Второго Рима день последний (ЛП) - Валтари Мика (читать полностью бесплатно хорошие книги .txt) 📗
– Положения и запреты Корана имеют свою положительную сторону.– Его голос оживился: – Не сомневаюсь, что Мохаммед был великим пророком. В наше время каждый мыслящий человек признаёт достоинства чужих религий, даже если придерживается своей веры. Я могу понять христиан, которые добровольно приняли Ислам, и уважаю чужие убеждения в вопросах веры.
– Я не принял Ислам. Несмотря на то, что над моей головой был занесен меч, я не отрёкся христианской веры. Я не обрезан. И всё же, мне бы хотелось остаться трезвым.
Его лицо опять стало хмурым.
– Кроме того, я говорил тебе и повторяю ещё раз: я больше не служу султану. Я прибыл в Константинополь, чтобы умереть за этот город. Каких-либо иных намерений у меня нет. Благодарю тебя за доверие и обещаю хранить молчание. Каждый имеет право на политический расчёт. Это не преступление, а твоё личное мнение. Никто не вправе осуждать тебя за то, что творится в твоей голове. По крайней мере, пока всё остаётся только в ней. Без сомнения, кесарь Константин и его советники считаются с вероятностью наличия у тебя таких планов. Поэтому, будь по-прежнему осторожен.
Он отодвинул свой нетронутый кубок:
– Ты не доверяешь мне в полной мере,– сказал он с упрёком. – Конечно, у тебя есть своё задание, которое меня не касается. Будь же и ты осторожен. Возможно, ты захочешь встретиться со мной ещё раз, когда решишь, что настало время. Тебе известна моя должность. Ты знаешь, чего от меня можно ожидать, а чего ожидать не следует. Я грек и буду сражаться за мой город.
– Так же как и я. Это пока единственное, что у нас общее. Мы оба намерены сражаться, хотя знаем, что Константинополь падёт. И мы оба уже не верим в чудо.
– Юность человечества давно прошла. Прошло и время чудес,– сказал Нотарас. – Бог уже не является людям. Но он свидетель наших мыслей и наших дел.
Он повернулся к Святой Троице, к благоухающей лампаде и поднял руку в знак клятвы.
– Именем бога и его единственного сына, именем Святого Духа и Святой Божьей Матери, именем всех святых клянусь, что мои намерения чисты и направлены лишь на благо моего народа. Я не стремлюсь к власти. Всё это для меня лишь тяжёлый удар судьбы. Но ради будущего моего рода, моего племени, моего города я вынужден поступить так, как задумал.
Эту клятву он произнёс с таким искренним чувством, что я не мог ему не поверить. Он не только расчётливый политик, но действительно верит, что поступает правильно. Самолюбие его уязвлено, он терпит оскорбления и ненавидит латинян. Ему не доверяют. Поэтому он придумал свою версию событий и верит в неё.
– Кстати, о твоей дочери, Анне,– произнёс я. – Ты позволишь мне ещё раз встретиться с ней?
– Зачем тебе это нужно?– удивился он. Так можно вызвать лишь ненужный ажиотаж. Ей не пристало показываться на людях в сопровождении человека, которого все подозревают, что он является тайным посланником султана.
– Я пока ещё не сижу в Мраморной башне. Если Джустиниани веселится в обществе благородных дам из Блахерн, то почему бы мне ни оказать знаки внимания дочери мегадукса?
– Моя дочь должна беречь свою репутацию,– сказал он, и голос его звучал холодно и неприязненно.
– Времена меняются,– произнёс я. – Вместе с латинянами приходят более свободные западные нормы общения. Твоя дочь уже взрослая, и сама знает, что ей нужно. Почему я не могу приказать певцам и лютнистам развлечь её? Почему я не могу ехать верхом за её носилками, когда она направляется в церковь? Почему я не могу пригласить её покататься на лодке в порту в солнечный день? Твой дом слишком мрачен. Почему бы мне ни дать ей возможность порадоваться и посмеяться, прежде чем наступят дни испытаний? Что ты можешь возразить против этого, мегадукс?
Он развёл руками:
– Слишком поздно. Со дня на день я высылаю мою дочь из города.
Я опустил голову, чтобы скрыть лицо. Это не было для меня неожиданностью, но примириться с утратой я не мог.
– Твоя воля,– ответил я – И всё же, я хочу встретиться с ней хотя бы один раз, прежде чем она уедет.
Он бросил на меня быстрый взгляд своих больших блестящих глаз. Я почувствовал нерешительность в этом взгляде, будто он ещё размышлял над какими-то вариантами, которых раньше не принял во внимание. Но потом он решительным жестом отверг мою просьбу и отвернулся к окну, старался рассмотреть море через закрытые за стёклами ставни.
– Слишком поздно,– повторил он. – Сожалею, но мне кажется, судно уже отошло. Сегодня ночью ветер благоприятный. Вечером её с вещами и прислугой тайно перевезли на критское судно.
Я повернулся и пошёл, слепой от слёз, сорвал с крюка перед входом мой фонарь, неловко открыл дверь и вышел во тьму. Ветер выл, море шумело за городской стеной, волны захлёстывали укреплённую сваями набережную. Шторм плотно прижимал плащ к телу и не давал мне вздохнуть. Всё моё самообладание исчезло. В ярости я отшвырнул мигающий фонарь, так что он дугой полетел сквозь тьму, со звоном разбился и погас. Это спасло мне жизнь. Мой ангел хранил меня. И ещё мой пёс. Свистнул нож, вспорол плащ сзади между рукой и телом и уколол в ребро. Но нападавший споткнулся о собаку, вскрикнул, когда та укусила его, и стал вслепую наносить ножом удары вокруг себя. По жалобному писку я понял, что пёс получил смертельную рану. Бешенство охватило меня. Я поймал скользкий затылок в турецкий захват, на мгновение почувствовал чесночную вонь его дыхания и смрад грязных лохмотьев. Прижав нападавшего к земле, я вонзил стилет в дёргающееся тело. Он страшно закричал.
Я склонился над псом. Тот пытался лизнуть мою руку. Потом голова его упала.
– Зачем ты, несмотря на запрет, пошёл за мной?– прошептал я. – Ведь это не ты спас меня, а мой ангел.
Он был всего лишь жёлтым псом, дворнягой. Пришёл ко мне с вольной воли. Заплатил за это жизнью.
Заблестел огонь в одном из окон дворца. Послышался шум отодвигаемого засова. Я побежал, но ослеплённый слезами, наткнулся на стену и разбил лицо. Вытер кровь и на ощупь направился в сторону Ипподрома. Мой левый бок был влажным от крови. Между мчащимися по небу тучами изредка проглядывали отдельные звёзды. Постепенно глаза привыкли к темноте. В голове шумело от удара о стену, и билась одна только мысль: «Это не Константин, это Франц! Это не Константин, это Франц!».
Может, они действительно посчитали меня настолько опасным, что предпочли тайно убить, а не заточить в Мраморную Башню? Это Франц сделал мне предупреждение перед домом Нотараса.
Но я отбросил бессмысленные предположения, когда обогнул дугу Ипподрома и оказался на вершине холма. Мимо огромного чёрного купола храма Мудрости Божьей я сошёл вниз к порту, зажимая рану рукой и ощущая слабость в ногах. В висках стучало. Её нет! Её нет!
Анна Нотарас уехала. Она сделала выбор. Послушная дочь своего отца. Что я от неё ожидал? Без весточки. Без прощания.
Мой слуга Мануэль не спал, ждал меня и поддерживал огонь в моей комнате. Он не удивился, увидев моё разбитое лицо и кровь на одежде. В мгновение ока принёс чистую воду, бинт и мазь для раны. Помог мне снять одежду и промыть рану. Она тянулась от лопатки вниз по левому боку, жгла и сильно болела, но это жжение ослабляло боль моей души.
Я дал слуге фельдшерскую иглу с шёлковой ниткой и показал как зашивать рану. Попросил его также промыть её крепким вином и приложить к ней плесень с паутиной, чтобы предотвратить горячку. И только после того как он меня перевязал и помог лечь в постель, я начал дрожать. Дрожал так, что тряслась кровать.
– Худой жёлтый пёсик, кем ты был?
Потом я просто лежал. А значит, я снова один. Я никого не молил о милости. Анна Нотарас сделала свой выбор. Кто я такой, чтобы осуждать её? Но в день моей смерти я усну в гиацинтовом запахе твоего лица. Этому помешать ты не сможешь.
23 февраля 1453.
Во время ночного шторма из порта сбежало много судов: большое судно венецианина Пьера Давенцо и шесть критских судов с грузом. Значит, не помогли клятвы, целования креста, угрозы штрафов. Капитаны спасли тысячу двести ящиков с содой, медью, воском, маслами и кореньями для Венеции и критских судовладельцев.
