Емельян Пугачев. Книга 1 - Шишков Вячеслав Яковлевич (книги онлайн TXT) 📗

Терентьев подробно рассказал о последней кровавой схватке, когда беднота на богачей поднялась, казенного генерала убили, войскового атамана Петра Тамбовцева убили, а с ним еще четырех старшин.

Пугачев, слушая, то и дело задавал вопросы, ему хотелось все знать до подоплеки.

— Любопытен и жаден ты, в корень смотришь. Сие зело одобрительно, — похвалил его Филарет. — Хлебай уху.

Казаки говорили:

— Великое разорение у нас… Многих похватали, казни ждут. Умышляли мы всем войскам бежать в Астрабад, да генерал Фрейман повернул нас…

— Нет, — сказал Пугачев, — не в Астрабад, а куда бежал Некрасов , вот туда надо, на Кубань-реку… Там наши донцы примут вас и не покашляют.

— Да мы бы не прочь и ныне туда утечь, да с чем? Ни денег, ни человска-знатеца нет, — проговорил Терентьев.

— Деньги есть, — не задумываясь, хвастливо сказал Пугачев и приосанился. — У меня на все войско хватит. И места те я знаю хорошо. А вам, казаки-молодцы, атамана треба доброго, вот чего.

Все уставились на Пугачева. Проницательный Филарет, взглянув Пугачеву в глаза, с лукавым недоверием спросил:

— Откуда ж у тебя, чадо, деньги столь великие?

— Это — мое дело, — помедля, ответил Пугачев загадочно. Филарет ухмыльнулся в черные усы. Пугачев деловито продолжал:

— Ладно, господа казаки… Я, как-нито, смахаю на Яик лично, рыбы мне надобно трохи-трохи купить да икры. Там разведаю, чем дышите. И вы уж не оставьте меня, буде нуждица придет насчет… рыбы-то.

В церковке зазвонили к повечерию. Игумен Филарет с казаками пошли молиться. Пугачев улегся спать.

За трое суток, проведенных в скиту, Пугачев отъелся, подобрел лицом, впалые щеки его закраснелись. Снова ходила в нем силища. Он целыми днями сидел в бездействии на печке, с интересом слушал, что говорит ему старец Филарет. Но у того целая охапка всяких дел, придет, потолкует и надолго скроется. Впрочем, Пугачев рад побыть и в одиночестве. Все сильней, все настойчивей его обольщала мысль пробраться на Яик, уговорить казаков идти всем войском в Туретчину, — только пускай выберут его, Пугачева, атаманом.

А что же, и выберут. Чем он не вышел? А уже ему ли не суметь войску угодить — он человек бывалый, всяческих генералов несчетное число перевидал. Эх, и зажил бы Емельян Иваныч Пугачев. Семью перевез бы к себе, в каменных палатах обитали бы…

Мерещилась его живому воображению и другая ослепляющая возможность, но он, с решимостью и ничуть не сожалея, гнал ее прочь как колдовское наваждение.

Игумен Филарет проводил его до Мечетной слободы.

В Сызранской степи, на берегу речки Таловой, от Яицкого городка в шестидесяти, от Иргиза в семидесяти верстах, находился так называемый Таловый умет, или постоялый двор.

Покосившаяся, в шесть окон, изба, большой сарай, две амбарушки, баня да кой-как крытый пригон для лошадей. На высоком шесте, прибитом к воротам, укреплено старое колесо и болтается на бечевке клок сена — самодельная вывеска: заезжайте, мол, обогреться и коней покормить.

Лохматый, сидящий на привязи барбос выставил из катуха седую от мороза башку и сипло залаял в степь.

И сразу со всех сторон набежала с дурашливым лаем целая свора шавок.

Низкорослый хозяин Талового умета Оболяев с пегой бороденкой и добрыми обморщиненными глазами цыкнул на собак и закричал пришлой беглянке-бабе, рубившей колуном дрова:

— Старуха, слышь, едуть, еремина курица! Затопляй скорей печку.

Подводы, одна с мешками муки, другая с двумя седоками, остановились у ворот. Пугачев, не торопясь, выпростался из саней. Он — в овчинном новом тулупе, в валенках, в заячьей белой шапке-сибирке, в огромных собачьих рукавицах. Старик, хозяин лошадей — Филиппов, выпряг их, повел в хлев отстояться.

— Будь здоров! — поприветствовал Пугачев Оболяева и прошел с ним в избу. — Сколько до Яицкого городка считаете?

— Шестьдесят верстов, еремина курица… А твоя милость — какой человек, откудов и куда путь держишь?

— Я заграничный, купец, на Яик за рыбой еду… А тебя как звать?

Живал ли ты в Яицком городке?

— Я пахотный солдат Оболяев Степан, а прозвищем — Еремина Курица. Я сам-то из мужиков Симбирского уезда, а сызмальства в Яицком городке в работниках трепался у богатых казаков, у самого атамана, еремина курица, царство ему небесное, Петра Тамбовцева работал. Мне все казачество, еремина курица, знакомо. Да и ныне вот то один, то другой наезжают ко мне, в умет, потужить да покалякать… Мне вся их подноготная ведома.

— Погано живут?

— У-у-у, не приведи господь… — затряс головой Еремина Курица и шумно отсморкнулся на земляной пол. В тоске живут.

Пугачев выпил одним духом ковш квасу, крякнул, спросил, вытирая усы:

— А не поедут ли люди на Кубань со мною, к некрасовцам? Как полагаешь!

— Да чего полагать! Знамо, еремина курица, поедут… Ежели, твоя милость, желаешь, близехонько тут два казака живут, в землянке, два брата Закладновы, они гулебщики , лисиц приехали имать.

— Не можно ли спосылать за ними? Мол, у проезжающего нуждица до них есть.

Вскоре после трапезы в избу вошли два рослых казака, братья Закладновы.

— Кто нас требует? — спросил Григорий Закладнов.

— Я, — ответил Пугачев. Покосившись на бабу у печки, он сказал:

— Выйдемте-ка, потолковать треба.

Оба брата Закладновы, Еремина Курица и Пугачев подошли к сараю.

Пугачев тихо заговорил:

— Вот, господа казаки, скажите-ка, не утаивая, что у вас там, какие разорения, какие обиды от старшин?

Братья Закладновы, переглядываясь друг с другом и с Ереминой Курицей, пересказали Пугачеву, что творится сей день в войске Яицком.

— Многих под караул берут, многих сыскивают, — говорил Григорий Закладнов, всматриваясь в хмурое лицо Пугачева. — Слых идет, в Оренбурге двенадцать наших к четвертованию приговорены, сорок семь — к повешению, да трое — к отсечению голов…

— Не слых идет, а доподлинная правда, — перебил брата молодой парень Ефрем Закладнов. — Самолично я объявление читал. Следственная комиссия этак постановила от семнадцатого сентября сего года. В Питер увезли постановленье-то на подпись всемилостивой государыне.