Сердце Бонивура - Нагишкин Дмитрий Дмитриевич (книги TXT) 📗

Она стала тихонько подталкивать Федю назад. Она испугалась не столько за себя, сколько за Федю…

Солдат посмотрел на Катю, — на её побелевшем лице ярко вспыхнули глаза, устремлённые на него. Увидев девушку, да ещё такую красивую, солдат смягчился. Он оглянулся и сказал:

— Чего ты испугалась? Не бойся… — И пошутил: — Дядя не сердитый!

— А, все вы на один манер! — ответила Катя. — Понаставили вас тут на нашу голову. Никуда ни выйти, ни пройтись! Ну, беда просто!

— За орехами, что ли? — спросил солдат. — Собирайте, коли так! Мне не жалко!

Косясь на солдата, Катя не заставила себя упрашивать и, забыв о своём страхе, принялась обирать кусты. Солдат, не отводя глаз от её фигуры, залитой солнцем, спросил у Феди:

— Закурить не дашь?

— Отчего не дать, можно! — ответил Федя.

Закурили.

— Зазноба? — кивнул солдат на Катю.

— Немного есть! — отвечал Федя, ухмыльнувшись.

— У меня сеструха такая же! — сказал солдат, прищурившись от горького дыма.

— А ты откуда?

— Издали, отседа не видать! — со вздохом ответил солдат. — И не грезил сюды попасть!

— А чего шёл? — затягиваясь, спросил Федя. — Дома-то худо, что ли, было?

Солдат сплюнул, настроение у него испортилось; видимо, вопрос Феди задел его за живое.

— Отчего худо? Дома-то не худо. А вот забрали да погнали. Чудо, что живой остался, остальных наших всех положили, что вместе забрали-то. Один я остался — может, для того, чтобы весточку принести, баб опечалить? — хмуро пошутил солдат.

— Да! — сказал Федя сочувственно.

— А теперь и не чаю до дому добраться! — сказал солдат. — Бают ребята, что нас скоро в Японию повезут… Эх-х! Жизнь окаянная! — опять сплюнул он.

Катя, набрав полные карманы орехов, подошла и прислушалась к разговору.

— А чего вам Япония? — спросила она простодушно. — Там родня, что ли?

Солдат покосился на неё.

— У черта там родня! — сказал он, сердясь.

— А чего туда ехать? Оставайтесь тут! — прежним тоном проговорила Катя, выразительно поглядывая на Федю, который нахмурился, слыша, какое направление приобретает разговор; он, однако, не мешал Кате: когда говорила она, все выглядело безобидной шуткой.

— Куда я сейчас денусь! — с досадой проронил солдат.

Катя, высыпая ему на ладонь горсть орехов, сказала:

— Угощайтесь!.. А зачем сейчас? Вы ко мне приходите, когда офицеры лататы зададут, когда им не до вас будет… Я бы ни за что в Японию не поехала: там и хлебушка-то нет, один рис, на деревяшках ходят, в бумажных домах живут… Ну их! — И Катя замотала головой, словно в Японию должна была ехать она.

Солдат рассмеялся и кивнул Феде на Катю:

— А она у тебя забавная, девчонка-то! — выговорил он и, подумав, добавил: — А ить она это неплохо придумала, а?

— Ну, пора нам собираться! — сказал Федя.

Солдат не отрывал глаз от Кати.

— А ты где живёшь? — вдруг совсем не шутливым тоном спросил он Катю.

Девушка показала на свой дом, ясно видный с горки.

— Не шутишь?

Катя отрицательно покачала головой.

— Этот серенький дом-то?

— Ага!

— Думаете, не приду? — спросил солдат.

— А я ничего не думаю! — опять обращая все в шутку, ответила Катя.

Они пошли прочь, солдат долго глядел вслед. Федя нахмурился.

— Ты чего? — спросила Катя.

— Так, ничего! — ответил Федя. — Больно ты его приглашала. Понравился, видно?

— И правильно сделала! — быстро ответила Катя. — Виталий бы похвалил за смётку, а ты… Ой, Феденька! Да ты совсем дурной, оказывается! — Катя насмешливо показала ему язык, взъерошила в один миг волосы, растрепав всю причёску, и, крикнув: — А ну, кто быстрей! — кинулась бежать от Феди.

Глава двадцать восьмая

СЕРДЦЕ БОНИВУРА

Караев, раненный в голову, не мог руководить погоней.

Никто не стал преследовать Цыгана за рекой. Каратели боялись наткнуться на засаду. Кроме того, Грудзинский, смертельно раненный клинком Цыгана, был теперь не страшен казакам: они уже знали, что войсковой старшина не жилец на белом свете, не будет теперь совать свой нос в их дела и разговоры…

Разъярённый Суэцугу посылал погоню за реку, крича и срываясь с голоса. Он показывал рукой, горячил коня и подталкивал казаков. Казаки тоже кричали, но в воду коней не пускали. Суэцугу стал угрожать револьвером. Казаки нахмурились и переглянулись, — Суэцугу был один среди них. Он заметил эти переглядки и невольно помрачнел: кто знает, что могли задумать они, эти русские, о которых никогда нельзя было с уверенностью сказать, что у них на душе.

— Надо догонять! — жёстко сказал он, приняв выражение непреклонности.

Однако это мало подействовало на казаков. Один из них сказал, махнув рукой:

— Догоняй сам. Там тайга. Там партизаны, большевики.

— Тайга… Борсевико… — повторил он.

Какая-то тень прошла по его возбуждённому лицу. Он повернул и погнал коня прочь.

Казаки постояли у реки, постреляли вслед Цыгану, посовещались, как быть, и вернулись.

К их удивлению, Караев, узнав, что Цыгана упустили, принял это сообщение довольно равнодушно. Для ротмистра было ясно, что из села надо как можно быстрее уносить ноги. Он боялся, что у Цыгана найдутся подражатели.

Караев прошёл к Суэцугу, уединившемуся в комнате.

— Я думаю выступать обратно! — сказал он японцу.

Суэцугу сухо ответил:

— Как хотите. Вы не умеете воевать. Ваши казаки не лучше борсевико.

Караев вышел, хлопнув дверью.

К нему подошёл ординарец.

— Так что, господин войсковой старшина скончались, — доложил он совсем не печальным голосом. — Очень уж много крови потеряли.

Караев пошёл посмотреть труп. Грудзинский лежал, сжавшись в комок. Руки его были сведены у живота. В этой нелепой позе он походил на сломанную куклу и казался теперь маленьким и бессильным. Караев посмотрел на него и философски заметил:

— Vanitas vanitatum et omnia vanitas. [17]

— Так точно! — козырнул ординарец.

— Ты понял, что я сказал? — удивлённо спросил ротмистр.

— Никак нет!

— Дурак! Распорядись, чтобы тело старшины отправили в Раздольное. Сообщить по команде, что через полчаса выступаем.

Ординарец ушёл. Ротмистр сказал Грудзинскому:

— Так-то, блистательный спаситель всея Руси… Не помог тебе ни боженька, ни черт. Надеюсь, что ты ещё не успел настрочить на меня донос! Вот и выходит, что все к лучшему в этом лучшем из миров. — Караев вернулся к Суэцугу.

На столе японца лежала кучка мелко исписанных листков из блокнота?

— Позвольте узнать, что вы писали, поручик?

— Это донесение моему начальнику.

— Вы не сообщите мне содержание этого донесения?

— Пожалуйста! — согласился Суэцугу. — Я сообщаю, что группа кавалерии ротмистра Караефу, под командованием поручика Такэтори Суэцугу, совершила разведывательный налёт на село, котору было занято крупными силами партизан и борсевико. Далее я говорить, что был большой бой, в котору много борсевико убито есть. Ещё я доносить, что отряд захватил много пленные и снаряжение. Вот. Все.

— Мягко выражаясь, вы доносите неправду, господин поручик, — осторожно сказал Караев.

— Японски офисеро не может говорить неправда, — невозмутимо отозвался Суэцугу.

— Но ведь было наоборот. Красных было мало. Бой был небольшой. Наших убили много. А не досталось нам ничего, кроме двух пленных.

— Но с вами были японски офисеро, значит, было так, как он писать… Все правильно! Японец всегда победитель есть.

Караев пожал плечами. Суэцугу снисходительно заметил:

— Вам этого не понять. Голова у европейца другое устройство имеет.

Ротмистр с любопытством посмотрел на японца: серьёзно ли тот говорит? Но лицо Суэцугу было важным и значительным.

— Скажите, поручик, а если в бою будет уничтожена большая часть японского отряда и останутся в живых человека два-три, кто будет победителем?