Великий охотник - Марков Сергей Николаевич (книги бесплатно .txt) 📗
Вскоре в низовьях Тарима была добыта шкура рослого двугорбого дикого верблюда.
На Лобноре начался прилет птиц. Лобнорское небо потемнело от птичьих стай. Миллионы пернатых летели через гранитный порог Куньлуня, оттуда, из-за Снежного Жилища – Гималаев. Пржевальский смотрел, как па дикое камышовое болото низвергаются с шумящего неба стаи индийских лебедей. И вспоминалось почему-то, как бородатые русские странники с Алтая шли в индийскую сторону осенью уже по мерзлым пескам пустыни вслед за белыми крылатыми стаями, летящими на юг...
В апреле 1877 года Якуб-бек Бадаулет принял Пржевальского в Курле. Пржевальский увидел перед собой маленького человечка с беспокойными глазами. Он боялся снов, острых предметов, незнакомых людей, невидимого яда. Когда Счастливый пожимал руку гостю, пальцы его дрожали, а красные жилки на скошенных глазах наливались кровью.
Телохранители и палачи, еще, может быть, час назад утаптывавшие свежие могилы казненных, угрюмо окружали своего владыку.
Он, Якуб-бек, не привык выказывать своих чувств и еще более не любил, когда их замечали. Поэтому Счастливый с царственной усмешкой ходил в мечеть, держа чуть ли не наизготовку штуцер Винчестера. Пусть все видят, что это только шутка властелина!
Пржевальский спокойно рассматривал человека, имя которого было окружено свирепой славой. Якуб-бек говорил, что он так рад видеть русских, что и словами выразить не может, бранил англичан. Они не помогают ему в войне с китайцами, а войска богдыхана сейчас взяли тянь-шаньские форты и Турфан. И зачем он только принимал у себя британцев – печалился Бадаулет.
Он называл Пржевальского своим другом и просил, чтобы гость не забывал его в Петербурге и писал Якуб-беку. Наконец, он подарил Эклону и Пржевальскому по золотому кольцу и, немного подумав, вынул третье, сказав, что у великого русского гостя, наверное, есть добрая старая мать. Так пусть она примет подарок кашгарского царя, которого его союзники отдают на растерзание богдыхану.
Через месяц, подосланный людьми из страны Шамбалын, тайный убийца растворил яд в золоченой чаше повелителя Кашгара...
Пржевальский насилу вырвался из вероломных объятий Якуб-бека и отправился снова в Страну Звезды. На пути к Юлдузу случилось несчастье: ни с того ни с сего пало сразу десять верблюдов. Пришлось долго ждать помощи от русских из Кульджи. Пока пришла эта помощь, путники добывали себе пищу охотой, и Пржевальский успел терпеливо подсчитать, что за месяц он и его люди съели четыреста сорок юлдузских птиц.
На высотах Юлдуза он писал рапорт о Якуб-беке Счастливом. Вот тогда была дана воля крепким словам, на которые Пржевальский не скупился, когда был чем-либо раздражен.
«Недаром англичане так скоро охладели в порывах своей дружбы к кашгарскому царю. Практические эксплуататоры, вероятно, разнюхали, с кем имеют дело, и поспешили рассчитаться вовремя», – писал он.
Когда Пржевальский писал этот рапорт на Юлдузе, то не только он, но и Эклон, и Иринчинов, и остальные казаки почувствовали, что заболели непонятным недугом. Сняв рубахи и сапоги, собравшись в кружок, они ожесточенно скребли ногтями выдубленную в скитаниях грязную кожу.
Путники пришли в Кульджу, и этот странный чес прекратился у всех, но зато, когда в августе отряд выступил в поход, а осенью уже был в Гучэне, на дороге в Лхасу, надоедливый недуг сказался с новой необычайной силой. Пржевальский, Эклон и два казака выбыли из строя.
Бранясь на чем свет стоит, они мазали тело табаком, купоросом и дегтем, катались по земле, но страданья с каждым днем становились все невыносимее. Казалось, пустяковый случай разрушил все. Ведь в Кульдже имелись сведения, что англо-индийцы затеяли большую экспедицию в Тибет. Может быть, они сейчас переваливают через Гималаи.
Спутники делали вид, что не замечают ничего, но начальник экспедиции их, бесстрашный покоритель пустынь, плакал, как ребенок.
Он так ослаб, что не мог двигаться. Тогда его уложили в ящик, прибитый к передку телеги, и Пржевальский, всхлипывая и теребя усы, оледеневшие от слез, покорно лежал на дне ящика. Чесаться у него уже не хватало сил.
Так он доехал до русского военного гарнизона в Зайсане, где госпитальные лекаря потащили путников в баню. Сидя на горячем полке, четыре страдальца с ужасом разглядывали свои пятнистые тела. Чесотка долго не проходила, и лишь из-за нее Пржевальскому пришлось долго сидеть в Зайсане.
В марте 1878 года ему принесли телеграмму – в Отрадном умерла мать... За шесть месяцев до ее смерти умер и дядя – беспутный, похмельный, но добрый и живой старик.
В это путешествие Пржевальскому так и не удалось пройти в Тибет и Лхасу. Ведь он надеялся, миновав Гучэн, достигнуть Хами и оттуда повернуть на юг, к гладким солонцам Цайдама и верховьям Голубой реки. Чебаев, Иринчинов и три забайкальских казака должны были сопровождать Великого Охотника в этом пути.
Вернувшись из Гучэна в Зайсан для лечения чесотки, Пржевальский и там не оставлял своих сборов в Тибет. Но экспедицию пришлось отложить.
Как раз в это время, в марте 1878 года, правительство богдыхана потребовало у России выдачи дунган, бежавших в русские пределы. Лучшая часть дунган во главе с последовательным и убежденным врагом богдыханского владычества партизаном Биян-Ху (Большим Тигром) была выдворена за пределы России. Пекинские мандарины не хотели простить дунганам перехода в русское подданство. Из-за дунганского переселения отношения России с Китаем стали ухудшаться. Именно тогда командующий войсками Западно-Сибирского военного округа донес военному министру, что лучше всего будет отменить путешествие Пржевальского по землям Китая и Тибета, чтобы не раздражать лишний раз правительство богдыхана.
Единственное, что Пржевальскому оставалось, – это перечитывать отчет о пройденном пути и опись собранных коллекций. Они уже были отправлены с казаком-нарочным в Петербург. В коллекциях, уложенных в девять больших ящиков и войлочный тюк, были шкуры диких верблюдов, двадцати пяти других крупных зверей, пятьсот чучел птиц, две тысячи пресмыкающихся и насекомых.
В июне Пржевальский, угрюмый, осунувшийся, появился в Петербурге. Доктора в один голос сказали, что у него нервное расстройство. Руками, покрытыми следами пятнистой чесотки, он принял новые награды – золотые медали географических обществ Парижа, Берлина и Лондона.
Географы мира высоко оценили труды Пржевальского. Съемки местностей на Нижнем Тариме и Лобноре совершенно по-новому осветили этот край. Карты, составленные по китайским старинным источникам, теперь оказались бесполезными. На многих картах горы Алтынтаг раньше показаны были лишь условно и на три градуса южнее. Великий Охотник определил их истинное положение, измерил высоты Золотого хребта. «Открытие этих гор проливает свет на многие исторические события, потому что дорога из Хотана в Китай в глубокой древности шла на Лобнор, потом этот путь был забыт, вместо него избрали другое направление. Теперь весьма легко объяснить, почему именно здесь был такой путь. Это потому, что под горами скорее можно было найти корм для скота и ключевую воду...» – писал Пржевальский.
А загадка Лобнора? Само озеро на картах помещали гораздо севернее. Некоторые географы утверждали, что подлинный Лобнор высох. Но Лобнор существовал...
Географы считали, что описание быта и нравов лобнорцев, сделанное Пржевальским, является «самой завлекательной и интересной из этнографических картин, нарисованных новейшими путешественниками». Сэр Форсайт, бывший глава британского посольства к Якуб-беку, переводил материалы лобнорского похода Пржевальского на английский язык. В британских журналах печатались статьи, содержащие высокую оценку первой книги Пржевальского «Монголия и страна тангутов».
Известный немецкий ученый Фердинанд Рихтгофен в этом же году выразил сомнение в успехах изучения Лоб-нора; Пржевальский, хмурясь, написал отповедь Рихтгофену. Рихтгофен заявил на весь мир, что Пржевальский, безусловно, гениальный путешественник, Англия ревниво прислушивалась к молве о подвигах русского открывателя.
