Синий шихан - Федоров Павел Ильич (читать книги TXT) 📗
– Не у всех, не у всех… Это мы тоже знаем, – словно угадав мысли хозяина, заметил Василий.
Наблюдая за гостем, Маринка дивилась его неутомимости. Ведь прошел пешком тысячи верст, от далеких сибирских рудников; изнуренный голодом и лихорадкой, казалось, сохранил одну кожу и кости… Первые трое суток он только ел, пил кумыс и спал. Но уже на четвертый день попросил принести ему сапожный инструмент, быстро и ловко починил себе сапоги, исправил Гаврюшке гармонь, перебрал два седла, а Маринкино переделал заново. При этом Василий так умел рассказывать разные истории и бранить царя, что у Маринки захватывало дух.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
После многочисленных хлопот по закупке материалов, инструментов и найма рабочих, после многих крючкотворных условий, которые пришлось подписать с разными поставщиками и маклерами, Матвей Никитич, крепко подгуляв, поздно ночью вернулся домой и не помнил, как его уложили в постель… Под утро ему приснился такой дурной сон, что, проснувшись, он вцепился обеими руками в волосы и, чтобы скорей очухаться, дважды стукнул себя кулаком по голове, да так крепко, что громко охнул. Снилось ему, будто венчался он с Пелагеей Даниловной у протоиерея отца Евдокима и, когда тот надевал ему венец, Матвей Никитич показал попу кукиш, потом будто выдернул ему клок волос из рыжей бороды и, мало того, плюнул в дымящееся кадило… А главное, когда целовал невесту, то у нее оказались такие длинные усищи, что у него запершило в горле…
– Кто там живой! Дайте квасу! – крикнул он. – Приснится же такая мерзость!
Облегченно вздохнув, почесывая волосатую грудь, он начал вспоминать события вчерашнего дня. После кутежа в трактире «Урал» бешено гонял рысака по городу, потом плясали в номерах Коробкова с девками… «Срам-то какой, помилуй бог; вот был бы жив родитель да узнал… Слышал там разговор, что Пелагеюшка наняла нового конторщика, ну и бог с ней, может, успокоится… Никак этому ходячему гробу-бухгалтеру дал сто рублей, дурак старый, но тот умен, черт, хотя и тощеват, такие бумаги пишет – молитвы!»
Дверь в спальню тихо отворилась. Вместо прислуги с квасом на пороге в запыленном дорожном макинтоше стоял Родион.
– Здравствуйте, папаша. Не ожидали, что так скоро вернусь?
– Я квасу жду… Здравствуй. – Предчувствуя что-то неладное, Матвей Никитич опустил босые ноги на ковер, поскреб еще сильные покатые плечи и, со свистом откашлявшись, приглушенно спросил:
– Почему скоро?
– Утешительного привез мало, – хмуро ответил Родион, с беспокойством посматривая на всклокоченного отца. – Не вышло наше дело, папаша…
Буянов рывком отбросил спустившееся на пол тяжелое стеганое одеяло и сжал угол его в кулаке.
– Что ты, подлец, говоришь? Что ты мелешь? А ну-ка, повтори! – шептал он, дико вращая воспаленными глазами.
Родиону даже жутко стало от этого взгляда.
– Опоздали, – сказал он коротко, стараясь сдержать дрожь в опущенных пальцах. Отец был страшен.
– Как опоздали? Кто опоздал?.. Как это не вышло, сукин ты сын?! – исступленно заорал Буянов и, комкая в руках одеяло, швырнул его в сына, потом вскочил, как поднятый из берлоги зверь, лохматый и гневный.
Поймав одеяло на лету, Родион попятился к двери, нажав задом филенки, выскочил в другую комнату и повернул торчавший в замке ключ.
– Убью-у-у! Ограбил! Разорил! – во всю мочь барабанил Матвей Никитич в запертую дверь. Послышался грохот брошенного стула, жалобный звон разбитых бронзовых настольных часов. Потом все затихло. Очевидно, первый порыв буйства прошел. Матвей Никитич, утихомирившись, просящим голосом крикнул: – Отопри же, дурак!
– В таком виде, папаша, с вами говорить нельзя. Изувечить можете…
– И изувечу! – пообещал Буянов. – Этакое дело упустил! Боже ж мой! Отца в пух и прах разорил! Да тебя, подлеца, четвертовать мало!
– Не за что, родитель, не за что… Сначала выслушайте толком, а потом уж браните…
– Отопри, тебе говорят! Квасу вели прислать и водки, а то я сейчас же умру, – уже немного спокойней заговорил Матвей Никитич.
– Малость повремените, все будет. Послушайте и не гневайтесь. Истинный бог, я ни в чем не виноват. Пока мы тут с гостями да со вторыми поминками занимались, все прозевали. Я как приехал, тотчас же пошел в полицейское управление, как вы приказывали. Там меня встретили и руками развели… Заявка, говорят, уже третьего дня зарегистрирована. А сами похихикивают. Я вам сразу же депешу послал…
– Какую депешу? Кто зарегистрировал? Чего ты, болван, мелешь! Участок – мой! Понимаешь, дурак! Слово дадено купецкое, задаток… Условие со Степановыми подготовлено, только подписать осталось… сегодня поеду… Да наше слово дороже всяких условий!
– Вот как раз мне и не сказали, кто зарегистрировал. Говорят, целый бочонок золота казне сдали да в дарственность горной инспекции чуть не целый пуд…
За дверью послышалось хриплое рычание. Буянов со стоном призывал:
– Квасу-у! Родя, сынок мой, спасай! Ох, дурак старый! Помру сейчас, помру-у-у!..
Родион поспешно открыл дверь. Потом, выглянув, крикнул, чтобы принесли водки и квасу.
Матвей Никитич, сжимая руками седую голову, сидел в одной нижней рубашке на полу и надрывно шептал:
– Все пропало… Господи боже мой! В кадило плюнул, попу бороду раздергал… Спаси и помилуй, что ж я натворил!
Подхватив отца под мышки, Родион уложил его на кровать. Ему показалось, что отец сошел с ума. Выбежав, велел звать доктора. Но когда вернулся, то увидел отца сидящим на кровати. Матвей Никитич решительно встряхнул головой, не открывая прищуренных глаз, с поразительным спокойствием проговорил:
– Ты никак за доктором послал? Никого не нужно… Водки дай.
Залпом осушив стакан водки, налил квасу, выпил и разгладил бороду. Взглянув на побледневшего Родиона, продолжал:
– Доктора, сынок, тут не помогут… Ты меня сразил, а я вот тебя сражу – и квит! Нищие мы с тобой… Все без тебя разорил. Сам себя ограбил, старый мерин…
– Что вы такое говорите, папаша?
– Все, брат, прахом пошло. Завод и мельницы я ведь в банк заложил. А эти грабители… О-о-ох! – Вспомнив улыбочку управляющего банком, Буянов не смог говорить дальше и с жадностью стал пить квас стакан за стаканом.
– Заложили! Завод! Да вы что, родитель?
Однако, чтобы не раздражать старика, Родион изменил тон, махнув рукой, добавил:
– Можно это дело поправить. Вернуть деньги по закладной. Только проценты. Пустяки!
– Пустяки? А с деньгами как? Я ведь получил из банка тридцать тысяч…
– За мельницы и завод – тридцать тысяч? – Родион шагнул к отцу и глубоко засунул руки в карманы макинтоша. – Вы рехнулись, папаша! Шутите! – Но, говоря это, Родион чувствовал, что отцу совсем не до шуток.
– Сам не пойму, как сыграли со мной этакую штуку, – дергая кудлатую бороду, проговорил Буянов. – Оценили дешево, такой уж у них, у мошенников, закон… Да еще пять тысяч процентов содрали.
Слушая его, Родион злобно кусал ногти. Ясно было, что отец сам закрутился в вихре мнимой наживы и его втянул в эту дурацкую авантюру. Молодой коммерсант крепко задумался. При дедушке жизнь его была простой и легкой: Никита Петрович вел дело твердой хозяйской рукой. Он уж не заплатил бы таких бешеных процентов.
– Сегодня же надо вернуть банку деньги, – посматривая на мокрые отцовские усы, решительно заявил Родион.
– Мало их осталось, – приниженно ответил Матвей Никитич, начиная понимать, что сын еще не знает, сколько его папаша ухлопал под пьяный кураж капитала на свои «золотопромышленные» операции.
Только после подробного отчета Родион понял, куда затащила отца золотая лихорадка. Матвей Никитич настолько запутался, что был близок к полному разорению.
– Натворили вы, папаша, делов.
– Ничего… Мы еще посмотрим, чья возьмет! Я этого Ивашку Степанова за шиворот схвачу… У меня расписка и условие заготовлено, – успокаивал себя Буянов. Условие было действительно составлено бухгалтером со всеми формальными пунктами, но не подписано. Матвей Никитич хотя и обещал привезти его в Шиханскую в следующее воскресенье, но не поехал, справляя вторые поминки по отцу и распивая магарычи в счет будущего золота. А там закрутился, решил дождаться Родиона. Незаметно прошло еще два воскресенья.
