Емельян Пугачев. Книга 2 - Шишков Вячеслав Яковлевич (читаем книги онлайн бесплатно полностью TXT) 📗
— Жебы его вшистци дьябли взели!.. Цо? — возразил по-польски пан Плохоцкий.
Их оживленную, с пикировкой, беседу прервал гул пушечных выстрелов.
Прибежавший с улицы столяр, хозяин, приотворил дверь и крикнул:
— Эй, постояльцы! Бригадир Корф вступил в город.
Бригадир Корф на соединение с Чернышевым не пошел, а, оставя Верхнеозерскую крепость, переправился за реку Яик и принял путь к Оренбургу противоположным берегом. Вскоре он соединился с казаками, высланными Рейнсдорпом. Невдалеке от крепости примчался к Яику сильный отряд Пугачёвцев. Но было уже поздно: их отделяла от Корфа река, да и крепость с дальнобойными пушками была под носом.
Корф привел с собою полторы тысячи солдат, тысячу казаков и двадцать два орудия. Но этот большой отряд мало что мог дать оренбуржцам: солдаты Корфа были худоконны и к боевым действиям почти что не пригодны. Словом, две с половиной тысячи малополезных едоков не были находкой для полуголодного, впавшего в беду Оренбурга. Но все же в честь их была произведена пальба с верхов крепости.
Пугачёв сидел в золоченом кресле. В некотором отдалении от него — четыре угрожающие виселицы с четырьмя угрюмыми палачами. Страховидный Иван Бурнов ладил из арканов петли, деловито перекатывал чурбаны, на которые, с петлей на шее, будут ступать осужденные.
Все тридцать два офицера стояли вблизи Пугачёва нескладной кучей, как почуявшая волка отара овец без пастуха. Выстроиться в шеренгу они наотрез отказались. Хмурые, озлобленные, с окаменелыми лицами, они стояли в небрежных позах, с руками, засунутыми в карманы, как бы стараясь этим подчеркнуть полное презрение к сидевшему в золоченом кресле бородачу.
Пугачёв, едва сдерживаясь, хранил суровое молчание, затем он перевел свой взор на пленных солдат, чинно стоявших поодаль в строевом порядке, и подумал: «Эти бесхитростные».
— Как вы осмелились, — вдруг разразился он резким окриком на офицеров, — как вы осмелились вооружаться супротив меня?! Как в вас совести-то хватило?! Нешто вы не знали, что я ваш государь? На солдат моего гнева нет, они люди простые. Да и то вон ружья-то побросали первые.
А ведь вас силою взяли, сколько народу моего поизранили вы. А еще офицеры!
Как же вы регулы военные не знаете?.. — Он помолчал. — Какой-то средь вас обормот кричал там, требовал царя показать. Вот я — царь ваш!..
Кто-то в кучке офицеров всхохотал, кто-то голосисто выкрикнул:
— Не тебе бы, вору, рацеи нам читать!
Пугачёв эти дерзкие слова слышал, но сделал вид, что пропустил мимо ушей.
— Вам бы в ноги мне, государю своему, валиться да прощенья просить, а вы и в ус не дуете, кой-как, избоченясь, стоите пред императором и ручки в кармашки… — смягчив голос, проговорил Пугачёв, стремясь внушить им надежду на свою милость. Но офицеры нисколько не меняли своих вызывающих поз.
Пугачёв, потеряв терпение, вскочил, сжал кулаки, его глаза дико вспыхнули, он с силой крикнул:
— Смирно! Руки по швам, злодеи!
Офицеры, как бы пронизанные огненным током, вздрогнули и, не отдавая себе в том отчета, враз опустили по швам руки. Пугачёв, едва переводя дыхание, сел. Он ждал, с явным нетерпением ждал, что офицеры всенародно раскаются, как сделали это Шванвич, Волжинский, прапорщик Николаев, и что он, Пугачёв, кой-кому из них окажет милость: ведь добрые офицеры из служилой бедноты до крайности ему нужны. «Ну пусть бы хоть для виду признали меня, а уж что у них на душе было бы, леший с ними», — думал Емельян Иваныч.
Однако тридцать два офицера стояли, как окаменелые. Их бледные лица как бы говорили: «Умрем, а присяге не изменим!»
Тогда Пугачёв, выждав время, обратился к Чернышеву:
— И ты еще смеешь называть себя полковником! Какой же ты есть, к чертовой бабушке, полковник, когда свой отряд бросил да мужиком вырядился?
Ежели б ты шел в порядке, так, может статься, и в Оренбург попал бы… Вот вы все стоите передо мной, перед государем, — продолжал он более сдержанно. — И волен я вас смертию казнить, волен и помиловать…
Осужденные безмолвствовали. Лицо Пугачёва внезапно исказилось, меж глаз врубилась складка, он взмахнул платком и закричал:
— Вздернуть! — Он задохнулся и хриплым голосом закончил:
— Всех до одного!
Осужденные стали прощаться друг с другом, некоторые обнимались. В рядах солдатства послышались соболезнующие вздохи, кряхтенье. По знаку Давилина с казнимых начали срывать одежду, стаскивать сапоги и каждого по очереди подводить к виселице.
Еще утром мечтавший о славе полковник Чернышев, ощутив на шее петлю, со смертной тоской подумал: «Вот как припало умереть».
Пугачёв велел позвать попа, чтобы учинить солдатам присягу. Поп Иван был сильно выпивши. Его, облаченного в ризу, вел под руку Ермилка, внушал ему:
— Держись за меня крепче… Шагай чередом лаптями-то! Правой, левой, правой, левой!
Вдруг, и совершенно неожиданно, когда Ермилка уже раздул кадило, а поп Иван, торопясь освежиться, натирал лицо снегом, из солдатского отряда выдвинулись тринадцать стариков и, дрожа, громогласно заявили:
— Старую присягу всемилостивой государыне мы рушить не в согласьи.
Хошь вешайте, хошь жгите нас!
На минуту стало так тихо, что было слышно, как, врываясь из степи, присвистывает у виселиц тугой ветер. Но вот, пораженная небывалым случаем, толпа, окружавшая площадь, загалдела что-то непонятное.
У Пугачёва сжалось сердце. Привстав с кресла, он в крайней запальчивости крикнул:
— В петлю! Всех! Офицеров и солдат… — затем, взглянув в сторону раскоряки-попа, добавил:
— А как поп присягу кончит, вздернуть и попа, чтобы безо время не пил.
Поп Иван, услышав звонкий голос государя, со страху сел в снег, потом, под сдержанное улюлюканье толпы, пополз на карачках к золотому креслу.
Утомленный Пугачёв сидел, низко нагнувшись. Он упер левый локоть в подогнутую ногу, подшибил ладонью щеку, будто у него зуб болел, и глядел себе под ноги, как бы рассматривая узор персидского ковра, на котором стояло кресло. По ковру бежал, поводя усами, рыжий таракан. Пугачёв приподнял ногу, раздавил его.
Ударил барабан, царь вскинул голову и выпрямил корпус. Мимо него вели на казнь тринадцать старых солдат. Связанные по рукам, с седыми из-под шляп косичками, согбенные, они шли расхлябанной старческой походкой, тяжело отдирая от земли согнутые в коленях ноги. В глазах у них сознание своей правоты и примирение со смертью. Один из стариков, проходя мимо Пугачёва, зорко взглянул в лицо его и, шагая к виселице, низко опустил голову. Вдруг Пугачёв прищурился, схватился за поручни кресла, подался вперед.
