Восстание на Боспоре - Полупуднев Виталий Максимович (бесплатные книги полный формат .TXT) 📗
Воины построились в конную лаву перед князем и княгиней, образуя заслон. Андирак выпрямился в седле и приложил руку к бровям.
– Глаза застилает! – с сердцем заметил он. – Скачут быстро, кони у них свежие!.. Но их немного.
– Ого! Го-го! – раздался протяжный крик.
Встречные осаживали коней в ста шагах от передовых воинов мятежного войска.
– Ого! – изменившимся голосом отозвался Андирак. – Да ведь это Мирак!
Он заерзал в седле, однако постарался совладать с собою и выехал вперед. Табана продолжала ехать шагом. Она заранее знала, что Мирак не простит Андираку его промаха. И когда до ее ушей донеслись ругань и крепкая степная брань, она лишь усмехнулась. Поравнявшись с яростно спорящими князьями, взмахнула плеткой и приветливо кивнула Мираку:
– Здравствуй, Мирак! Слава и честь тебе от всего народа и войска! Ты достойно выполнил свое посольство. Да вознесут тебя боги на крыльях славы!
Мирак отвернулся от незадачливого товарища и отвесил поклон нарядной княгине.
– О Табана, ты похожа на невесту!.. Спасибо за твои слова! Но мое сердце разрывается, когда я думаю о своих дружинниках, они легли костьми по вине этого слепого мерина! Этого пьяного энарея! Тьфу на его глупую голову!
– Кто пьяный энарей?! – вспылил Андирак, хватаясь за рукоять меча. – Будь свидетельницей, Табана! Мы теперь будем спорить железными языками наших мечей!
– Прекрати, Андирак, свои угрозы, не распаляй своего сердца, оно у тебя еще меньше, чем голова. Свяжешься драться с Мираком – потеряешь и то и другое. А мне жаль тебя. Ты еще мог бы стать славным князем… Тебя же, Мирак, прошу: не упрекай Андирака, ибо побеждать и терпеть поражения – дело обычное в жизни воеводы. Пожмите друг другу руки и помиритесь. Вас рассудит Фарзой.
– Фарзой?.. Гм… – Мирак пристально посмотрел в лицо Табаны.
– Чего ты? – улыбнулась княгиня. – Уж не грызет ли и тебя черный червяк зависти?.. Я говорила тебе и еще скажу: пойдешь за Фарзоем, будешь велик и славен! Будешь упираться – сгинешь, как комар при первом морозе. Сейчас два пути: или с Диофантом и его наемниками – это путь позора и унижения, или с Фарзоем. Второй путь ведет к славе и успеху. Выбирай!
Мирак засопел от внутреннего волнения. Табана умела влиять на него. После минутного колебания князь вздохнул и сказал:
– Фарзой стоит лагерем у Трех Курганов. Это час пути.
– С богом вперед! – Табана взмахнула плетью. – Эй, воины! Вперед, под знамя славного князя Фарзоя, к славе, к победе, к добыче!
Войско дружно двинулось навстречу мглистым далям, воины затянули песню. Едучи плечо в плечо с Мираком, княгиня расспросила его подробно о его поездке, интересовалась внешностью Савмака, заставила подробно перечислить все вооружение, полученное в Пантикапее. Наконец засыпала расспросами о Фарзое – как он выглядит и о чем больше всего говорит с друзьями?
– Знает ли он, что в твоем посольстве и я участница?
– Нет, княгиня, не знает. Я не сказал об этом Фарзою.
– Правильно поступил. Ну, а он сам не интересовался мною, не спрашивал обо мне?
– Нет. Но когда пленный воин сказал, что ты в отряде Андирака скрываешься от домогательств Гориопифа, то, как мне сказал Танай, он сильно разволновался…
– Разволновался? – оживилась Табана, оправляя ожерелье.
– И хотел сразу же выступать в поход, чтобы выручить тебя на беды… «Это, – говорил он, – жена покойного друга моего, и я обязан защитить ее жизнь и честь».
Лицо Табаны ярко вспыхнуло, брови дрогнули, улыбка расцвела, подобно весеннему степному маку. Вдова почувствовала себя почти полностью счастливой от сознания, что Фарзой не забыл ни дружбы с Бораком, ни ее самой.
– Мне кажется, что мы едем медленно, – вдруг сказала она. – А что, если Андирак поведет войско, а мы дадим коням волю и проскачем до лагеря галопом?.. Не люблю я эту томительную езду шагом!
9
На раскинутой кошме посреди княжеского шатра жаром горели золотые предметы. Пифодор бросил тут же связки мехов и зеленую накидку с золотым шитьем.
– Это – золотой калаф с самоцветами, говорят, принадлежал еще старой царице Камасарии. А накидка привезена царицей Алкменой из Фанагории.
Фарзой испытующе взглянул на усатую физиономию грека.
– Когда ты успел добыть такие украшения? Просто я удивляюсь тебе, родосец! Неужто в ту ночь, когда нас с тобою намеревались казнить?
Пифодор скривился в лукавой улыбке и затряс головой, звеня серьгою в ухе.
– Нет, не в ту ночь. Да не то важно, князь, а другое…
– Что же?.. Кому надевать столь красивые наряды? Женщин нет в нашем лагере. Надо отослать эти драгоценности обратно в Пантикапей и вручить Савмаку, он подарит их Гликерии.
– Нет, Гликерия не примет их, у нее есть и не такие!.. Она сама дала мне эти уборы!
– Для чего?
– Ах, князь, как коротка твоя память!.. Ведь в степи страдает от неудобств походной жизни жена друга твоего – Табана!.. И через час она будет здесь. Мирак выехал ей навстречу. Чем ты обрадуешь ее?.. Накормишь бараниной и угостишь боспорским вином? Это неплохо. Но если ты подаришь ей вот эти вещи, то угодишь ее женскому чувству как нельзя более.
Князь рассмеялся и, подойдя к греку, дружески хлопнул его рукой по плечу.
– Велики твои способности, пират! Ты мог бы стать царедворцем у какого-нибудь владыки – и, клянусь, был бы его любимцем! Хотя тебе у Палака и не повезло.
– Не повезло у Палака – повезет у другого скифского повелителя!
Грек усмехнулся и блеснул черными глазами.
– Что ж, будь по-твоему! Пусть вдова Борака носит царские одеяния, прошедшие через руки пирата.
Вошел Танай. На вопрос князя, что нового, ответил:
– Прибывают люди из степи. Только что подъехала ватага молодых степняков из северных родов, человек сто. И пеших из моего бывшего отряда уже собралось столько же. Лучшие из бойцов.
– Из твоих будем готовить пешую фалангу, вооружай их как гоплитов, сам и в бой поведешь их!
– Спасибо!
– А степняков проверь, кто и откуда. Место их – около ручья, оружие выдавать им не спеши.
– Слушаю и повинуюсь!
– Как подойдут рати Мирака и Андирака, тогда видно будет, кого прежде вооружать, а кого после… Идите оба!
После года унизительного рабства и тяжелой, почти нечеловеческой жизни корабельного гребца-кандальника, Фарзой стал любить одиночество. Оставаясь один, он словно читал заново книгу своей жизни. Казалось, последний ее год, проведенный в рабстве, был богаче событиями и переживаниями, чем все предыдущие. Можно забыть и не вспоминать о детстве, о времени учения на Родосе, о пирах Палака и собственных радостях и печалях при возвращении домой. Даже краткосрочный плен у тавров стал теперь уже далеким сном. Но вот год сидения у весла, работа в кузнице, кислая лепешка и вонючая безрукавка, в которую его нарядил Диофант, не забудутся никогда!
Порою князю казалось, что до рабства он не жил, а находился в полусне. И только удары бича, боль в мышцах от работы, голые мокрые доски вместо постели и холодный ветер, пронизывающий до костей, – вот что явилось началом сознательной жизни, разбудило его от сладких грез наяву. Рабство раскрыло ему глаза на ту жизнь, которую он едва ощущал, – жизнь черных людей с жесткими и умелыми руками. Теперь он как-то иначе смотрел на богатых и знатных, что кичатся дорогими одеждами, украшениями и оружием, созданными усилиями тех же искусных рук и низко склоненных голов. И в то же время знал, что все эти Мираки и Андираки, при всем их ничтожестве, насмехаются в душе над ним, бывшим рабом, видят на его руках шершавые мозоли, оставленные веслом, и презирают его за них.
Князь из рабов!.. Раб, что хочет стать опять князем!.. О, как это мучительно сознавать!..
И если Фарзой за год рабства не стал полностью человеком из низов, остался в душе гордым скифским вельможей, то и княжескую верхушку скифского народа он не считал уже своей средой, питая к ней инстинктивную неприязнь бывшего раба.
