Иезуит. Сикст V (Исторические романы) - Мезаботт Эрнст (книги регистрация онлайн TXT) 📗
— И опять отдали меня в руки палачей? Нет, покорно благодарю!
— Это все, что вы можете сказать? — продолжал Палеотто.
— Все! Пишите, что я убил каноника.
— Своего родного отца, несчастный! — прошептал кардинал Палеотто.
— Моего отца, — кивнул, цинично улыбаясь, юноша, — он, конечно, был очень щедрый господин, оттого-то моя мать ему и отдалась; она имела некоторые странные привычки, моя мать…
— Нечестивый присоединяет к отцеубийству еще оскорбления против родной матери!
— Но мне кажется…
— Молчать! — вскричал громовым голосом монах, сидевший в углу камеры. Обвиняемый не докончил своей фразы.
Председательствующий продолжал:
— Обвиняемые сознались в своих преступлениях, — сказал он судьям, — остается применить к ним наказание, но прежде чем это сделать, послушаем защиту. Господин Кассио, не угодно ли вам высказать ваше мнение?
Юрист Кассио встал. Это был старик лет шестидесяти с честной, открытой физиономией, смелым блеском серых глаз, смотревших прямо в упор.
— Господин кардинал, господа судьи, — начал Кассио, — если вы у меня спросите, достойны ли смерти эти злодеи, которые призваны сюда дать отчет в своих преступлениях, я отвечу вам: да, достойны, но вы, судьи, не имеете права отдавать их в руки палачей.
— Поменьше слов! — раздался угрожающий голос из угла.
— Нельзя стеснять защиту, — отвечал Кассио, — в противном случае я сниму эту тогу, которую с честью носил сорок лет.
— Хорошо сказано! — прошептал монах, сидевший в углу.
— Говорите свободно, синьор Кассио, — сказал кардинал Палеотто, — здесь никто не думает ущемлять ваши права.
— В таком случае, — отвечал защитник, — я буду продолжать. Атилло Браччи — отцеубийца; земля и небо ужасаются его злодейству; демон грызет его совесть, и постоянно будет грызть как на этом, так и на том свете; но мы, земные судьи, прежде всего должны руководствоваться законами, признанными нами самими. Прошло двадцать пять лет с тех пор, как совершено преступление. Римское право также, как и законы, установленные папами, не допускает наказания за давностью времени, а потому Атилло Браччи должен выйти отсюда свободным!
Глаза обвиняемого сверкнули надеждой. Судьи переглянулись; защитник юридически был прав. Из угла, где сидел монах, послышался шепот протеста.
— Что касается Сильвио Кастелани, — продолжал Кассио, — его дело совершенно иное. Прежде всего мы не имеем никакого основания судить его за отцеубийство, у нас нет доказательств, что обвиняемый был сыном каноника; тем не менее его преступление ужасно, закон неумолим к тем, кто осмеливается поднять руку на духовную особу, но тот же закон не допускает осуждения несовершеннолетнего, не забывайте, господа судьи, что Кастелани только восемнадцать лет. Закон не позволяет палачам прикасаться к детям, а потому, — закончил Кассио, — обвиняемый Кастелани должен быть освобожден.
Речь защитника произвела необыкновенное впечатление как на судей, так и на обвиняемых. Палеотто, обращаясь к последним, сказал:
— Прежде чем огласят приговор, не желаете ли прибавить еще что-нибудь в свою защиту?
— Мне ничего не остается прибавить к защите, которая сослалась на истечение срока давности, — отвечал Браччи и снова сел на скамью.
— Я в свою очередь также попрошу господ судей иметь в виду мое несовершеннолетие, — сказал другой подсудимый.
Здесь произошла необыкновенная сцена. Монах, сидевший в углу, сбросил с головы капюшон, и перед судьями и обвиняемыми предстал Сикст V.
— Закон! — вскричал папа. — Вы говорите о законе в то время, когда эти негодяи так нагло нарушили его! На виселицу отцеубийц, на виселицу!
Судьи, опустив головы, молчали. Один только Кассио осмелился возразить:
— Но, святейший отец, — закон должен быть неколебим, неужели справедливый Сикст его нарушит? Это было бы слишком грустно.
— Молчите, Кассио! — сказал папа. — Я хвалю вашу смелость; вы до конца исполнили святую миссию, возложенную на вас. Но, помните, оправдание виновного, хотя бы и на основании закона, еще плачевнее, чем осуждение невинного. Ты, Атилло Браччи, — продолжал папа, обращаясь к феодалу, — три года тому назад, без всякого милосердия, велел прогнать семейство, предки которого жили сто лет на твоей земле, тебя не тронули ни рыдания женщины, ни просьбы ребенка, ни немощность старика…
— Земля — моя собственность, — отвечал феодал, — я имею право прогнать любого из арендаторов.
— С чем тебя и поздравляю, друг мой, — отвечал, иронически улыбаясь, папа, — земля пусть будет твоей собственностью; а мне позволь распорядиться головой отцеубийцы. Жандармы, увести его! — прибавил папа, обращаясь к страже.
— Что же касается тебя, Сильвио Кастелани, — прибавил папа, обращаясь к юноше, — ты, как ядовитая змея, укусил руку, благодетельствовавшую тебя, и за это ты умрешь. Злодеи твоего сорта чересчур опасны; я решил всех их уничтожить, было бы непростительным грехом оставить тебя в живых. Ты молод, можешь убежать с каторги и много ли что еще можешь натворить, а потому ты умрешь! Жандармы, уберите и этого!
— Я не хочу умирать! — вскричал с пеной у рта обвиняемый. — Мне недостает еще три года до совершеннолетия.
— Господа судьи, — обратился папа к Палеотто, — кончайте ваше дело.
— Это совершенно лишнее, святой отец, — с горечью отвечал Палеотто, — если ваше святейшество взяли на себя эту обязанность.
Сикст V понял иронию кардинала Палеотто и ничего не сказал. Вскоре камера уголовного трибунала опустела.
XL
Проблеск света сменяется мраком
Стояла темная, безлунная ночь; по Тибру тихо скользила лодка с четырьмя сильными гребцами, лодка держала курс по направлению к тюрьме Ватикана. Гребцы были одеты в мундиры полицейских. Подъехав к берегу, трое из них вылезли, а четвертый остался караулить лодку. Сделав несколько шагов, они встретились с ночным патрулем.
— Кто идет? — раздался голос начальника.
— Англия! — последовал ответ.
— Доброго пути, товарищи! — пожелал начальник патруля. — Гуляйте в свое удовольствие. Берег тих, как монастырь.
— Посмотрим, что ты запоешь завтра утром, — пробормотал один из троих.
Мнимые полицейские были Малатеста и двое евреев, присланных Барбарой. Все трое отправились к тюрьме, где содержались Зильбер и Гербольт; там они встретили тюремщика Фортунато, который вылез из густой травы, точно из-под земли. От этого места до тюрьмы было еще далеко, но сюда выходило отверстие подкопа к каземату заговорщиков. Ламберто стал прислушиваться.
— Кажется, дело принимает серьезный оборот, — прошептал он.
Едва бандит произнес эту фразу, как послышался крик филина.
— Напротив, все идет хорошо, — отвечал наш старый знакомый Рубек. — За работу!
Они отвалили большой кусок дерна, прикрывавшего отверстие, в которое мог на четвереньках пролезть человек.
— Когда это все вы успели сделать? — удивился Ламберто.
— Мы работали давно, — отвечал Рубек. — Мне посчастливилось найти древнюю пещеру, от которой мы и сделали подкоп под каземат арестованных.
С противоположной стороны подземелья слышались глухие удары. Некоторое время все шло, как нельзя лучше, как вдруг совершенно неожиданно вдали послышались шаги.
— Патруль! — сказал Рубек. — Мы пропали.
— Тише, — отвечал Ламберто, — пойдем прямо по дороге, а потом, когда пройдет патруль, опять вернемся сюда.
— А если они пожелают узнать, что мы здесь делали?
— Ну в таком случае будем работать кинжалами… Но тише; вот и полицейские.
Действительно, это был отряд полицейских, совершавших ночной обход в окружности Ватикана.
— Стой! Кто идет? — вскричал начальник патруля.
— Англия! — с уверенностью отвечал Малатеста.
— Ну а дальше? — спросил полицейский.
Этот вопрос озадачил бандита. Он не предвидел, что пароль мог заключаться в двух словах. Ламберто быстрым взглядом оценил силы противника. Их было десять, из коих девять имели ружья, у десятого, командовавшего отрядом, кроме шпаги, за поясом торчали два пистолета. Если завяжется борьба, противники, несомненно, будут стрелять, в Ватикане поднимется тревога, прибежит целый полк солдат, с которым, разумеется, четверым не справиться. Все это Малатеста мигом сообразил. Между тем начальник патруля требовал объявить другое слово пароля.
