Хабаров. Амурский землепроходец - Демин Лев Михайлович (лучшие книги без регистрации .TXT) 📗
Позднее исследователь пушного промысла определил, что для такого уезда Сибири, как Якутский, в обычный год добыча одного охотника могла составить до 60, а в наиболее благоприятный для промысла год — до 260 шкурок. Одна шкурка лучшего соболя, про которую говорили «мех живого соболя по земле волочится», оценивалась даже в Сибири в 20-30 рублей, московская оценка была ещё выше. Однако обычная стоимость соболя в Якутии во время промысловой деятельности Хабарова составляла один-два рубля. Доход рядового охотника, подряжавшегося в артель, лишь в полтора-два раза превышал его затраты на промысел. Доходы организаторов артелей — передовщиков, которым рядовые охотники отдавали половину или две трети добычи, были выше примерно в 2-3 раза.
На пятый год пребывания на Лене Ерофей Хабаров поделился своими мыслями с братом Никифором и племянником Артемием.
— Узрели, мои дорогие, дела наши идут неплохо. Богатеем помаленьку. Можно долг вернуть сполна купцу Кожухову.
Хабаров не только промышлял с ватажниками соболя по приленским лесам, но ещё стал заниматься перекупкой пушнины у мелких промысловиков и снабжал их необходимыми для промысла товарами. Скупал он эти товары, орудия лова, продовольствие, охотничье снаряжение в Усть-Куте и Илимске, а сбывал их на средней Лене во время своих торговых поездок. Там все эти товары ценились дороже, и Хабаров от перепродажи имел немалую прибыль. Отправляясь в свои торговые поездки, Ерофей Павлович оставлял во главе ватаги брата и племянника.
— Ты что-то недоговариваешь нам, братец, — сказал Никифор. — Дела, говоришь, идут неплохо, богатеем, но чем-то ты неудовлетворён. По тебе вижу.
Хабаров-старший не раз проговаривался близким, что успешный лов пушного зверя — это ещё не предел его стремлений. Охотой на соболя теперь занимается много промысловиков. Разве нет другого прибыльного занятия?
— Охота стала не та, что была в первый год, — многозначительно произнёс Ерофей.
— Ты прав, — согласился с ним Никифор, — в первые-то годы охота была зело прибыльна. А потом? Появилось много соперников. Ленский край стал обживаться. Хлынули сюда людишки. И нам пришлось углубляться в тайгу, подыматься по Ленским притокам всё дальше и дальше от прежних промыслов. Так и на край света заставит нас нужда забраться.
— Правильно рассуждаешь, Никифор. Я вовсе не хочу на край света забираться. Вот и поразмыслите, как нам поступать далее. Не заняться ли нам чем-либо иным?
— Что надумал, Ерофей Павлович? — спросил его Артемий.
— А вот что... Послушайте. Добывать пушнину становится всё труднее. И будет ещё труднее. Ведь мы все русские мужики, выросшие на Русской земле, взращённые крестьянским трудом. Не вернуться ли нам к хлебопашеству? Под Якутском, на средней Лене вся земля промерзает и для земледелия непригодна. А вот на верхней Лене, вбили Усть-Куты...
Ерофей Павлович заговорил увлечённо, азартно. По его мнению, в указанных местах земля пригодна для хлебопашества. Если удастся освоить большое пространство и выращивать рожь, овёс, разные овощи, то урожай найдёт свой сбыт и у ленских казаков, и среди промысловиков, и у торговых людей. А хлебопашцам это даст великий доход. Стоит ли везти хлеб за три-девять земель в Ленский край, чтоб сбывать его здесь по высоким ценам?
Собеседники поддержали Хабарова.
— Это ещё не всё, други мои, — продолжал Ерофей Павлович, — здешняя земля может давать не только щедрый урожай ржи, овса, овощей. Я уж интересовался... Она таит в своих недрах другого рода богатства. Начнём с малого. Помните, на нашей родине многие земледельцы развивали соляной промысел, заводили соляные варницы.
— Как не помнить, — воскликнул Артемий, — мой батюшка держал варницу и торговал солью.
— А здешние управители, якутские и енисейские, ничего не ведают о местах залегания соли. Я порасспрашивал об этом людей из рода саха. Кое-что они мне порассказали. Узнал я о соляных месторождениях в устье Куты и на Вилюе. В будущем, думаю, их богатства окажутся как нельзя кстати.
Ерофея Павловича прервал вопросом Артемий.
— А как же наш соболиный промысел? Прекращаем его?
— Нет, отчего же? Охоту продолжаем, пока она приносит прибыль. Будем и охотой заниматься, и землю возделывать.
В заключение этого делового разговора Ерофей Павлович объявил своим близким, что намерен отправиться в Енисейск, чтобы сбыть заготовленную в последнее время пушнину, показать тамошнему воеводе вываренную соль и обзавестись необходимыми предписаниями.
— Останешься за меня, Никифор, — сказал он брату. — С собой заберу в помощь двух подходящих мужиков.
Обратный путь по мелким речонкам, волоку, Илиму и бурной Ангаре был не менее труден, чем путь на Лену. Уже обладая опытом, Хабаров преодолел его успешно.
Енисейск, как показалось Ерофею Павловичу, за несколько прошедших лет раздался вширь, стал заметно больше. Появились новые строения. Расширился за счёт новых лавок и гостиный двор. Возвели новые храмы. Оживлённее стало на енисейском берегу, где корабелы строили новые дощаники, баркасы и лодки.
Первым делом Хабаров отыскал в Енисейске Евлампия Кожухова, который успешно торговал в Енисейском крае и собирался будущей весной отправиться в обратный путь. Кожухов готовил ему на смену другого своего сына.
Рассчитавшись с Евлампием, вернув долг его отцу, Ерофей Павлович нанял половину избы у одного из енисейских корабелов и стал не спеша заниматься своими делами. Удачно продал привезённую с собой пушнину соболей, черно-бурых лисиц. На вырученные деньги приобретал необходимые для хозяйства товары, в том числе зерно для будущей пахоты.
Добился Хабаров позволения навестить енисейского воеводу. Управление Сибирью в ту пору было сложным и многоступенчатым. Енисейский воевода, хотя и носил этот громкий титул, но на практике был всего местным чиновником, подчинённым тобольскому воеводе, главному управителю Сибири. В ведении енисейского воеводы был и обширнейший якутский край, где собственного воеводы ещё не было.
Высший енисейский чиновник принял Ерофея Павловича с интересом, долго его обо всём расспрашивал.
— Чем порадуешь нас, чем удивишь? — задал он гостю первый вопрос.
— Да вот этим туеском, — ответил Хабаров, ставя на стол воеводы наполненное солью берестяное ведёрко с крышкой. — Сам выварил. Отменная соль.
— Занятно. Просьбы ко мне имеешь?
— Имею, батюшка. Хотелось бы в устье реки Куты, что в великую Лену впадает, соляную варницу завести.
— Заводи на здоровье. И снабжай нас сольцой.
— Это ещё не всё. Желаю, чтоб жителям Лены в хлебе недостатка не было. Дозволь, воевода, пашню завести и хлебушек выращивать.
— Дело хорошее. Лучше свой хлеб иметь, чем везти его за тридевять земель и платить за него втридорога.
— Вот-вот, и я об этом же хотел сказать.
— И много ли землицы тебе потребно?
— Для начала десятин двадцать.
— Ого! Размахнуться широко желаешь.
— А коли не размахнуться, затея не стояща.
— Правильно мыслишь. Но не забывай и о нашем казённом интересе: каждый десятый сноп хлеба и каждый пятый пуд соли ты должен отдавать в государеву казну на казённые нужды.
— Это уж как водится.
Енисейский воевода оказался человеком на редкость сговорчивым. Он охотно снабдил Хабарова бумагой, в которой промышленному и торговому человеку Ерофею Хабарову дозволялось «в угожем порозжем месте пашню завесть» и «соль варить безпереводно», «чтоб тамошним жителям в хлебе и в соли недостатка не было».
Сговорчивость воеводы имела свои причины. До него доходили слухи, что московские власти решили выделить Восточную Сибирь с центром в Якутском остроге в отдельное воеводство. Во главе его будет поставлен воевода из сановных московских людей, а возможно, и два воеводы. Так что нынешнему енисейскому воеводе не придётся более хозяйничать на Ленской земле. «Пусть же о нём здесь останется добрая память, — рассудил он. — Ещё неизвестно, как поведут себя здесь новые воеводы, возможно, окажутся хапугами и деспотами, от которых будет стонать вся Ленская земля, тогда наверняка вспомнят люди добрым словом енисейца».
