Возвышенное и земное - Вейс Дэвид (читать книги онлайн бесплатно полностью txt) 📗
Вспоминая музыку Баха и все, чему он у него научился, Вольфганг начал импровизировать на тему баховского хорала, а Долее стоял у него за спиной, закрыв глаза, одобрительно кивал головой и в упоении приговаривал:
– Какое изумительное туше, какое мастерство! Можно подумать, сам Иоганн Себастьян Бах восстал из мертвых.
Перед тем как уехать в Потсдам, Вольфганг пообещал Долесу вернуться в Лейпциг и дать открытый концерт, где он выступит солистом.
К своему удивлению и разочарованию, он не смог добиться аудиенции у Фридриха Вильгельма. Лихновский уверял его, что это проще простого, но прошла неделя, а никаких вестей от прусского двора не поступало. Тогда Лихновский пообещал устроить ему аудиенцию в Берлине в следующем месяце. Сейчас им надо вернуться в Лейпциг, заявил князь, там Вольфганг на одном концерте сможет много заработать. Лихновский, кроме того, срочно нуждался в сотне гульденов.
– Надо сменить лошадей, тогда мы с удобствами доберемся до Лейпцига. Как-никак до него шестьдесят четыре мили, – объяснил князь.
Отказать зятю Вильгельмины Тун Вольфганг не мог. Но когда он отдал князю сотню гульденов – тот брал не взаймы, – в кармане осталось всего ничего. А по прибытии в Лейпциг Лихновский отправился в свое имение в Силезию.
Боясь застрять в незнакомом городе, Вольфганг в то же время не мог решить, то ли ехать в Берлин, то ли вернуться домой. В начале поездки он получил от Станци два письма, но вот уже несколько недель она молчала, и Вольфганг сильно беспокоился. Лихновский до своего исчезновения говорил Вольфгангу: надо быть идиотом, чтобы беспокоиться из-за такого пустяка. Столь знаменитый маэстро, как Моцарт, может брать любовниц направо и налево. Но Вольфганг скучал по Станци и ни в ком другом не нуждался. Он уже совсем собрался ехать в Вену, когда Долес сообщил, что в его пользу в большом концертном зале Лейпцига устраивается праздничный концерт. Билеты продавались по одному гульдену, и Долесне сомневался: при такой скромной цене зал будет полон.
Кантор попросил Моцарта дирижировать оркестром, выражая этим и желание музыкантов. На репетиции Вольфганг сказал Долесу:
– Музыканты считают, будто придают огня моей музыке, убыстряя темп, но они ошибаются. Если вещь написана без огня, быстрый темп не поможет.
Однако первой частью своей Хаффнеровской симфонии композитор дирижировал в очень ускоренном темпе. И Долес понял, с какой целью он это делает. Едва исполнив двадцать тактов, оркестр стал отставать. Вольфганг вдруг остановился, объяснил музыкантам их ошибку и снова начал дирижировать. Он прилагал все усилия к тому, чтобы музыканты играли как можно быстрее, и отстукивал ногой такт с таким усердием, что тонкая металлическая пряжка па его туфле треснула и мелкие кусочки полетели в оркестр. Вольфганг, не обратив на это внимания, крикнул: «Апсога!» – и начал снова все в том же темпе.
Музыканты, не на шутку рассерженные на этого маленького бледного человечка, который совсем загонял их, принялись за дело всерьез, и первая часть была исполнена безукоризненно. Долее заметил, что после этого Вольфганг стал дирижировать в нормальном темпе. Ему хотелось вернуть благорасположение музыкантов, однако так, чтобы это было не в ущерб достигнутым с таким трудом результатам. Под конец репетиции он похвалил оркестр и прибавил:
– Если господа музыканты сумеют играть на концерте не хуже, чем сегодня, публика не будет обманута в своих надеждах.
Позднее он сознался Долесу:
– Это вовсе не было капризом с моей стороны. Я заметил, что большинство музыкантов – люди пожилые, не поддай я им жару, они все время тащились бы в хвосте. Стоило им, однако, на меня разозлиться, и они не пожалели усилий и доказали свое умение.
Всю программу оркестр провел в требуемом темпе а безупречно аккомпанировал солисту в его трудных фортепьянных концертах.
Вольфганг не сомневался, что составленная им программа понравится публике. В нее входили две симфонии – Хаффнеровская и Пражская и два концерта для фортепьяно – си-бемоль мажор и ре мажор, только что законченный.
Но, несмотря на восторженный прием, Вольфганг увидел, что зал неполон. Поэтому в антракте, когда ему сообщили, что многие любители музыки, не имевшие возможности уплатить гульден за билет, толпятся возле театра, горя желанием приветствовать композитора после концерта, Вольфганг сказал:
– Пустите их в зал, Долес.
После того как он исполнил два концерта, чрезвычайно довольный, что ре-мажорный прозвучал именно так, как он его задумал, и продирижировал несколько часов подряд, публика захотела послушать Моцарта без оркестра. Вольфганг снова сел за фортепьяно и начал с фантазии. Музыканты устали, он дал им знак расходиться по домам, но почти вся публика – среди них много безбилетников – осталась в зале; Моцарт закончил фантазию, и слушатели шумно потребовали, чтобы он сыграл еще.
И тогда Вольфганг объявил:
– Хорошо, я еще сыграю для вас, для тех, кто понимает мою музыку, а не просто мне аплодирует. – Он импровизировал в течение целого часа, а потом вдруг вскочил из-за инструмента, и, обращаясь к слушателям, благоговейно внимавшим его игре, крикнул:
– Ну, теперь вы довольны? Сегодня вы впервые в жизни услышали настоящего Моцарта!
Через неделю Вольфганг приехал в Берлин. До гостиницы, рекомендованной ему Долесом, он добрался в сумерки; было уже поздно идти в королевский дворец, но ложиться спать еще рано.
За обедом он спросил официанта:
– Нельзя ли послушать где-нибудь музыку?
– О да, представление немецкой оперы только что началось.
– Что же сегодня дают?
– «Похищение из сераля».
– Интересно!
– Да, это очень милая вещица. Погодите, кто же ее сочинил? Его фамилия…
Но гость уже исчез из зала.
Вольфганг вошел в театр с первыми аккордами увертюры, вошел, как был, в шубе и остановился возле оркестровой ямы, чтобы иметь возможность слушать, самому оставаясь незамеченным. Начался первый акт, и он был весь поглощен исполнением певцов. Порой ему нравились те или иные пассажи, порой голоса его разочаровывали. Постепенно, сам того не замечая, он придвигался все ближе и ближе к оркестру, весь во власти музыки, напевая про себя отдельные фразы то тихонько, то довольно громко, и мало-помалу странное поведение этого маленького человечка в поношенной шубе возбудило любопытство публики. Он стоял вплотную к оркестру, когда Педрильо запел свою арию: «Frisch zum Kampfe» («Ну, на битву»).
И вдруг Вольфганг обнаружил, что, либо режиссер получил партитуру с ошибками, либо кто-то пытался подправить гармонию, потому что в неоднократно повторяющемся рефрене «Nur ein Feiger».(«Медлить может только трус») вторые скрипки каждый раз брали ре-диез вместо ре-бекара.
Не в силах больше терпеть, Вольфганг крикнул:
– Да ре-бекар же, черт вас возьми!
Все взоры обратились к нему, и кое-кто из музыкантов его узнал: «Моцарт в зале!» – молниеносно пронеслось по рядам. Это смутило певцов, и Генриетта Бараниус, исполнявшая Блондхен, отказалась выйти на сцену. Дирижер сказал об этом Вольфгангу, и он пошел за кулисы.
Генриетта была самой хорошенькой и самой обольстительной из всех примадонн, которых Вольфганг когда-либо встречал. Она кокетливо улыбнулась ему, когда он вошел в ее уборную, и он подумал, что отказ выйти на сцену был просто уловкой, чтобы с ним познакомиться. Но он оставил без внимания явное кокетство примадонны и, придав своему голосу начальственную строгость, сказал:
– Не понимаю, чего вы боитесь, мадам? Пели вы прекрасно, но если вам хочется сделать свою партию ярче и выразительнее, я готов позаниматься с вами.
Но после спектакля Вольфганг но пошел се поздравить и не появился на авансцене, несмотря на овации в его честь, сотрясавшие зал. Нарочный передал ему письмо от Станци, пересланное Долесом из Лейпцига. Нежно прижимая к груди послание, Вольфганг поспешил в гостиницу.
Через несколько дней Фридрих Вильгельм, до которого дошел слух о происшествии в театре, удостоил Моцарта аудиенции. Короля позабавила смелость, с какой композитор держал себя со знаменитой примадонной. Сам же Вольфганг, узнав, что Бараниус – любовница Фридриха Вильгельма, не на шутку струхнул.
