Иезуит. Сикст V (Исторические романы) - Мезаботт Эрнст (книги регистрация онлайн TXT) 📗
Кардинал колебался.
— Это ваше непременное желание, графиня?
— Да, Себастьян, мое непременное желание.
— Хорошо, пусть будет по-вашему, — сдался прелат, — но сначала выслушайте меня внимательно. Я сделаю все, что от меня зависит, но за верный успех не отвечаю.
— Это все, что нужно! — вскричала графиня.
— Прекрасно, — продолжал кардинал, — я принимаю перстень и в свою очередь прошу вас, графиня, украсить им руку более изящную, чем моя.
Сказав это, прелат надел кольцо на указательный палец красавицы.
Хитрая кокетка достигла своей цели.
Остальная часть дня прошла весьма приятно. Красавица графиня была любезна с кардиналом, как никогда. Получив в подарок ценный бриллиант, она была истинно счастлива. Влюбленный кардинал блаженствовал. После обеда графиня пожелала остаться на вилле своего друга. Палеотто отправился в Рим. Графиня с нетерпением ждала его возвращения. Спустя несколько часов, он приехал.
— Ну что, удалось вам устроить дело? — спросила она еще издали, завидев подъезжавшего кардинала.
— Хотя и не совсем, но пока отчаиваться не следует, — отвечал прелат. — Трудно было подступаться к папе с такой просьбой, но мне удалось кругом и около провести ту мысль, что на совести наместника Христа Спасителя не должно быть осуждение невинного, что очень часто бывает, несмотря на все беспристрастие судей; и что прямых улик против барона Гербольта нет, а лишь косвенные. Кажется, этот маневр удастся, и честный Сикст обещал обратить особое внимание на дело. Судьи, конечно, будут на нашей стороне.
— О милый, несравненный Себастьян, как мне благодарить вас! — воскликнула графиня, обнимая кардинала.
— В ваших силах отблагодарить меня, — отвечал кардинал.
— Скажите как? Я на все готова!
— Оставайтесь у меня ужинать.
— Конечно, останусь, об отказе не может быть и речи, — говорила графиня, открывая окно и высоко приподнимая тяжелый канделябр.
— Что вы делаете, графиня? — вскричал кардинал. — Этот канделябр так тяжел!
— Ах мне очень весело, — отвечала красавица. — Я и сама не знаю, что делаю, мне хочется прыгать, бегать, переставлять вещи с одного места на другое, кружиться!
— Ребенок, — сказал влюбленный прелат.
«Дай, Господи, ей здоровья, пусть вся ее жизнь украсится цветами счастья», — прошептала Барбара, стоявшая в глубине парка, видя, как графиня подняла кверху канделябр.
XXXIV
Нищета
В одной из отдаленных окрестностей Рима на берегу Тибра стоял полу развалившийся дом, в котором жило семейство тюремного сторожа Фортунато. Оно состояло из шести человек: самого Фортунато, его старухи матери, жены, двух молодых девушек и подростка, юноши лет тринадцати. Старуха страдала неизлечимым помешательством, потеряла человеческий облик и скорее походила на животное, чем на человека; жена Фортунато, особа лет под сорок, несмотря на ее худое, истощенное лицо, сохранила следы замечательной красоты; ее дочери Розетта, лет восемнадцати и Сесилия, пятнадцати лет, очень на нее походили, такие же высокие, стройные, как и мать, с густыми черными волосами и с типичными лицами чистокровных римлянок. Юноша также обещал сделаться красивым. Содержать пятерых домочадцев на скудное жалованье тюремного сторожа не было никакой возможности. Вся семья постоянно нуждалась, и если бы не помощь, оказываемая благочестивым Гауденцио, монахом соседнего монастыря, всегда после Ave Maria раздававшего хлеб и суп бедному народу, многие из семейства Фортунато давно бы умерли с голоду. Вся семья жила в одной сырой комнате, почти пустой, посредине стоял большой деревянный стол, около него три табурета, — вот и вся мебель. Около стен, покрытых плесенью, были разостланы матрацы из грубой парусины, набитой осокой, они служили ложем для семьи. Вообще вся обстановка этого убогого обиталища была крайне бедна. В данный момент семья не ела уже второй день, все с нетерпением ждали Фортунато, но он почему-то не приходил.
— Хлеба! Есть хочу! — выла безумная старуха.
— Боже мой, Боже, — стенала мать, с отчаянием ломая себе руки. — Фортунато не идет, а мы со вчерашнего дня ничего не ели!
— Мы-то еще можем терпеть, — сказала младшая, Сесилия, — вот только бы для бабушки хоть кусочек хлебца…
Мать подняла глаза, полные слез, на дочь и подумала: «Боже великий, этот ангел, созданный Тобой для утешения человечества, принужден голодать! Она не заботится о себе, ей главное, чтобы накормить больную бабушку!..»
— Я есть хочу! — снова вскричала старуха и бросилась к двери, но внучка ее удержала. В это время вошел Фортунато. Сбросив мокрый плащ, он бессильно опустился на табурет и склонил голову на грудь. Несчастному отцу семейства тяжело было видеть страдание близких.
— Мы тебя с таким нетерпением ждали, Фортунато, — нежно говорила жена. — Несчастная больная все просит есть.
— А я-то, что могу сделать? — возразил тюремный сторож. — За общим столом все пристально за мной наблюдают, чтобы я не брал с собой хлеба, и, если заметят что-либо подобное, меня прогонят, а ты сама знаешь, для нас это равносильно гибели; поневоле приходится сдерживаться, — добавил он со вздохом.
— Вот все, что я сумел добыть, — продолжал Фортунато, вынимая из кармана несколько корок хлеба и бумагу, в которой были завернуты почти обглоданные кости.
— Господи Боже мой! — с отчаянием вскричала жена. — Нас пятеро, а хлеба, который ты принес, мало для одной старухи!
— Уверяю тебя, дорогая Вероника, — оправдывался сторож, — я не мог более достать. Ты говоришь, что мать особенно голодна, разве она не съела сегодня свою порцию монастырского супа?
— О дорогой Фортунато! — вскричала Вероника, закрывая лицо руками.
— В чем дело? — спрашивал удивленный сторож. — Разве вы сегодня не получили вашу обычную порцию из монастыря?
— Отец Гауденцио хотел дать нам и супу, и хлеба, но с одним условием, — тихо отвечала Вероника, покраснела и опять закрыла лицо руками.
— Ну говори же, какие это условия?
Вероника молчала.
— Я тебя спрашиваю, какие монах предлагал условия?
— Чтобы Сесилия пришла получить свою порцию хлеба и супа не к воротам монастыря, а в его келью.
— Тысячу чертей! — вскричал Фортунато так громко, что стены задрожали, и безумная выронила из рук кость, которую глодала. — Этот негодный поп непременно хочет околеть от моей руки! Ему мало Розетты, он вознамерился еще погубить и другую дочь. Но этому не бывать!
— Успокойся, милый папа, — сказала Сесилия, подходя к отцу и нежно обняв его, — зачем ты так тревожишься?
Нежный голос любимого ребенка заставил прийти в себя несчастного отца, чуть не потерявшего рассудок от горя и оскорбления. Он глубоко вздохнул и на минуту замолк.
— Однако, что же мы будем делать, если монастырь прекратит нам выдачу хлеба, — продолжал он в раздумьи. — Мы все умрем с голода!
— Но я не понимаю, к чему вся эта комедия? — вдруг отозвалась старшая дочь Розетта. — Меня, кажется, без всех этих церемоний послали к монаху в келью за хлебом. Почему же сестра не может туда идти? Кажется, пора понять, что бедная девушка неизбежно должна так кончить.
— Я пойду к монаху в келью, пойду и принесу вам всем много, много хлеба, — шептала Сесилия, продолжая обнимать отца, не подозревая, что каждое ее слово, как нож, вонзается в его сердце.
— О как тяжело! Как невыносимо тяжело сознавать, что нет другого выхода, кроме голодной смерти или позора! — шептала в отчаянии несчастная Вероника.
— Вы ошибаетесь, милая, средство есть, — вдруг раздался голос на пороге.
Все посмотрели на входную дверь. На пороге стояла высокая, вся одетая в черное, женщина.
— Кто вы такая, синьора? — спросил Фортунато. — И с какой стати явились издеваться над нашей нищетой?
— Напротив, я пришла помочь вам избавить от голода всю вашу семью и от когтей попа вашу дочь. Войди, Вениамин, — прибавила она, несколько приотворив дверь.
Вошел лакей с большой корзиной в руках, он подошел к столу и начал методически вынимать из корзины: два больших хлеба, две жареные курицы, кусок ростбифа, две бутылки вина и множество других вещей, тщательно завернутых в белую бумагу.
