал король, — у меня есть маленькая просьба, в которой, надеюсь, вы мне не откажете.
— Скажите какая, сын мой, я весь к вашим услугам.
— Благодарю вас, хорошо; пошлите кого-нибудь из ваших братьев в Лувр, чтобы он там попросил позволения поговорить с королем Франциском, и рассказал бы ему, что есть сумасшедший, который присваивает себе его имя. Когда это будет сделано…
— Вы на что-то надеетесь, сын мой? — спросил грустно аббат.
Король вскочил на ноги.
— В эту минуту, господин аббат, двор Франции в страшной тревоге; курьеры скачут по всем дорогам, ища короля Франциска, который пропал; министры, собравшись в совете, не знают, что делать, и боятся объявить народу столь ужасное известие. Прошу вас, аббат, успокойте их всех от моего имени; вас же, так как вы действовали по совести и без всякого предумышления, я назначу епископом и дам вам кардинальскую шапку как спасителю короля, сделавшегося жертвой недоразумения.
Аббат покачал головой.
— Сын мой, то, о чем вы просите меня, уже сделано.
Король даже привскочил.
— Как?! Уже сделано? — проговорил он.
— Конечно. Первоначальное уверение ваше звучало так правдиво и утвердительно и к тому же вы имеете такое сходство с личностью короля, что я тотчас послал курьера в Лувр для необходимых разъяснений.
