Гулящие люди - Чапыгин Алексей Павлович (читаем книги txt) 📗

В том же 1673 году «декабря в 31 день пришли к великому государю, к Москве, Свейского короля великие и полномочные послы: Граф Густав Оксенстерн, думной Ганс Эндрих фон Тизенгаузен, земской думной Готфарт Яган фон Будберхт. А встреча была послам за городом, за Тверскими вороты за Тонною слободою; а на выезде, по указу В. Г., были против Свейских послов ближние люди и стольники, и стряпчие, и дворяне московские. А в сотнях у голов знамен государевых не было, ехали со своими значками. А послы сидели в карете. А шли послы Тверскою улицею в Неглиненские ворота, Красною площадью и Ильинским крестцом и в Ильинские ворота, Покровскою улицею на Посольский двор, что был двор немчина Давыда. А как шли послы в Неглиненские ворота, и в то время послов на Неглиненских воротех изволил смотреть великий государь, царь Алексей Михайлович».

Смотря послов, царь простудился, а послам надо было дать пир, и послы ели у царя в той же Грановитой палате. Царь принимал от послов поздравления и сам их поздравлял, много пил, а после того пира слег, так как всегда отекал ногами, – теперь же отек гораздо.

Весной, когда миновала большая вода, к царю пригнал с Терков князь Петр Семенович Прозоровский.

– Пошто, князь и воевода, без указу государева пожаловал? Великий государь недужен, – сказал воеводе думный дьяк Дохтуров. Думный дьяк был при царе для неотложных дел и отписок.

– Нужа великая, дьяче, повлекла – на воеводстве товарыщи сидят, а великому государю скажу «слово и дело».

Дохтуров осведомил царя, и царь ответил:

– Ослушниками чинятца воеводы – и этот пригнал без указу, но прими. Принимал в ложнице Ромодановского, князю Петру хватит чести и места. Ты, дьяче, будь близ, надобен станешь – позову.

Воевода терский, князь Петр, от ужасов астраханских, близких Теркам, и от удальства есаулов атамана Разина и теперешних недавних, Васьки Уса с товарищи, совсем потерял воеводский вид: он казался сухоньким, русым, с проседью, мужичком лет за полсотни, только золотный кафтан, не по плечу просторный, да шапка с куньим околышем, глубоко сидящая на голове, показывали, что не простой это человек.

Войдя к царю, князь Петр шапку держал в руке, а посоха у воеводы не было. Зеленые чедыги на каблуках стоптаны, один каблук стучал, другой шаркал.

Князь, войдя, помолился многим образам царской «спальной»; перестав мотаться перед образами, поклонился земно государевой кровати, где царь на взбитых подушках, лежа спиной, укрывал тучное тело золотистым бархатным одеялом. Царь, равнодушный к поклонам, ждал, когда заговорит князь, но воевода, отбив поклон, разогнулся, тоскливым голосом пожелав многолетия царю, встал и замолчал.

– Коли пригнал без указу – садись, князь Петр, только так, чтоб тебя видно было.

Неловко цепляясь за скамью, обитую бархатом, воевода сел.

– Гляжу на тебя, князь Петр, и кажется мне, – хоть вид у тебя не боевой, но будто ты в дороге боярина какого ободрал?

– Такой порухи за мной, великий государь, не бывало.

– Знаю, но огляди себя! Кафтанишко с чужого плеча, правда зарбафной, сапоги – на богомолье ходить, и то в дальний путь не годятца. Шапка, я чай, как накроешься, до низу носа сядет. – Царь улыбнулся.

Воевода осмелел, и на лице его метнулось в глазах и губах скупое со злым вперемешку:

– Не я шарпал, великий государь, меня шарпали, челом буду бить о рухледи…

Воевода, встав, поклонился.

– Челобитье мог бы переслать! Говори «слово», ради которого пригнал без указу. – Лицо царя стало хмурым, голос звучал сурово. Воевода, снова встав, поклонился царю, торопливо заговорил, часто моргая белесыми глазами.

– Сижу я – не дально место от Астрахани, слух ко мне идет, как колокольный звон по воде. Слух тот испытывал я через товарыщей своих, – не прогневись на меня, великий государь, слушая.

– Говори смело! Всякий слух о затеях моих супостатов мне угоден.

– Милославского Ивана Богданыча [400] послал ты, великий государь, брать Астрахань, и он в нее вошел.

– О том ведаю!

– Так вот, великий государь, Иван Богданович чинил расправу над изменниками не ладно. Пущих воров и бунтовщиков, заводчиков кровей великих, принял в свой двор и головам стрелецким и иным указал принимать их и кабалу на них брать.

– То, о чем говоришь, князь Петр, мне было слышно, но доподлинно неведомо, нынче направил я сменить Милославского, а на смену ему послал Одоевского князь Якова.

– Среди иных воров во дворе Ивана Богдановича кроетца такой убоец православных христиан, как Федька, поповский сын. Сам поп Здвиженский у Стеньки Разина, вора, был и его знамена и литавры воровские кропил святой водой… И те есть у него во дворе, кто убивал преосвященного Иосифа [401] митрополита.

– Да… воровство великое! Боярин стал становщиком… Добро! Пошлем туда указ. Ну твое челобитье, князь, где?

Воевода встал и, наклонясь, уронив шапку на пол, рылся в пазухе нижнего полукафтанья.

– Списано у меня… где оно завалилось?

– Пожди искать бумагу! Зови, князь Петр, дьяка, – сказал громко царь. На голос царя без зова воеводы вошел дьяк. – Герасим, прими от князя челобитье, чти, о чем он бьет челом.

– Вот, нашел! – Воевода подал челобитье, дьяк, встав сзади князя Петра, читал:

– «Великому…»

– Отмени величанье имени моего, чти, о чем просит!

– «Роспись животам стольника и воеводы Петра Семеновича Прозоровского, что взяли у него воры, есаулы Васьки Уса: Васька Кабан, Стенька Шибанов, Калинка Кормщик, Васька Онбарев, Митька Каменной:

Орчак черкасское дело – сафьянной.

Буздуган [402] железной, оправной.

Сабля булатная.

Лук и два гнезда стрел.

Ожерелье жемчужное, пристежное.

Ожерелье жемчужное, женское.

Бархат персицкой, серебряной.

Колпак отласной, шит золотом.

Кафтан турской, объяринной.

Часы боевые, зепные [403], золоченые.

Всего на четыреста сорок шесть рублев».

Воевода снова земно поклонился царю.

– Не все тут исписано, великий государь, я чай, вполу не исписано, а думал, токо сыщут воров на Астрахани, у пытки скажут мое достальное.

– Думаю я вот как, князь Петр! Племянник твой Петр Иванович бил ко мне челом и в своей челобитной указывал, что животы его отца, Ивана Семеновича, коего Разин спихнул с раската, пограблены Васькой Усом. Васька Ус умер: «А моиде животы нынче за его женкой Оленкой, и когда-де ее приведут в Приказную палату, она-де скажет все». Думаю, князь Петр, и твои животы у той Васькиной Оленки сыщутся. Поезжай на Терк немешкатно, а за извет на Милославского боярина Ивана – спасибо!

– Многолетия великому государю желаю!

Воевода еще раз поклонился земно; кланяясь, прихватил оброненную шапку свою; встав, помолился образам и вышел. Царь сказал:

– Совсем как в мале ума князь! Какой это воевода? Надо направить на Терки Каркадинова.

Дьяк молчал, почтительно склонив голову; царь приказал: – Пиши, Герасим, в Астрахань князю и воеводе Одоевскому указ, чтоб допросил он боярина Ивана Богдановича, прежнего воеводу, полито он стал становщиком воров и разбойников астраханских.

В Астрахани Белый город перед кремлем, а в нем гостиный русский двор с анбарами разных чинов торговых людей. Построен русский двор тридцатью русскими купцами. По сказке дьяков: «Они, купцы, в тех анбарах и торгуют», да еще прибавлено по писцовым книгам: «Строенье торговых людей на гостине русском дворе – в анбарах из тридцати двенадцать мест пустых анбарных. Еще две избы, меж ими сени да две караульни, и то все строение избное государевы казны». Еще в том дворе значится: «Полатка каменная астраханского гостя Григорья Микитникова [404] да к ней восмь дворов всяких чинов людей и богадельня – живут в ней нищие и убогие люди».