Наследники - Федоров Евгений Александрович (книги серия книги читать бесплатно полностью TXT) 📗
Старец стих, поднял свои незрячие глаза.
— Со святой Руси бреду, правду ищу! — тихо молвил он. — Подайте, нищелюбцы, бедному, немощному…
— Дедушка, а где добыть правду? — снова и настойчиво спросил Пугачев.
Старик прислушался к стуку копыт, конскому ржанью, насторожился.
— И сам не знаю, не ведаю! Много годов бреду, немало дорог прошел, а правды не зрел! — отозвался он. Голос его прозвучал тихо. Он горестно склонил голову, прислушался к бряцанию удил, звякнул медяками, запросил: — Подай, христолюбец! Видать, воин…
Пугачев достал ладанку, высыпал золотые в чашку. Заслышав чистый звон, старец удивленно поднял бельмы.
— О, щедрая рука! — просиял он. — Знать, то сам царь-батюшка! — промолвил он радостно и опустился на колени в дорожную пыль.
— Угадал, дедка! — повеселел Пугачев и спросил: — Будет удача?
— Пошли тебе, господи, удачу и добрую долю! Заждались мы твоего прихода, государь-батюшка! Только не иди на Косотур. Ой, не ходи туда!.. Сказывали, идут туда твои супостаты, царицыно войско.
Пугачев помрачнел, на крутом лбу собрались морщинки. Однако он не растерялся и бодро кинул старцу:
— Спасибо, дедка, за добрый совет…
Пугачев круто свернул на юг, на лесную дорогу.
Пугачевское войско вышло на берег Большой Сатки. Отвесные скалы преграждали путь вперед. Пугачев сошел с коня, окликнул народ:
— Пробить дорогу, детушки!
Тысячи рук взялись за работу и над высоким обрывистым берегом проложили тропу.
Простояв станом дневку на светлом озере Зюрак-Куль, в темную ночь Пугачев перевалил каменистую лесистую Уреньгу и пошел на север.
Над лесным миром поднялась черная туча, погасила звезды; пахнуло вихрем. Загремел гром, блеснули молнии.
В горах и чащобах началась гроза. От громкого гула содрогались скалы, буря крушила леса, зеленым заревом озарялись бездны. Чудилось, не буря гремит, не горные падуны ревут в теснинах, — рокочет, плещется и содрогает седой Урал-Камень великий народный гнев.
5
Пугачеву снова довелось встретиться с Михельсоном.
С каждым часом росли повстанческие отряды. Собрав силы, Пугачев устремился к Кунгуру. Прознав об этом, Михельсон выступил из Уфы и пошел ему наперерез. Отважно перевалив горы, перебравшись вплавь через реки, Михельсон торопился встретиться с противником. Он шел с пушками, и, чтобы не строить мостов, подполковник приказал перетаскивать орудия на канатах по дну быстрых горных рек. Жадно перехватывая каждый слух о Пугачеве, Михельсон в одно утро увидел за лесом стройное многочисленное войско. Он поразился, недоумевая, откуда могли появиться правительственные войска.
Пугачев тоже заметил врага и не терял понапрасну времени. Он решил предупредить противника. Емельян Иванович приказал конникам спешиться и сам повел их на Михельсона. На легком серебристо-белом коне Пугачев первым бросился в атаку.
— За мной, детушки, за мной! — взывал он.
Неустрашимость вождя увлекла повстанцев, и они бросились врукопашную. Противников охватило озлобление. На бешеном скаку Пугачев врубился в солдатские ряды, опрокинул защитников и захватил пушки. Левый фланг противника был смят и расстроен. Но и Михельсон не растерялся, он быстро перестроил колонны и бесстрашно повел их в контратаку. Снова пушки были отбиты, и пугачевское воинство, расстроенное и не умеющее маневрировать, стало разбегаться под ударами. Через два часа все было покончено.
С немногими уцелевшими атаманами Пугачев пустился по лесной дороге.
— Ох, и вояки! Гляди-ка, вчистую меня разбили! — не унывая, сказал он Чумакову. — Погоди, придет времечко, и мы свое войско обучим!
Огромную и неукротимую силу Пугачев черпал в народе. Прошло всего несколько дней, и опять вокруг него, как молодой дубняк, шумели конница и дружины. С ними и устремился он на Осу. Три раза в дороге он снова схватывался с Михельсоном, изнурил его. Три раза Михельсон рассеивал противника, и снова, точно из земли, у Пугачева вырастали новые силы. Не было у него пушек, но за этим дело не стало. Подойдя к Осе, он упрятал отряды в засаде, а башкир послал тревожить город. Из Осы выслали команду с пушками в погоню за башкирами. Кочевники заманили их в глубь лесов, и Пугачев внезапно напал на незадачливое воинство, отобрал орудия и теперь с артиллерией подошел к городу. Не мешкая, он послал коменданту крепости Скрипицыну предложение сдаться на милость победителя. Комендант отказался, и тогда Оса была взята и выжжена. Дело оставалось за крепостью. Скрипицын колебался. Стоя на стене, он вглядывался в окрестности, поджидая появления Михельсона. Однако тот медлил с помощью.
А между тем Пугачев, не теряя дорогого времени, приказал подкатить к крепости полсотни возов с сеном и поджечь деревянные крепостные стены. Заметя угрозу, из крепости закричали:
— Сдадимся, батюшка, только до утра потерпи!
Пугачев согласился ждать до утра. На рассвете из крепости выслали древнего сержанта, который должен был удостовериться, действительно ли под стенами крепости появился государь Петр Федорович. Пугачев по глазам догадался, что тот не верит в него. Однако умный солдат слукавил и уклончиво сказал:
— Как будто вы, батюшка-государь, и будто не вы! Много воды утекло с той поры, когда мне довелось бывать в Питере! Ох, много, много годочков минуло!
Сержант вернулся в крепость, и на другой день крепостные ворота распахнулись перед Пугачевым. Комендант Скрипицын встретил победителя на коленях с хлебом-солью. Духовенство вышло с иконами и хоругвями, в церкви торжественно заблаговестили колокола. Пугачев милостиво простил коменданта, оставил при нем шпагу, а крепость все же приказал сжечь.
Когда Михельсон подошел к Осе, над рекой тянулись сизые дымки. Городок лежал в грудах пепла.
Никто не знал о думках Пугачева. Ему предстояло решиться на смелый шаг — пора было идти на Москву, но он медлил, колебался. Емельян Иванович понимал, что невозможно будет осилить хорошо оснащенную правительственную армию.
Однако никто не ожидал, что пламя восстания в ближайшие дни разольется по многим и многим российским губерниям. Стоило только Пугачеву перебраться на правый берег Волги, как крестьянская война разразилась с небывалой до этого силой и остротой. Татары, чуваши, марийцы, мордва, крепостные крестьяне, прознав о подходе Пугачева, осмелели и огромными толпами шли ему навстречу, усиливая его войска. Город за городом сдавались Пугачеву. День и ночь пугачевские повытчики строчили указы и манифесты, деятельно рассылая их по городам и селам, тем самым все больше и больше разжигая пламя крестьянской войны. Крепостные хватали своих вековечных притеснителей дворян-помещиков, вешали их и сжигали поместья. Вскоре пала Казань, за ней Алатырь, Саранск, Пенза и, наконец, Саратов. Пугачев быстро двигался к Царицыну. Победитель стремился на Дон, мечтал он поднять донское казачество, среди которого было много недовольных царским правительством. После этого Пугачев думал повернуть на Москву.
Видя, что предводитель ведет войска на юг, минуя древнюю русскую столицу, представители восставшего крестьянства уговаривали Пугачева:
— Ваше величество, помилуйте, долго ли нам странствовать по волостям и уездам? Время вам идти в Москву и принять престол!
Пугачев решительно ответил:
— Нет, детушки, сейчас нельзя! Потерпите! Не пришло еще мое время! Когда оно будет, так я и сам без вашего зова пойду. А теперь я намерен идти на Дон — меня там примут с радостью!
Между тем в Москве час от часу нарастала тревога. Взятие и сожжение Пугачевым Казани заставило правительство поторопиться закончить войну с Турцией…
Семья Никиты Демидова в эти дни пребывала в Санкт-Петербурге, а сам он в ожидании перелома событий находился в Москве, чтобы при удобном случае отправиться на Урал. Угрюмый и молчаливый заводчик ходил по огромным московским хоромам, прислушиваясь к беседам холопов. У него не выходило из головы найденное письмо Андрейки Воробышкина, призывавшее крепостных восстать против своих господ. В доме царила гнетущая тишина, и это еще больше усиливало недоверие Демидова к старым слугам. По глазам и скрытному поведению их он чувствовал, что крепостная дворня и все простые люди втайне ожидали восстания. Москва с часу на час ждала появления Пугачева. Московский главнокомандующий князь Волконский слал царице реляцию за реляцией, уверяя ее в том, что «здесь все обстоит благополучно»: «Здесь, всемилостивейшая государыня, все тихо…», «Здесь, слава богу, все благополучно…» Демидов знал об этих официальных сообщениях князя и про себя горько иронизировал: они нисколько не отражали истинного положения вещей. Настроение простого народа в Москве было таково, что и сам умный и сдержанный главнокомандующий потерял голову. Он распустил по Москве слух, что Пугачев якобы разбит. А между тем курьеры и бежавшие из приволжских губерний дворяне-помещики сообщали страшные вести. После этого никто больше не верил Волконскому.
