Последний царь (Николай II) - Радзинский Эдвард Станиславович (читаемые книги читать онлайн бесплатно .TXT) 📗
И вот наступил день торжественного въезда в Москву. Впервые вышло солнце: вспыхнули бесчисленные золотые купола московских церквей.
Раннее утро. Молодая императрица – золотые волосы до пояса – стоит у готического окна, глядит на башни Петровского замка. Продолжение все той же сказки! Но пора садиться в карету.
Теперь из окна Петровского дворца наблюдает слуга великого князя Павла, Александр Волков. Впоследствии он все это опишет: конвой в черкесках, царь на коне, и в каретах – две женщины: мать и жена. И вокруг – мундиры империи. Вся эта сверкающая процессия двинулась в Кремль.
«9 мая. Первый тяжелый день для нас – день въезда в Москву. К 12 часам собралась вся ватага принцев, с которыми мы сели завтракать. В 2 с половиной – тронулось шествие. Я ехал на Норме, мама сидела в первой золотой карете, Аликс – во второй – тоже одна».
В эти дни произошло странное событие. Они посетили величайшую святыню России – Троице-Сергиеву лавру. Но в Лавре их… никто не встретил. Спохватились, когда царь уже вошел на территорию Лавры. Все это случилось из-за несогласованности устроителей коронационных торжеств, но… Но знатоки примет опять отметили: Сергий Радонежский не встретил нового царя.
«13 мая. Поселились в Кремле… Пришлось принять целую армию свит понаехавших принцев. Да поможет нам милосердный Бог, да подкрепит он нас завтра и да благословит на мирную трудовую жизнь».
После записи он поставил три восклицательных знака и крест. Венчание на царство, венчание с Россией для религиозного Николая – один из величайших дней жизни.
14 мая 1896 года. Шествие из Кремля к Успенскому собору. В малой бриллиантовой короне – императрица-мать, и четыре генерала несут ее порфиру. А потом под крики «ура» в собор вошли они – Николай и Александра.
«Великий, торжественный, но тяжелый в нравственном смысле для Аликс, мама и меня день.
С 8 часов утра были на ногах. Погода стояла, к счастью, дивная. Красное крыльцо представляло сияющий вид. Все, что произошло в Успенском соборе, хотя и кажется сном, но не забывается во всю жизнь».
Горели свечи… херувимское пение… Из рук митрополита он принял большую корону и надел ее на голову. Она опустилась перед ним на колени. Он снял корону – и дотронулся ею до ее головы. И вновь корона на его голове. А на ее золотистых волосах уже сверкает маленькая бриллиантовая корона. Четыре фрейлины укрепляют ее золотыми шпильками. Они сели на троны в древнем соборе, и императрица-мать поцеловала Ники. Потом поцелуй прежней императрицы коснулся щеки Аликс…
Как молоды, как счастливы они были…
С Красного крыльца трижды, в пояс, они поклонились народу.
«В 3 часа пошли в Грановитую палату к трапезе… Обедали у мама, которая отлично выдержала все это длинное испытание. В 9 часов пошли на верхний балкон, откуда Аликс зажгла иллюминацию на Иване Великом. Затем последовательно осветились башни и стены Кремля».
Гессенская принцесса смотрела на золотой купол великого собора: сверкала в огнях столица полумира – древняя столица Европы и Азии.
Императрица-мать действительно отлично выдержала все это длинное испытание. Ее выдержка понадобилась ей и на следующий день.
«17 мая… Час с четвертью шли поздравления дам. Началось с великих княгинь, потом фрейлины, городские дамы… Ноги немного побаливали…
Поехали в Большой [театр] на торжественный спектакль. Давали по обыкновению первый и последний акт «Жизнь за царя» и новый красивый балет «Жемчужина»…
Этот «новый красивый балет» – и был тот самый, в котором, к изумлению публики, на сцену вышла Кшесинская.
В тот вечер мать еще раз поняла, как мягок ее Ники.
Но следующее утро, 18 мая, стерло из ее памяти и злополучный балет, и торжествующую Матильду. 18 мая стал одним из страшных дней царствования ее сына.
По ритуалу после коронации происходит народное гулянье с раздачей бесплатной еды, сладостей, пряников… Место для гулянья было выбрано за чертой города, на Ходынском поле.
Древнее: «хлеба и зрелищ» – Цезарь и народ.
На Ходынском поле стояли палатки, цветастые, со сладостями. И кружки должны были давать – коронационные, с гербами, и все бесплатно. Но между палатками и собравшейся в ночь с 17‑го (17!) толпой находились забытые рвы. Забытые благодаря разгильдяйству властей. Много пришло людей на даровое угощение… Сошлось, сгрудилось не менее полумиллиона, так спрессовались – ядром не пробить. Все ждали, когда начнется раздача подарков. И тут раздались крики – задыхались люди в толпе. Кто-то решил – лакомства дают! И поднаперли. Сдвинулась груда тел, и попадали люди в ямы, а по головам, по раздавленным грудным клеткам – толпа…
На рассвете вывозили на телегах трупы раздавленных.
Через 22 года, также на рассвете и также на телегах, повезут их трупы…
Когда днем министр Сергей Юльевич Витте садился в экипаж – ехать на продолжение празднеств, – ему уже сообщили о двух тысячах погибших на Ходынском поле. Но когда блестящие экипажи подъехали к Ходынке, все уже было тщательно убрано, никаких следов катастрофы. Сверкало солнце, в павильоне – вся знать Европы, и гигантский оркестр исполнял кантату в честь коронации. На поле толпилась разодетая публика, присутствовал и Государь. Около него неотступно был генерал-губернатор Москвы великий князь Сергей Александрович, устроитель торжеств коронации.
Николай был смущен и подавлен – это отметили все.
«18 мая 1896 года. До сих пор все шло как по маслу, а сегодня случился великий грех: толпа, ночевавшая на Ходынском поле в ожидании начала раздачи обеда и кружек, наперла на постройки, и тут произошла страшная давка, причем ужасно прибавить – потоптано около 1300 человек. Я об этом узнал в десять с половиной… Отвратительное впечатление осталось от этого известия. В 12 с половиной завтракали, а затем отправились на Ходынку, на присутствование на этом «печальном народном празднике»…
Смотрели на павильоны, на толпу, окружавшую эстраду, музыка все время играла гимн и «Славься».
Переехали к Петровскому [замку], где у ворот принял несколько депутаций… Пришлось сказать речь. Обедали у мама. Поехали на бал к Монтебелло (французскому послу. – Э. Р.)».
Сколько мистики в его судьбе! Хотя бы это зловещее для него число – 17!
17 октября – крушение поезда в Борках, когда он чудом остался жив. 17 января он столь неудачно первый раз показался русскому обществу. 17 октября 1905 года – конец самодержавия, в этот день он подпишет Манифест о первой русской конституции. 17 декабря – гибель Распутина. И 1917 год – конец его империи. В ночь на 17 июля – гибель его самого и семьи. И эта страшная кровь во время коронации – в ночь с 17 мая.
Впрочем, императрица-мать весьма рационально поняла причину ходынской катастрофы. Она хорошо усвоила принципы правления мужа. Командная система (самодержавие) действует только тогда, когда вершину пирамиды венчает Страх. Со смертью императора ушел Страх. И как организм высокой температурой сообщает о своей болезни, так грозной катастрофой объявила система о самом для нее убийственном: уходит Страх. Слабый царь.
И мать решила: Страх должен вернуться. Должно быть жестоким наказание. Виноват великий князь Сергей Александрович, родной брат ее мужа? Тем лучше. Именно он должен быть примерно наказан. И тогда вернется Страх.
Она потребовала немедленного создания следственной комиссии и наказания виновных. Николай согласился. И еще она потребовала отмены всех увеселений и вечернего бала у французского посла Монтебелло.
Вот какой разговор скрыт за его записью – «Обедали у мама».
«Ушли от мама…»
И тогда впервые против вдовствующей императрицы выступила Аликс. Она не позволит отдать на растерзание мужа любимой сестры. Она не позволит отменить увеселения. Прав Сергей Александрович: все должно происходить, будто ничего не случилось. Коронация случается раз в жизни, бал должен состояться (в глубине души она гнала это новое кровавое предзнаменование: сначала свадьба после похорон, а теперь трупы на Ходынском поле… она надеялась, что бал и музыка, и эти торжества прогонят воспоминания…). И Николай опять согласился. «Поехали на бал к Монтебелло»…
