Звезды Эгера - Гардони Геза (полная версия книги .TXT) 📗
«А железная палка зачем?» — спросил Балинт Терек.
«Чтобы глина держалась, иначе она упадет или стержень покривится».
Глядя на отца умными глазенками, Янчи продолжал:
«Глину вымешиваем натвердо, паклю подбавляем к ней по надобности. Когда все готово, глиняный стержень устанавливают на дно ямы, посередине, и проверяют, чтобы он стоял ровно. Затем таким же способом из очищенной и раскатанной глины изготавливают стенки формы для ствола, тщательно укладывая глину вокруг стержня. Между стержнем и стенками формы повсюду должен быть просвет в пять пальцев. Но если у нас больше меди, то и пушка может быть толще. Когда все готово, форму снаружи обкладывают камнями и железными подпорками, по бокам в две ямы накладывают по десяти саженей дров, а на дрова медь. Потом…»
«Ты про что-то забыл…»
«Про свинец», — подсказал Фери. Глазки его смотрели настороженно.
«Да ведь я сейчас и хочу сказать про свинец! — запальчиво ответил Янчи. — Свинец кладут кусочками. Потом день и ночь жгут дрова, покуда медь не начнет плавиться…»
«А ты не сказал, какого размера должна быть печь», — снова подсказал младший брат.
«Большая и толстостенная. У кого голова на плечах, сам знает».
Гости засмеялись, а Янчи, покраснев, сел на свое место.
«Ну погоди, — проворчал он, сверкнув глазами, — мы еще с тобой посчитаемся!»
«Ладно, — сказал отец. — Если ты чего не знаешь, брат доскажет. Скажи, Ферко, что он упустил?»
«Что упустил? — переспросил малыш, передернув плечами. — Когда пушка остыла, ее вытаскивают из земли…»
«Ну да! — торжествующе сказал Янчи. — А обточка? А зачистка? А три пробных выстрела?»
Фери залился краской.
Если бы гости не схватили их и не начали целовать, мальчики подрались бы тут же за столом.
«Забавнее всего, — сказал Балинт Терек, рассмеявшись, — что они оба забыли про запальное отверстие».
Потом речь зашла о разных делах, о турках, о немцах. Вдруг заговорили о Гергее.
«Из него выйдет отменный человек, — сказал Балинт Терек, указав на Гергея. При этом он улыбался так, точно хвалился какой-нибудь лошадкой. — Голова у него — огонь, только вот руки еще слабоваты».
«Эх, — заметил Зрини, махнув рукой, — дело не в силе рук, а в силе души, в отваге. Одна борзая сотню зайцев загоняет!»
Ужин подходил к концу. На столе остались только серебряные кубки.
«Дети, попрощайтесь с гостями и ступайте под крылышко матери», — приказал Балинт Терек.
«А разве дядя Шебек не будет петь?» — спросил малышка Фери.
Невысокий, обросший бородой человечек с кротким лицом зашевелился и взглянул на Балинта Терека.
«Добрый Тиноди [25], — сказал Зрини, ласково посмотрев на него, — правда, спел бы ты нам что-нибудь хорошее».
Шебештьен Тиноди встал и, пройдя в угол зала, снял с гвоздя лютню.
«Ладно, — согласился отец, — так уж и быть, прослушайте одну песенку, а потом протрубим отбой».
Тиноди слегка отодвинулся от стола и пробежал пальцами по пяти струнам лютни.
«О чем же вам спеть?»
«Спой свою новую песню, которую сложил на той неделе».
«Мохачскую?»
«Да. Если, конечно, мои гости не выскажут иного желания».
«Нет-нет! — ответили гости. — Послушаем самую новую».
Все притихли. Слуги сняли нагар с восковых свечей, горевших на столе, и примостились у дверей.
Тиноди еще раз пробежал пальцами по струнам. Отхлебнул глоток из стоявшего перед ним серебряного кубка и запел мягким, глубоким голосом:
Пел Тиноди совсем необычно — скорее рассказывал, чем пел. Одну строчку споет до конца, а вторую просто договорит, мелодию же предоставляет вести самой лютне. Иногда же запоет только конец последней строки.
Уставится глазами куда-то вдаль, и песня льется вольно, как будто в зале он сидит один и поет для себя.
Стихи у него совсем простые и, как заметил однажды отец Габор, при чтении порой даже кажутся грубоватыми, но когда они исходят из его уст, то становятся прекрасными и трогают сердца, точно в его устах слова приобретают какое-то особое значение. Стоит Тиноди сказать «траур» — и перед взором слушателей все покрывается мраком. Промолвит «битва» — у всех перед глазами возникает кровавая сеча. Только произнесет «бог» — и каждый видит божественное сияние.
Гости сидели, опершись локтями о стол, но после первой же строфы закрыли руками глаза. Затуманились и глаза Балинта Терека. В Мохаче он бился бок о бок с королем, был в числе его телохранителей. Из отважных участников Мохачской битвы остались в живых только четыре тысячи человек. В Венгрии царило уныние, чувство бессилия и смертной тоски, будто вся страна покрыта гробовым покровом.
Тиноди пел о Мохачской битве, и все скорбно внимали ему. Когда он пел о героических схватках, глаза у слушателей загорались; когда же он поминал знакомые имена погибших — все плакали.
Наконец Тиноди подошел к заключительной строфе. То было уже не пение, а скорее протяжный вздох.
Зрини хлопнул рукой по своей сабле.
«Воскресит!»
И, вскочив, поднял правую руку.
«Други, принесем священную клятву отдать всю нашу жизнь, все наши помыслы возрождению отчизны! Поклянемся не спать на мягком ложе, пока в нашей отчизне хоть одну пядь земли турок будет именовать своей!»
«А немец? — горестно спросил Балинт Терек и откинулся на стуле. — Неужто двадцать четыре тысячи венгров опять сложат голову для того, чтобы немец властвовал над нами? Не нам, а псам они указ! Во сто раз лучше честный басурманин, нежели лживый, коварный немец!»
«Твой тесть тоже немец! — вспыхнув, крикнул Зрини. — Немец все-таки христианин».
Старик тесть замахал рукой, желая их успокоить.
«Во-первых, я не немец. Дунай тоже не немецкая река, когда течет по Венгрии. Правильнее всего будет, если венгр не станет воевать еще по меньшей мере лет пятьдесят. Прежде чем сражаться, нам надо плодиться и множиться».
«Благодарю покорно! — стукнув по столу, воскликнул Зрини. — Я не желаю пятьдесят лет валяться в постели!»
Он поднялся из-за стола, и сабля его зазвенела…
Этот звон и пробудил Гергея — он открыл глаза, но с изумлением обнаружил, что сидит вовсе не за столом Балинта Терека, а лежит под звездным небом, и перед ним стоит не Зрини, а широкоплечий турок.
Это был Хайван. Он тронул Гергея за ногу, желая разбудить его.
— Вот тебе одежда! — сказал он, бросив юноше плащ и тюрбан. — А коня мы раздобудем по пути.
Гергей накинул на себя плащ сипахи и напялил на голову высокий тюрбан. Все было ему немного велико, но Гергей радовался больше, чем если бы ему подарили венгерское платье, сшитое из бархата и тонкого сукна.
Великан нагнулся, нажал разок-другой и сбил кандалы со второй ноги школяра, потом пошел впереди него по направлению к северу.
Плащ был длинен Гергею, пришлось его подвязать. Юноша торопливо зашагал рядом с великаном.
В шатрах и перед шатрами все спали. Некоторые шатры, украшенные медными шарами и конскими хвостами, охранялись стражами, но и стражи забылись сном.
Казалось, лагерь растянулся до края света и весь мир заставлен шатрами.
Они попали в огромное верблюжье стадо. Шатров в этом месте было уже меньше. Люди спали повсюду, лежа прямо на траве.
Хайван остановился у шатра, залатанного кусками синего холста.
— Старик! — крикнул он. — Вставай!
25
Шебештьен Тиноди Лантош (1510—1556) — венгерский поэт, воспевший героическую борьбу венгров против турецких захватчиков; в юности состоял на службе у крупного венгерского феодала Балинта Терека.
