Исторические портреты. 1762-1917. Екатерина II — Николай II - Сахаров Андрей Николаевич (книги полностью бесплатно txt) 📗
Экономическая политика Александра III дает свои подтверждения невозможности радикального улучшения экономики путем использования финансов как главного рычага ее подъема — без соответствующих мер в области промышленности и сельского хозяйства, от состояния которых зависят сами финансы.
Выявившийся еще в первые пореформенные десятилетия разрыв между современной монополизирующейся промышленностью и разоряющейся, опутанной крепостническими пережитками деревней еще более усилился.
Уже в самом начале царствования Александра можно говорить о существовании у него общего плана контрреформ, то есть преобразований, призванных устранить противоречия, внесенные в самодержавную монархию учреждениями и установлениями 60-х гг. Контуры этого плана вырисовываются еще в дебатах вокруг «конституции Лорис-Меликова», когда и консерваторы, и сам царь отмечали пагубное влияние на государственность нововведений Александра II. «Сверхзадачей» императора, если так можно выразиться, его стратегической целью становилась ликвидация общественных завоеваний прошлого царствования (земской, судебной и университетской реформ).
Благосклонно внимая требованиям реакционной печати уничтожить эти чужеродные установления, Александр III отдавал себе отчет в невозможности незамедлительного и радикального осуществления своей программы — максимум. За два пореформенных десятилетия новые учреждения — земства, суды — органически вошли в русскую жизнь, став ее привычным достоянием, которого общество не собиралось лишаться. «Законодательством минувшего 25-летия до того перепутали все прежние учреждения и все отношения властей, внесено в них столько начал ложных, не соответственных с внутренней экономией русского быта и земли нашей, что надобно особливое искусство, дабы разобраться в этой путанице. Узел этот разрубить невозможно, необходимо развязать его, и притом не вдруг, а постепенно».
Обращаясь к царю с подобными наставлениями, Победоносцев бил Александру Александровичу «челом, его же добром». Царь не был любителем «разрубать узлы». Двигаясь к намеченной цели — воссоздания дореформенной целостности и «чистоты» системы управления, — он изучал предстоящие препятствия на своем пути, чтобы определить, как и куда сделать следующий шаг, избегая ломки и потрясений.
Университетская реформа 1884 г. по сути пересматривала устав 1863 г. Подготовленная еще при Д. А. Толстом — министре просвещения, — при активном участии Каткова и профессора Н. А. Любимова, она была отложена в связи с отставкой Толстого. В первые же дни правления Александра III Катков обращается к нему с письмом, где объясняет «крайнюю необходимость и неотложность реформы университетов», напоминая о полной готовности ее проекта.
Проект нового университетского устава предусматривал ликвидацию автономии университетов. Введением государственных экзаменов он ставил под контроль не только студентов, но и профессуру. Ректор и декан назначались Министерством просвещения, а не избирались самими преподавателями из их среды, как это было по уставу 1863 г. Авторы проекта не сомневались, что такой полностью «огосударствленный» университет будет способствовать формированию нужных самодержавию научных и чиновничьих кадров казенной интеллигенции.
Как и всякий самодержец, Александр III конечно же мечтал об интеллигенции послушной, благомыслящей, управляемой, живущей заботами власти, в унисон с ней. Он, пожалуй, еще более остро, чем его отец, ненавидел «паршивую» разночинскую интеллигенцию с ее свободомыслием, извечным недовольством существующим порядком и порывами к иному общественному устройству. Усматривая в ней источник многих бед, помеху для утверждения единодержавия, Александр Александрович, как и авторы проекта, полагал реформу высшего образования необходимейшей и неотложной.
Катков развернул в печати кампанию за пересмотр устава 1863 г., поддержанную «Гражданином» Мещерского. Охранители видели в университетской автономии «опыт конституционного режима» в самодержавном государстве. С университетским самоуправлением связывали и рост нигилизма, и студенческие беспорядки, и расшатанность умов, и нездоровые, то есть оппозиционные, настроения.
Но для сторонников университетской контрреформы, как и всякой иной, ее подготовка отнюдь не ограничивалась идейным обоснованием. Особое, если не решающее, значение приобретала та закулисная борьба — интриги и сговоры,-которая должна была обеспечить им влиятельных союзников в «верхах». Борьба шла не за голоса в Государственном совете — при его законосовещательном характере их количество не решало исход дела. Более важным становилось привлечение в свой стан тех, кто был способен повлиять на Александра III, держать под контролем его позицию: великих князей, особоблизких царедворцев.
Катков любил напоминать слова Н. М. Карамзина: «Государь внемлет мудрости, где находит ее, но в самодержавии и не надобно никакого одобрения для законов, кроме подписи Государя». Но век на дворе был уже иной, и волеизъявление монарха нуждалось если не в опоре на общественное мнение, то хотя бы в подкреплении мнением ближайших сановников. А Государственный совет начала 1880-х гг., вобравший в себя отставных министров-«шестидесятников», оказался по-своему строптивым. Ряд его членов поддерживали реформы прошлого царствования. Среди них А. В. Головнин, Д. Н. Набоков, Н. X. Бунге, К. К. Грот, Д. Н. Замятин, Н. И. Стояновский.
Вопреки традиции и статусу этого учреждения Александр III стал назначать его членами своих верных и послушных ставленников, никогда не бывших министрами. В 1883 г. император вводит в Государственный совет московского предводителя дворянства графа А. В. Бобринского и полтавского уездного предводителя дворянства Г. П. Галагана, в 1886 г. — члена совета, министра просвещения профессора И. А. Вышнеградского, а в начале 1890-х гг. — пензенского губернатора А. А. Татищева и черниговского — А. К. Афанасьева, прославившегося употреблением розог.
Барон А. П. Николаи, поспешно назначенный министром просвещения в 1881 г., явно не годился для проведения университетской контрреформы: на посту товарища министра просвещения А. В. Головнина он участвовал в выработке устава 1863 г. и сохранил к нему приверженность. «Я положительно расхожусь во многом с Николаи, — писал Александр III Победоносцеву, — и не могу одобрить многие из его действий, а главное, что его подкладка — это Головнин, сей злосчастный гений и друг в. кн. Константина Николаевича, и я знаю из верных источников, что они оба работают и пихают Николаи идти против желаний правительства».
