Яик – светлая река - Есенжанов Хамза (лучшие книги без регистрации TXT) 📗

– Но ведь и я говорила, что он умный человек.

Абдрахман, глядя на них, улыбался.

– А я сказал, – продолжал Камали, – что хорошо говорить могут только умные люди. Габдрахман хорошо говорил!.. Очень хорошо ты выступал тогда, за лавкой Сагита, да поможет тебе аллах!

Старуха поддержала Камали.

– Помоги тебе аллах, – обернувшись к Абдрахману, проговорила она.

– Да-а, аллах поможет, – протянул старик, и в голосе его прозвучало сомнение. Он и сам мало верил в помощь аллаха и сказал теперь просто так, по привычке, желая удачи гостю. – В последнее время очень многие стали выступать перед народом. И на базаре и у мельницы Макарова… И казачьи атаманы выступают. Они все больше как петухи кричат: «Россия, империя!..» А ты, Габдрахман, говорил в защиту тех, кто всю жизнь провел в нужде и мучениях. Ты правильно говорил: мужикам, казахам, татарам, башкирам – всем надо объединиться и добиваться равноправия. Вот ты, каршык, рассуди-ка, что справедливее: поддерживать богачей или заступаться за бедных, а?

– Ты же сам хорошо знаешь…

– Я-то, конечно, знаю: справедливость требует защищать слабых. А вот ты, каршык, понимаешь это или нет?

Абдрахман был доволен гостеприимством хозяев, но поддерживать разговор не мог – веки неумолимо смыкались.

– Большое вам спасибо! Если можно, я немного прилягу, – проговорил он, отодвигая тарелку.

– Хорошо, хорошо, ложитесь и отдыхайте.

– Разрешите, я прямо на нарах?

– Зачем же, нет, нет, ложитесь на кровать. Вон она, на нее и ложитесь. Каршык, приготовь постель гостю!

– А может, за печкой?.. Там очень тепло, бик яхши [16], – обрадованно подхватила старуха, заслоняя собой набитую доверху одеялами и подушками кровать.

– За печкой так за печкой, лишь бы тепло, – согласился Абдрахман. – Если случайно кто-нибудь увидит меня у вас и спросит, кто я, скажите, мол, это приказчик Акчуриных из Копирли-Анхаты, приехал за товарами и теперь ждет подводу, чтобы погрузить муку. Поняли? А если станут допытываться, как моя фамилия, ответьте так: Байес Махметулы. Не забудете? Байес Махметулы, – повторил Абдрахман и, улыбаясь, посмотрел на старика.

– Понял, понял, не забуду, – понимающе проговорил Камали. – Байес Махметулы, приказчик из Копирли-Анхаты… Вы и в самом деле похожи на приказчика Байеса, я же его хорошо знаю. У него тоже черные усы и лицо… только вот он лысый!..

– Да, усы у него, верно, черные…

Едва Абдрахман положил голову на подушку, как тут же заснул.

Марфа Быкова всю ночь не смыкала глаз. В комнате было тепло, даже жарко – Евдокия не пожалела дров. Она постелила ей на лежанке. Марфа уже более суток не кормила грудью ребенка, и теперь набухшие, налитые молоком груди ныли и не давали покоя. Молоко просачивалось сквозь рубашку и липкими пятнами растекалось по кофте. Болели поясница, ноги, ныло все тело от быстрой ходьбы. Днем она как-то не замечала этого, а теперь каждое движение приносило боль.

Муж Евдокии, бывший фронтовик, уже около года был дома, но все еще никак не мог поправить свое подорванное здоровье. Его мучила тропическая лихорадка. Третьи сутки он лежал почти без сознания. Ночью слышался то его бессвязный бред, то просьба подать воды. Вечером к нему приходили дружинники с мельницы, но он едва узнал их. Марфа пришла от Дмитриева успокоенная – она была уверена, что Дмитриев освободит Игната, но ночная суматоха в городе и стрельба разрушили все ее надежды. Марфа беспрестанно соскакивала с лежанки, становилась на колени перед иконой и срывающимся, дрожащим голосом читала молитвы, но это не помогало, она вновь и вновь видела чьи-то отрубленные головы, красно-багровые комки снега, смешанного с кровью, бьющиеся в предсмертной судороге тела, надрывные стоны, хрип… Всю ночь – кошмары.

Чуть засветлело, она встала с постели, оделась и выбежала во двор – вокруг было тихо, только где-то вдали, возле Макаровской мельницы, все еще раздавались одиночные выстрелы. Марфа вышла за ворота и села на скамейку с затуманенными, полными горя и слез глазами.

Вдруг Марфа вздрогнула – совсем близко раздался жуткий, душераздирающий крик женщины. Он вылетел откуда-то со двора и громким воплем покатился по морозной улице. Марфа подняла голову – по улице три человека несли труп. Один, передний, обхватив рукой мертвеца, держал под мышкой его голову, второй – поддерживал за туловище, третий – ноги. Лицо человека было обращено вниз, к земле, руки бессильно свисали и волочились по снегу. Из соседних ворот выбежала женщина и с громким воплем и причитаниями кинулась к идущим. Поравнявшись с ними, словно подкошенная, ничком рухнула на снег. Отовсюду сбегались соседи, без шапок и платков, в наспех накинутых на плечи полушубках и пальтишках, а некоторые прямо в нательных рубашках. Опережая взрослых, шныряя у них под ногами, вырывалась вперед любопытная детвора. Вскоре возле людей, несших труп, образовалось плотное кольцо. Те, кто боялся выбежать на улицу, раскрывали окна и высовывали сонные взлохмаченные головы, стараясь угадать, что происходит, а некоторые даже не открывали окон – испуганно, одним глазком выглядывали из-под чуть приподнятых занавесок.

Марфа торопливо подошла к ничком упавшей и голосившей женщине, приподняла ее голову, вытерла со щеки снег и стала заботливо и участливо приподнимать ее с земли. Плечи женщины судорожно вздрагивали, она продолжала причитать:

– Кормилец ты наш родименький, на кого ты нас оставил, сиротинушек, на кого покинул родных детушек своих! Умереть бы лучше мне, ненаглядный ты мой! Несчастная моя головушка, оставил ты меня скитаться одну-одинешеньку по белу свету! Как я теперь буду жить!..

Марфа, взяв плачущую женщину под руку, повела к воротам. Навстречу выбежала другая женщина. Плачущая упиралась, не хотела входить:

– Пустите меня, пустите, я тоже хочу умереть!.. Где ты, Андрей, где ты, родимый мой!..

Марфа не могла больше выдержать этого надрывного крика, сердце ее сжималось от боли, было трудно дышать, и она, отпустив женщину, стремительно побежала в город, к Дмитриеву. «Игнат, Игнат, что с тобой будет, – думала она. – Скорее к Дмитриеву, он поможет…» Эта мучительно-тревожная мысль подгоняла ее, как пушинку несла по улице, поддерживала, переносила с кочки на кочку. Промелькнули переулки, и вот она на большой улице. Впереди показался двухэтажный дом. Но она не дошла до него, ей преградили дорогу люди, беспорядочно толпившиеся возле чьего-то крыльца. Подойдя к женщине в коротенькой шубейке, Марфа спросила ее:

– Скажите, пожалуйста, в каком доме живет товарищ Дмитриев?

Женщина удивленно вскинула брови, пожала плечами и в свою очередь спросила:

– В городе много Дмитриевых, вам какого Дмитриева, где он работает?

– Мне председателя Совдепа, – робко сказала Марфа.

– А-а… – протянула женщина, стоявшая рядом. – Вот послушайте, что говорит адвокат, тогда поумнеете…

Пожилой человек невысокого роста в длинном пальто и черной шляпе, отчетливо выговаривая каждое слово, громко читал какую-то бумажку. Толпа внимательно слушала.

– «Граждане! Атаманы и генералы хотят вновь возвести на престол кровопийцу царя Николая!..» Снова!.. Поняли?.. – Человек в черной шляпе внимательно посмотрел на сгрудившихся возле него людей. – Снова хотят возвести его на трон!.. «Помещикам и капиталистам, которые угнетали трудовой народ в городах и деревнях, снова хотят вернуть былое могущество и власть!..» Слышали?.. «Не дать свершиться коварным замыслам атаманов…» Поняли?

– Поняли!

– Ясно, чего там!

– Правильно написано!

– Долой атаманов!

Толпа заволновалась, зашумела.

– Спасибо тебе, адвокат, правильно говорил!

– Люди добрые, это же не мои слова. Это обращение Совдепа.

– Все равно спасибо!

К толпе рысью подъехали два казака. Они направили коней в самую гущу и ударами плеток стали разгонять людей.