Происхождение боли (СИ) - Февралева Ольга Валерьевна (книги без регистрации полные версии TXT) 📗
— Случались неудачи?
— Нет.
— … Расскажи о себе? Кто ты родом? каких кровей?
— Зачем это тебе?… Ну, ладно. По отцу я обр, по матери — угро-франк.
— Как же ты управляешься со всей Европой?
— Школа хорошая: боевому искусству меня учил норманн с Арморики, закону Божию — галл из Реймса, а грамоте — британский сакс.
— И ученик ты был прилежный.
— Даже слишком. К шестнадцати годам читал и писал на четырёх алфавитах и восьми языках, знал наизусть оба Завета, на бой выходил не менее чем против дюжины… Я привык всех понимать, всех побеждать и думать о Боге, вместо людей. И хватит обо мне. Напомни, с какого ты века.
— С пятнадцатого от Пришествия Господня.
— Чудное время: люди были так же сильны, как в седьмом, а боялись куста в темноте.
Пока Дануше, возражая, расхваливала доблесть родичей и знакомцев, показался и остался позади мост. Странники свернули в горы, поднялись на гребень.
— Сейчас, — предупредил полководец, и сквозь его железный мешок просветила улыбка, — мы увидим ЗВЕРЕЙ!
Пройдя ещё немного, они достигли отвесного обрыва, бывшего одной из четырёх сторон громадного загона, в котором бродили, лежали, чесались, чавкали, хрюкали полсотни с лишним вепрей — каждый величиною с мамонта. При них паслись и кабанята, совсем малыши, не крупней взрослой свиньи.
— Ваш будущий пир? — догадалась Дануше.
— Ага.
— Но как… они… попадают на стол?
— В смысле, кто их убивает? Сам Дух Правды без оружия и крови останавливает их сердца, а великанам остаётся лишь разделать туши и доставить к нашим очагам.
— Что за великаны?
— Выглядят как люди, только если встанем рядом, наравне будут моя голова и их колени.
За ближайшим отрогом паслись исполинские козы. Их сторожа — обычное крестьяне, если бы не рост — сидели, прислонившись к склонам, и казались дремлющими, но тот, кто мог обозревать главный хребет, сразу заметил пришельцев и указал товарищам. Один из ближайших поднялся, задрал голову и прогудел обычное приветствие: «Не бойтесь!».
— Мы за молоком, — закричал в ответ полководец, так громко, что у Дануше зазвенело в ушах. Он метнул гиганту вторую фляжку, тот поймал обеими ручищами, зажал в кулак, взял ведро размером с два соборных колокола, побеспокоил одну их коз и вскоре услужливо поднялся по уступам, чтоб вернуть наполненный сосуд, прицепив его к концу своего посоха.
— Прекрасно! — поблагодарил воитель с поклоном и повернул восвояси.
Дануше тревожилась:
— Теперь — прямо туда?
— Да уж пора…Тебе страшно.
— Я ведь не воительница. Объясни, что нужно делать для победы.
— Я всегда говорил так: если бьёшься с кем-то, кроме самого себя, победа неизбежна. Что для нас чужой страх? Да ничто! Тонкий срез с края капли отваги — и поле наше.
— И эту палицу ты дал мне?…
— Да, для храбрости.
Они шли ещё долго — девушка успела поведать всю историю своих беззаконных, но богоугодных чувств, предать все разговоры со влюблённым рыцарем-монахом, рассказать об их уловочных свиданиях, о скромности избранника, другое дело — его младший товарищ, напропалую крутивший роман с сестрой по ордену. Эта парочка нахально выгоняла её, пленницу, из башенной каморки на лестницу, где, впрочем, было не так уж холодно — в плаще брата Ротгера…
Дорога меж тем расплылась в сером тумане, и вдали из него прорвались ввысь чёрные башни, уродливые, как клинки, изъеденные ржой.
Дануше замолчала и ступала медленнее, через силу. Когда же и ворота замка стали различимы, она упала со стоном:
— Я не могу больше идти! Снег залепляет мне глаза! Ноги тонут в сугробах!
Полководец присел над ней, осторожно взял за плечо и сказал:
— А вот я уже давно бы лежал в обмороке от жары и трупного смрада, если бы не знал, что всё это лишь морок, кажимость. Мы пересекаем рубежи своих кошмаров. Или собирайся с силами, или вернёмся — мне без разницы, но Жанна проходила сквозь огонь — вроде достаточный повод устыдиться и встать.
Держась друг за дружку, они добрались до чугунной двери. Едва ли кто-то, кроме первого витязя на своём континенте, смог бы её отворить…
— Ну, как, закончилась метель? — спросил полководец, вводя Дануше за руку в проклятую храмину.
Девушка не отвечала, онемев от зримого: по всему полу лежали трупы, слоя в три-четыре. Все окоченелые и ссохшиеся; пыль замела запёкшиеся раны, рваные мундиры и обезображенные лица.
— Всё ещё снежит? — суровее и громче повторил вопрос герой-провожатый.
— Нет.
— Шевелись тогда.
— Куда? Как тут можно когда-то найти!?
— С Божьей помощью.
Хрустя стопами по костям, дошли до дальней лестницы; поднявшись, очутились у входов в пять галерей, и в каждой над настилом из тел висели, словно рыбы в коптильне, удавленники, все в белесых лохмотьях, отмеченных крестами разных форм.
— Что дальше?
— Подумай о нём. Хорошенько.
Дануше закрыла глаза, замерла, вспоминая…
Вдруг из центрального тоннеля послышался сухой и тихий стук — как будто в его глубине щёлкнул пальцами скелет.
— Всё. Вперёд.
Полководец на ходу расталкивал одоспешенные ноги; Дануше пригибалась, чтоб не пораниться о шпоры.
Миновав галерею, спасатели вошли в малый зал. Посреди него над горой мёртвых духов висела в пустоте костяная рука, точно указывая на кого-то одного из всех.
— А вот и знак, — обрадовано молвил полководец, продвигаясь к цели, — Мы оба знаем, чья это останка. Помню, как вся армия дивилась на однорукого мазура, ведь Валхалла не приют для калек, и если б каждый наш обрубок оставался в Царстве Лжи, я был бы с тебя ростом. Когда ты приходила в первый раз, он видел тебя издали, потом спросил меня, кто ты (здесь ведь память улетучивается; я один такой, незабывающий), ещё спросил, кого ты тут искала…
— И!?
— Как отнёсся? Усмехнулся, почесал в затылке, «Ну и ну,» — сказал и закручинился. Ещё бы: столько упущений! столько глупостей!
Дошли. Дануше робко протянула руку к мёртвой, но та от первого прикосновения разлетелась тающей пылью.
— Всё хорошо, — предупредил плач спутницы безликий, разгребая кучу трупов, — Где бы ни был сейчас твой отец, его десница ожила… Смотри, не это ли наш друг?
На полу, укрытый тевтонским плащом, простирался молодой мужчина, лицом пригожий, даже несмотря на жуткую гримасу. Кудри его были густыми и длинными, а борода — коротенькой и редкой.
Вызволители опустились на колени возле него. «Да, это он», — прошептала Дануше.
Полководец отогнул покров ниже и нашёл причину смерти — глубокий разруб от правой ключицы до третьего ребра.
— Неплохой удар. Хотя довольно типичный, — оценил державный воитель, разрывая плащ на широкие полосы, которые тут же смочил зелёной водой и, аккуратно, но уверенно взломав броню вокруг раны, наложил лечебную повязку; затем он открыл по очереди глаза Ротгера, низко склонился над ними и присвистнул, выпрямившись:
— Вот так встреча.
— Ты был знаком и с ним?
— Да. Очень давно. Знаешь, кого называют боевым крестником? — того, кто, убивая впервые, убивает тебя. Вот, кем я прихожусь этому духу… Град Вормс, семьсот семьдесят… второй год. Молодцу с гордым именем Хротгар не понравился цвет моих волос и глаз. Я был уже достаточно отёсан, чтоб предложить ему защищаться, но не успели наши мечи соприкоснуться трижды, как Хротгар превратился в Гренделя, — рассказывая без бахвальства и злорадства, он поглаживал примочку, — Ну, я думаю, спустя четыре жизни, он не хранит обиды… Кто его на этот раз?
— Мой муж. Возможно, и его ты вспомнишь…
— Не теперь, — новым лоскутом, сложенным вчетверо и смоченным в зелени, полководец стёр с лица Ротгера оттенки тлена и трагическую маску, — Пора будить. Ты посиди пока тихо.
Затем он вынул изо лба брошь, отогнул иглу и погрузил её в самое сердце убитого — тот шелохнулся, открыл глаза и вскрикнул при виде существа в уродливом железе. Шлем-мешок напомнил Ротегру шапку палача, и он, тевтонец, понимая, что уже не на земле, решил, что за ним пришёл демон. Однако из тёмной колючей прорехи прозвучало весело: «Куст в темноте!»; полководец вернул застёжку на прежнее место.
