Наследие Грозного - Жданов Лев Григорьевич (бесплатные онлайн книги читаем полные версии TXT) 📗

– Спаси Господи и помилуй… Я уж все скажу… Только бы такой напасти не возвели на меня, на царского верного слугу… Старый я, недужный. Помирать пора, не о бармах царских, не о тяготе такой умышлять… О-ох… Испить бы. Уж все поведаю…

Отпив из ковша, который подал ему пристав, Шуйский медленно заговорил:

– Вот так думалось: Бог счастья послал! Царь крови Иоанновой к нам идет… Спас его Господь. Я так народу и говорил, чтобы замирились все, брат бы на брата войною не пошел. Это – первей всего, по мне. Тихо бы да ладно бы все было в царстве нашем богоспасаемом… Вот… И в Тулу срядился. И грамоту подписывал, кою дума боярская постановила полякам послать: что истинный царь у нас объявился, Димитрий Иоаннович… Вот… А тут, как съездил в Тулу… поглядел… Уж не посетуй, государь… все скажу… Лукавый меня попутал… Гляжу: мало лицо царское схоже с тем, какое у младенца, у царевича Углицкого видел, еще до убиения… когда на Москве с покойным Иваном царица и царевич проживали. Того не помыслил, старый, что с годами и лик меняется… Взяло меня сумнение… А тут, на Москве, – новые речи: как мог уцелеть столько лет царевич? Кто порукой? Може, тот мертв давно, а вороги чужим подменили? Вон, слышь, Литву с собой, ляхов ведет новый царь… Веру отнять старую, отцову задумал… Новую, ляшскую, навязать думает… Прости, государь, говорю, как сам велел… Всю правду истинную… Вот и я всколебался… Стал за людьми говорить… И в том – вина моя… И писал… А как прослышал, что хотят братья на братьев войной пойти, рать собирают, чтобы к Москве царя с его полками не допустить, тут, души людские жалеючи, – иное присоветовал: впустить лучше царя… Да ежели правда, что клеплют на него… Лучше ж пусть малое число душ загинет, мол, меньше бы крови пролилося, ежели бы тут что случилось с царем да с ближними к нему, с ляхами с его… Каюсь и милости прошу царской…

Тяжело отозвалась на всех покаянная речь Шуйского, во всем ее смирении полная яду.

Неожиданно, словно почуяв, что думали сидящие вокруг люди, заговорил сам Димитрий.

– Не все еще сказал ты нам, князь Василий. Горшее стерпел бы и ты, и каждый из вас, кабы твердо веровали, что я – истинный сын Иоаннов… Отец мой – кровь вашу проливал, не то ручьями – потоками… И после долгих лет, после Новгорода, после злой опричнины деяний – царил еще немало лет, слова не услыхав ни от кого, не то чтобы нож из-под полы готовил на царя своего – боярин и князь прирожденный!

Вот что горько, что невыносимо сердцу нашему… Почему и суд мы назначили всенародный. Почему и пришли на него, вопреки обычаю вековому… Невместно бы царю московскому тягаться с холопами его, хоша бы и княжеского рода, первого в земле… Но ради душ смятения, ради умов колебания пришли мы сюда свое слово сказать великое. Писали мы грамоты: как избавил нас Господь от ножа годуновских подсыльников… И тут объявить желаем: как то дело было!

Своим подкупающим, искренним, молодым голосом, который также порою рвался и дрожал от волнения, как старческий голос Шуйского, повторил Димитрий старый рассказ о своем спасении. О жизни сперва в России, потом – за гранями ее.

– Вот как дело было! – закончил он речь свою. – Коли самозванцем меня величают, где отец и мать мои родные? Пусть назовут мне род мой, имя мое. Сам того хочу. Не покараю никого, кто бы ни пришел с этим словом ко мне. Как верю я в то, что есмь сын Иоаннов, о чем вам сейчас и свидетельства дал мои, – так верю я в спасение в свое и в то, что не явится человека, который мог бы делом уличить неправду слов моих… А клеветы… наносы… изветы… измены! Вам, отцы владыки, вам, бояре, вам, выборные земские, пуще всего ведомы происки врагов наших и врагов земли! Пришел я и сел на трон прародительский, волею Господа сел! Сижу на нем – для блага земли и детей моих, коими вас почитаю, до самого последнего. Как Бог повелел, стану править и владеть вами… А князя – судите, как вам Бог и совесть велят. Мы все сказали.

Вышел Димитрий. И сейчас же, как ответ на его смелую, открытую речь, прозвучал тяжкий приговор князю Василию Шуйскому:

– Смерти достоин изменник и бунтовщик!

Бубны гремят бирючей… Сзывают они народ к месту казни первого боярина, князя Василия Шуйского.

Но там уж, на всей площади вокруг Лобного места, и без того черно от толпы.

Едва протиснуться может отряд стрельцов, окружающий телегу, на которой везут осужденного к месту расплаты за все его ковы и вины…

Вот он и на помосте. Трясется весь мелкой дрожью… Вот уж и руки связали… Кафтан сняли парчовый… Рубаху разорвал на шее помощник палача.

А сам заплечный мастер стоит, лезвие топора пальцем пробует.

Шепчет последние молитвы Шуйский…

Вот уж и к обрубку роковому подвели его…

Мысли мутятся в старческой голове… Все пролетает вихрем: и воспоминания о далекой юности, и многолетняя борьба за почет, за власть, и надежды на царские бармы, на обладание землей… Вот-вот, сейчас, тот, за плечами, что-то резанет, ударит глухо, переломит, перехватит позвонки, гортань… Кровь хлынет струями из перерубленных жил… И – всему конец… Да что же так медлят… Скорее бы… Скорее!

Крикнуть готов был это слово Шуйский, лежа лицом на плахе… Но иное он слышит:

– Не руби! Стой… Слово царское… Милость злодею… Прощение Шуйскому…

Гонец пробивается сквозь толпу, которая стихийно раздвигается, путь дает вестнику милости и прощения…

Взял Басманов, бывший главным распорядителем, указ царский, читает:

– Жизнь дарует царь Димитрий Иоаннович изменнику-князю. В ссылку ссылает его навсегда…

Заволновались толпы.

– Да живет царь милостивый! Многие лета жив буди царь Димитрий!

Громом прокатились клики… Подняли Шуйского, который омертвел совсем, на ногах не держится. Кафтан надевают ему, шубой окутывают…

Тело ослабло совсем у старика. А ум – не угас… Работает мысль… И в сознании ярко шевелится мысль:

«Помиловал… Живым меня оставил… Так не жить же тебе, мальчишка, за эти минуты смертельные, тяжкие, какие я изведал по милости твоей! Ссылка – не смерть… А смерть – вот тебе ссылка будет от меня единая!»

И Шуйский сдержал свое слово!

Все, казалось бы, шло так хорошо для Димитрия.

В конце июля приехала на Москву вдова Иоанна, царица Мария, в иночестве старица Марфа, и перед всем народом обняла, признала в новом царе своего воскресшего сына.

Торжественно венчался Димитрий на царство и даже ради этого простил сосланного злейшего врага своего, князя Василия Шуйского, к себе приблизил по-старому…

Блестяще начал свое правление юный царь – милостями, дарами щедрыми, при всеобщей радости и добрых предзнаменованиях природы.

8 мая 1606 года короновал он Марину Мнишек, первую из женщин, священной короной Русского царства и венчался с нею…

Весело справлялась свадьба!

А через девять дней, 17 мая, рано утром, толпа мятежников с князем Василием Шуйским во главе ворвалась во дворец, и час спустя – нагой труп Димитрия, изуродованный, поруганный, валялся на Лобном месте… Во рту у него была дудка скомороха, на животе – грязная маска…

Потом тело выбросили в грязный ров…

Но московские жители, не участвовавшие в убиении, введенные в заблуждение соумышленниками Шуйского, начали волноваться. Рассказы чудесные пошли кругом, связанные с мертвым Димитрием…

Тогда Василий Шуйский, уже избранный царем голосами нескольких десятков бояр и воевод, приказал разыскать тело.

На Москве-реке стояла башня потешная, выстроенная Димитрием для военных забав, низ которой изображал геенну огненную. В этой башне сожгли тело Димитрия.

Но и того показалось мало мстительному, трусливому старику.

Собрали пепел, лежащий кучей после сожжения, зарядили им пушку, глядящую на запад от Москвы, и выстрелом по ветру развеяли самый прах человека, который называл себя Димитрием Иоаннычем и так быстро воцарился на Руси…

Быстро вознеслась, ярко загорелась и еще быстрее закатилась эта крупнейшая падучая звезда на темном горизонте московской истории…

Но не умер в памяти и в душе народной Димитрий и после того, как развеяли по ветру легкий пепел его. Второго «убиенного царевича», Лжедимитрия Тушинского создал сейчас же себе народ.