Хабаров. Амурский землепроходец - Демин Лев Михайлович (лучшие книги без регистрации .TXT) 📗
— С чего бы мне на тебя гневаться?
Расстались Ерофей и Герасим мирно.
Ранним утром воеводы отплыли от берега. С севера дул холодный ветерок, небо заволокли облака, моросил мелкий дождик. Остались позади строения Тобольска, кремль на возвышенности, у подножия которой раскинулся посад. На берегу сгрудились кучками зеваки, провожавшие караван, поскольку зрелище для Тобольска было обычное — в течение всей навигации сюда приплывали и отсюда отчаливали караваны судов, отдельные лодки, дощаники, — то и зевак оказалось не слишком много. Отплытие каравана никого особенно не могло удивить.
Низменные берега Иртыша густо поросли елями, соснами, лиственницами, сливавшимися в сплошную зелёную стену. Ближе к воде подступали тронутые ранней желтизной заросли тальника, ольхи. Иногда опушка тайги разрывалась прогалиной, на которой в беспорядке были разбросаны хижины русских переселенцев или местных аборигенов, паслись стада. Чем дальше от Тобольска, тем среди населения остяков и вогулов становилось всё больше.
В месте слияния Иртыша и Оби караван был подхвачен могучим и широким потоком. Берега Оби выглядели малозаметной зелёной ниточкой. Теперь лишь изредка дымки костров и очагов местных жителей поднимались в небо. Река здесь выгибалась, образуя рукава, протоки, островки, над которыми кружились стаи диких гусей и уток. До выхода в Обскую губу караван сделал две остановки. Путники разводили костры и располагались у огня, на котором варили пищу, а те, кто оставался на дощаниках, накидывали на себя тулупы. Холодный ветер, проходивший с севера, со Студёного моря, давал о себе знать.
Обскую губу, поразившую бескрайней шириной и казавшуюся необъятным морем, обрамляли берега полуостровов Ямала и Гыданского. Невидимый левый берег терялся в туманной дымке. Караван держался правого берега, унылого, до самого горизонта здесь расстилалась тундра с редкой и чахлой растительностью, лишь кое-где пейзаж оживлялся оленьими стадами да стойбищами кочевников. Через некоторое время берег словно отодвинулся и стал резко отходить вправо: это было начало Тазовской губы. Изменилось течение. Пришлось взяться за вёсла, поскольку теперь надо было двигаться навстречу течению. Губа сузилась до речного устья. Караван судов вошёл в реку Таз. Вот и Мангазея.
4. Житьё в Мангазее и на Нижнем Енисее
Восстановленный после опустошительного пожара городок уступал прежней Мангазее по количеству строений и жителей.
Прибытие каравана судов с новыми воеводами было встречено колокольным звоном, все мангазейские жители столпились на берегу реки. По традиции встречали прибывших с хлебом-солью.
Вместе с воеводами и их свитой вышли в городок и Ерофей с братом Никифором и пятью работниками. Братья рассчитывали начать самостоятельный промысел, чтобы не зависеть ни от каких промышленных или торговых людей.
Фаддей, один из ватажников, привлечённый Ерофеем в Тобольске, привёл весь Ерофеев отряд к дому, в котором уже останавливался однажды. В этом доме, принадлежащем псаломщику, который ещё не успел принять постояльцев, и разместилась до выхода на промысел ватажка.
Отправиться на промысел собрались как только земля покроется надёжным снежным покровом. А пока же Ерофей Павлович присматривался к Мангазее, прислушивался к рассказам старожилов. Они рассказывали, что сезон охоты на соболя здесь продолжается все зимние месяцы, с ноября по март, и к его началу в Мангазею съезжаются до тысячи человек и более, потом город пустеет, в нём остаётся лишь небольшая охрана, воеводы с чиновными людьми, да местный поп в церквушке. Это затишье продолжается до весны, когда с возвращением промысловиков с добычей Мангазея оживает. Начинает свою интенсивную работу таможня, извлекавшая в государеву казну десятую часть соболиной добычи. Ерофей проведал, что близкие к воеводе люди тайно скупают у промысловиков пушнину, а купцы или их приказчики втридорога продают изголодавшимся и обносившимся за зиму людям муку, крупы и всякие потребные им товары.
До отхода на промысел Ерофей Павлович имел возможность присмотреться к городку. Не город это, а скорее городишко, да и мангазейский кремль — рубленая бревенчатая стена с четырьмя башнями — окружал такое небольшое пространство, что его можно было обойти за каких-нибудь четверть часа. В одной из четырёх башен были проезжие ворота. Внутри крепости возвышались воеводские палаты — самое большое строение в городке. А ещё здесь же находились амбары с пушниной, собранной для государевой казны, продовольственные запасы, пороховой погреб. Мангазея располагала и пушками с пищалями, которыми можно было воспользоваться в случае нападения врагов.
За городскими стенами раскинулся посад. Здесь в 60—70 домах проживали не только постоянные, но и находили приют временные жители.
Мангазею строили выходцы с Русского Севера, и строили так, как веками было принято, поэтому и дома стояли здесь на высокой подклети, и наличники окон, крылечки украшались богатой резьбой по дереву, напоминавшей кружево, посему и дома и даже звонницы трёх мангазейских церквей не отличались от знакомых Хабарову с детства образцов.
В Мангазее почитали местного угодника Василия Мангазейского, в его память возвели церковь. Хабарова и его спутников заинтересовала эта личность, и они стали расспрашивать Фаддея, чем этот угодник прославился.
— Василий — божий угодник. Его почитают мангазейцы как святого, — сообщил тот.
— За какие деяния? Расскажи, Фаддейка.
— Вам бы лучше наш хозяин об этом поведал, — отговорился Фаддей.
Псаломщик не заставил себя долго упрашивать.
— Любопытствуете, други мои, кто таков был Василий Мангазейский? Божий человек и великомученик! Оттого и чтит его церковь. Родом он из Ярославля. Поступил на службу к богатому купцу приказчиком. Сей купец торговал в Мангазее с инородцами, и был он далёк от благочестия. Человек нечестивый, разгульной жизни. Василий пытался вразумлять его, высказывал свою нелюбовь к хозяину. А купец затаил злобу на приказчика, давал ему обидные прозвища, искал случай, чтобы отомстить.
— За что же? — воскликнул Никифор.
— Уж очень разными людьми были они, хозяин и приказчик. Особенно ярился купец, когда Василий осмеливался указывать купцу на его недостойное поведение. Однажды в воскресный день, во время заутрени, когда Василий молился в церкви, какой-то злоумышленник ограбил хозяина, тот взъярился на Василия, а молва обвиняла самого купца. Все говорили, что ограбление — его рук дело, чтоб найти повод для расправы над Василием.
— И расправился?
— Ещё как! Обвинил во всём Василия и сдал его судебным приставам. В арестантской избе беднягу люто истязали и довели до гибели, а потом гроб с его останками выбросили в болото. С тех пор почитают Василия жители Мангазеи, поклоняются ему как великомученику. Вот и вы, мои дорогие, посетите наш храм, помолитесь за божьего угодника.
Потом Ерофей Павлович спросил у брата:
— Что скажешь, братец? Как думаешь, почто пошло в Мангазее такое почитание Василия?
— Великомученик он. Таких почитают.
— Э, нет Никифор. Полагаю не в этом причина. Купчина, которому служил Василий, деспот был великий, самодур и злыдень. Таких и у нас в Устюге можно встретить. Бедный люд таких ненавидит всей душой, а Василий Мангазейский, как бы это объяснить... Вера в святость его жертвы, почитание как великомученика — в этом выразилась ненависть к таким, как сей купчина и сочувствие в его жертве. Понятно я говорю?
— Отчего же не понять, братец? А что стало с хозяином Василия? — спросил он у псаломщика.
— Рассказывают, что вся Мангазея ополчилась против изверга. Не решался показаться на улицу. Вдогонку ему неслись улюлюканье, крики — «Убивец, палач!» Почёл за лучшее сей купчишка, убраться из города. Перебрался в какие-то дальние земли.
Ерофей с Никифором бродили по лавкам гостиного двора, протянувшегося вдоль берега. В лавках, где можно было приобрести продовольствие и всевозможные товары, кухонную утварь, ткани, разный инструмент, лыжи, орудия охоты, и даже оленьи и собачьи упряжки, толпились и местные жители, и промысловики, и наезжавшие из тундры инородцы. В лавках шла бойкая торговля и обмен. Промысловики расплачивались пушниной. Лавочники предпочитали шкурки соболя, которые имели хождение наряду с денежными знаками.
