Вавилон - Фигули Маргита (серии книг читать онлайн бесплатно полностью .TXT) 📗
А в это время во двор дома командования армии влетел воин, с головы до ног покрытый пылью, утомленный бешеной скачкой и дальней дорогой. Спрыгнув наземь, он потребовал, чтобы его тотчас пропустили к самому Набусардару, но так как последний отсутствовал, гонца принял Наби-Иллабрат. Урукский наместник извещал о бунте в арабских провинциях. В течение двух ночей злодеи жгли хлеба на халдейских полях. Огонь уничтожил море пшеницы.
Возвращаясь, арабы подрубали финиковые пальмы, лишив тем самым население всякого пропитания.
Наби-Иллабрат был взбешен, всегдашнее его хладнокровие сменилось яростным гневом. Еще недавно наместники вассальных провинций заверяли царя Валтасара в своем верноподданничестве. Никто не предполагал, что. именно в этом краю поднимется смута. Видно, Кир поощрил их своей смелостью. А может, это дело приспешников Устиги? Может, дух Устиги витает на свободе? Наби-Иллабрат почувствовал вдруг лютую ненависть к персидскому князю. Пожалуй, на месте Набусардара он, нисколько не колеблясь, велел бы тут же его казнить. Переполнявшее его мстительное чувство перенеслось и на ту девчонку, что сперва помогла схватить Устигу, а теперь в Борсиппе никому не дает из-за него житья. Нет, пора Набусардару возвращаться и образумить эту беглянку из Деревни Золотых Колосьев! А пока — надо послать солдат для подавления мятежа на западе.
Первый гнев улегся, и Наби-Иллабрат смог поразмыслить спокойнее.
Ответ Исме-Адада Наби-Иллабрат передал верховному судье и скульптору Гедеке. Верховный жрец обещал помиловать отца Нанаи, и Наби-Иллабрат просил Гедеку утешить девушку.
Услышав отрадную весть, Нанаи наполнила сосуд кедровой смолой, зажгла ее и поставила в траве среди деревьев — в благодарность за то, что Энлиль сжалился над старым Гамаданом. Тронутая милостью богов, она опустилась на колени перед столбом высоко поднявшегося дыма и горячо и долго молилась. В доме Набусардара не было изваяний богов. Лишь в саду, возле фонтана, как украшение его, стояла статуя Таммуза. И все же Нанаи почувствовала облегчение; выражение горечи и скорби постепенно сходило с ее лица. Нанаи была признательна богу Энлилю и прониклась уважением к Наби-Иллабрату и к верховному судье.
Но наибольшую признательность испытывала девушка к Набусардару — какое благодеяние оказывает он ей, оградив стенами своего дворца! Ее охватила дрожь при первой мысли о том, что сталось бы с нею, попади она, как отец, в руки эсагильских жрецов!
Теперь даже воспоминание о плененном князе меньше угнетало девушку. Гедека исполнил ее просьбу и передал узнику обещанное. Нанаи пыталась внушить себе, что отныне персидскому князю легче переносить невзгоды, посланные судьбой. Она верила, что после ее письма он наверняка постарается забыть ее.
Чтобы отвлечь Нанаи, Гедека, следуя наказу Набусардара, все свободное время девушки заполнил учением. В течение дня у нее сменилось несколько наставников. Среди них были священнослужитель Улу, ведавший в ту пору жреческой школой в Борсиппе. Нанаи постигала премудрости наук с большим усердием, и у нее не оставалось времени осмыслить происходящее
Она сама тянулась к знаниям и жадно внимала наставлениям ученых мужей. Целыми днями слушала она их разъяснения, и ночи теперь дарили ей глубокий сон и покой, во сне отдыхала она и набиралась сил. В библиотеке Набусардара теперь раздавались не только шаги владельца. Частой гостей здесь стала Нанаи. Она осторожно брала в руки глиняные таблицы, ей любопытно было знать, что в них написано. Духовному взору Нанаи открылся неведомый безбрежный мир. Любознательность девушки не знала пределов. Однако вскоре она поняла, что и тут ее стремятся ограничить, направить развитие по определенному руслу. Слишком часто учителя Нанаи напоминали ей о Набусардаре, они шлифовали ее чувства, как ювелиры — драгоценные каменья. Ей и самой порой хотелось быть достойной любви этого необыкновенного человека. В такие минуты она замирала от тоски и нежности. И снова в душе воскресало все, что испытывала она тогда на пастбище. на опушке Оливковой рощи, когда впервые встретила Набусардара. Память послушно восстанавливала минуты за минутой, слово за словом. Чувство росло в ней, будто жемчужина в раковине. Но Набусардар все не возвращался, и взор тускнел и становился печален.
В минуты отчаяния Улу приносил Нанаи утешенье. Беседы с ним вносили в ее жизнь ясность и наполняли смыслом пребывание в борсиппском дворце.
Девушка всякий раз с нетерпением ждала его, выбегая навстречу.
Последний раз он застал Нанаи в саду.
Сидя в высоких зарослях папоротника, она брала из подола маргаритки, белые колокольчики вперемежку с дубовыми веточками и, прикладывая стебелек к стебельку, ветку к ветке, плела венок. Возле нее резвились белые козлята, священные хранители дворца.
Каждому она повесила на шею венок и гребнем расчесывала шерстку. Козлята непонимающе смотрели на хозяйку. Не знала и сама Нанаи, отчего она это затеяла. С простодушием ребенка радовалась она цветам и листве. Лаская козлят, она трогала — не выросли ли у них рожки? Жаль, она бы украсила их лентами.
Неслышно приблизившийся Улу украдкой наблюдал за ней. Заметив его, девушка воскликнула:
— Будь благословен, досточтимый Улу, как хорошо, что ты пришел.
Улыбаясь, он протянул ей на ладони божью коровку.
— Будь трижды благословенна и ты, — еще издали приветствовал девушку Улу, а подойдя, первым долгом спросил, не возвратился ли великий Набусардар.
Нанаи отрицательно покачала головой.
— Кажется, Непобедимый перестал и думать о возвращении, — заметила она и сняла с ладони жреца божью коровку с темно-красными, в черных крапинках, крылышками.
— Непобедимый явится, по своему обыкновению, нежданно-негаданно, — утешал Улу девушку, заметив, как переменилось ее лицо.
Нанаи серьезно и грустно посмотрела на него, затем перевела взгляд на божью коровку, которая между тем взобралась на конец ее пальца, расправила крылышки и улетела.
— Вот и нет ее! — воскликнула Нанаи и растерянно оглянулась на белых козлят, словно те должны были разделить ее удивление.
Сочувственно улыбаясь, Улу сел напротив и развязал льняные тесемки, которыми были скреплены тонкие глиняные таблички. Это был эпос о Гильгамеше.
— Погоди, мой мудрый, — остановила его Нанаи. — Я хотела бы кое о чем спросить тебя. Я думала об этом, когда плела венки для священных козлят.
— Пожалуйста, спрашивай.
— Хотела бы я знать, кто обучил человека всему на свете. Ведь когда боги создали его, он был неразумен, лениво грелся на солнышке, ел да пил, как любой щенок, едва покинувший материнское лоно. Вот мне и кажется, что, хотя человек и лишился рая, жалеть ему, право, не о чем. Жил он в раю, а разума у него не было. Но ведь разум важнее любого рая, небесного или земного. Откуда же взялся разум в человеке?
— Я отвечу тебе, избранница моего господина. Греки учат, что первым корифеем школы жизни был Прометей. Халдеи первым своим учителем почитают бога воды Эа, египтяне — бога Тота, китайцы — легендарных мандаринов, иудеи полагают, что сам Ягве преисполнил их мудрости. Я же говорю, что величайшими учителями людей были горы, реки, моря и земля, изобилующая металлом, злаками, зверем и камнем. Не будь мрамора, греки не создали бы неповторимых скульптур. Не будь гранита, не было бы египетских храмов. Не будь кирпича, слепленного из глины, которую несет благодатный Евфрат, не вознесись бы в бездонные выси халдейские строения. Многому научили людей страх, нужда и смерть, но величайшим учителем…
Улу запнулся.
Нанаи дружески улыбнулась ему, побуждая к откровенности. Она любила Улу, как брата, как лучшего из людей. Когда, пробудившись, она думала о нем, ей становилось радостно, лицо ее светлело, девушке хотелось быть доброй и нежной. Нет сомнения, что своим стремлением к знаниям она тоже была обязана Улу. Улу казался ей самым просвещенным из жрецов, самым мудрым из ученых. Никому другому не дано было столь проникновенно оценить художественные сокровища Старого Света. Никто другой столь совершенно не мог постичь красоту и мудрость письменных памятников, начиная с древнейших времен. Улу сам видел многое из того, о чем он рассказывал Нанаи. Ему довелось лицезреть пирамиду Хеопса и знаменитые египетские пилоны. Благоговея, останавливался он подле мраморных скульптур Греции. Улу посчастливилось видеть великолепные чертоги Ассирии и дворец Миноса на Крите. Он хорошо знал архитектурные сооружения прославленного Карфагена и мог не только описать их, но и рассказать, как и почему были они воздвигнуты. Итак, не будь мрамора, у греков не было бы скульптур; не будь гранита, не высились бы пилоны, охраняющие вход в египетские храмы; без глины не были бы воздвигнуты халдейские строения, удивляющие весь свет. Стало быть, учитель человека — это природа. Как проста мудрость Улу!
