Екатерина I - Сахаров Андрей Николаевич (хорошие книги бесплатные полностью .txt) 📗

Дипломат вздохнул.

– Да, наконец-то… Разделяю ваши чувства. Редкие качества принцессы Елизаветы, её ум, образование делают её достойной во всех отношениях.

– Давно слышу, маркиз.

– Его величество уклонялся от женитьбы. Теперь, придя в возраст… Избавленный от стеснительного обязательства…

Царица нетерпеливо топнула.

– Портрет принцессы Елизаветы в спальне короля, у изголовья. Его величество в восторге.

– Счастлив должен быть, – изрекла самодержица. – Где ещё в мире такая невеста!

Сочиняя, дипломат проницательно понял, что Екатерина, воспитанница пастора, сентиментальная провинциалка, думает не только о политике, предначертанной царём. Знойной страсти в чертогах Франции желает она для своей дочери.

– Восхитительная пара… Мечтаю, ваше величество, искренне мечтаю поздравить новобрачных.

Невольно увлёкся. Царица рывком запахнула душегрею, молнию метнула в посла.

– Попробую вам поверить. Но если обманете… Мои солдаты обожают царевну. Вы поняли?

Детали договора, отправки войск министры обсудят, она поручит сегодня же. Уверена совершенно – препятствий не будет.

– Я прижала француза, – сообщила царица Данилычу. – Под мой каблук.

– Ой ли, матушка!

Лёд на Неве пока держит: весть обежала Питер стремглав. Князь узнал от Остермана – императрица вызвала его и канцлера Головкина. Оба не могут прийти в себя. Немец, стеная и охая – опять привязалась простуда, – нагрянул к светлейшему. Авось повлияет… Данилыч, усмиряя нервический припадок, нюхал олений рог – в мыльню лезть уж некогда было.

– Хвалишься, матушка… А может, тебя прижали? Ф-фу, беда мне с тобой… Сердце прыгает.

Прижал руку к груди.

– Ж-жестокий ш-шеловек, – произнесла Екатерина.

Вот так всякий раз. Жестокий, не хочет счастья Елизавете. Теперь обнадёжена – пошлём полки и сыграем свадьбу. Русские штыки-де тому порука… Воевать на Пиренеях, шутка ли? В Персии увязли, в казне шаром покати. Сейчас не о приращении земель надо печься, а наоборот – сокращать вооружённые акции до поры до времени…

– Поклонились нам… Лестно, вестимо… Пойдём на испанцев, мать моя, пойдём. И на Австрию, гляди! А как же! За кого Испания ухватится? Спелись уже…

– Алек-сан-др… – и её величество заложила пальцами уши.

– А солдат одеть не на что, – продолжал Данилыч, повысив голос. – Наги и босы.

Пальцы скользнули вниз, к ожерелью из крупных аметистов. Сняли. К носу князя кинулись тёмно-лиловые камни.

– На! Одевай солдат!

Стащила перстень с пальца. Потянулась к поставцу, открыла ларец с женской рухлядью.

– Держи!

Бросила забористое голландское ругательство – матросское, с уст Петра. Спорить бесполезно. Светлейший поник головой.

– Воля ваша…

Однако объявить монаршую волю вельможам отказался наотрез. Они и так косятся. Горохов докладывал… Не только бояре – и новая знать недовольна, Меншиков-де опутал царицу. Зачем же гусей дразнить? Не дай Бог, шумство произойдёт, афронт её величеству! Так пусть погорланят. Оказия важнейшая, семь раз отмерь, потом руби… На то и Сенат заведён государем, и коллегии, чтобы представлять суверену резоны и прожекты.

При слове «афронт» Екатерина заколебалась.

– Созовём, матушка, консилию. Этак-то политичней. Покричат и угомонятся. Я-то – как повелишь., за тобой, как нитка за иголкой.

Согласилась.

Уходя, шептал проклятья. Безумие – цесарю изменить [281] . России во вред, себе во вред Получивший титул князя Римской империи цесарю обязан. В судьбе удостоенного многое от сего суверена зависит. Но с царицей в контры войти – ещё хуже.

Из лиловых сумерек в чёрные, из чёрных в лиловые – шагал через покои, задыхаясь. Рванул галстук, воротник камзола. Вот оно – бабье царство! Айда во Францию, жениха добывать! Амазонка бешеная… Каменья свои жертвует. Каково государю, взирающему с небес?

Внуши ей, фатер!

«Нева против дома Его Светлости вскрылась, из пушки с крепости Петра и Павла стреляно три раза и штандарт поднят».

Секретарь, заполнявший дневник, мог бы добавить – потеплело разом. И весьма для Александра Даниловича кстати, ибо ответ Кампредону задержался. Вмешалась Нева, разобщила высших сановников, движение дел государственных остановилось.

Очистился путь через неделю с лишним. Сперва вышли челны рыбаков, перевозчиков, потом – с опаской – отчалили длинные грузные ладьи именитых господ. Борта красные, синие, зелёные, ковровые балдахины – ярко расцвела серая поверхность реки.

Пристань помята льдами, настил покатый, скользкий. Гребцы проворно вылезают, чтобы привязать посудину и услужить вельможе – двое хватают под руки, двое держат полы ниспадающей до пят епанчи, подбитой мехом. С береженьем ведут вельможу по мокрым ступеням на набережную, к новопостроенному зданию Двенадцати коллегий.

Иностранная – от реки вторая, вслед за Сенатом, и убранством отлична. Камин чуть не во всю стену, мраморный, на нём Нептун, вырезанный из кости, – дар некоего дипломата. Морской бог, пузатый, гневный, поражает трезубцем дракона. Гостями завезены и портреты коронованных особ, из коих многие полотна от сырости пошли волдырями. Топят в зале редко, а сегодня служитель опоздал разжечь огонь, сосновые кругляши едва разгорелись. Епанчи не сбросить, кафтаны, блистающие шитьём и орденами, не выказать.

Сановные бурчат, рассаживаясь, желают лентяю, прощелыге, извергу батогов, розог, кнута. Сел на президентское место, во главе длинного дубового стола, Гаврила Головкин. Некогда захудалый рязанский дворянин, владевший пятью крестьянскими душами, он, избранник Петра, канцлер державы российской. Обтянул епанчу, ссутулился, пряди огромного рыжего парика свесились, закрыли бескровное костистое лицо. Потянулся к звонку. Тоже иноземный кунштюк [282] –литое, фигурное серебро. Сухая старческая рука обняла нагую нимфу, изогнувшуюся сладострастно, затем отпустила. Нет светлейшего…

Молодой секретарь уже приволок папки, петушком выпятил грудь. Из певчих он, Ферапонт, читает – заслушаешься. Вывел заглавие на листе – 31 марта. Консилия. Головкин ещё раз оглядел залу.