Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 2 - Дюма Александр (книги бесплатно без регистрации полные .txt) 📗
– Я умираю без сожаления, – говорил он. – Я всем владел на земле; я все изведал; я совершил все, что дано совершить человеку на земле; я был близок к бессмертию!
Бальзамо захохотал, и дикий этот хохот привлек внимание старика.
Альтотас бросил на него сквозь огненную пелену полный величия взгляд – Да, ты прав, – молвил он, – есть одно обстоятельство, которое я упустил из виду, это Бог!
И, как если бы это магическое слово вырвало из него душу, Альтотас откинулся в кресле. Он отдал Богу последний вздох, который так надеялся оставить при себе навсегда!
Бальзаме вздохнул. Не пытаясь ничего спасти из священного огня, на который лег умирать этот новоявленный Зороастр, Бальзамо снова спустился к Лоренце и Отпустил пружину, после чего подъемное окно поднялось к потолка скрыв от его глаз огромное пекло, напоминавшее кратер вулкана.
Всю следующую ночь огонь, как ураган, гудел над головой Бальзамо, однако он ничего не делал для того, чтобы погасить пламя или убежать от него: он не чувствовал никакой опасности рядом с бесчувственным телом Лоренцы. Однако, вопреки его ожиданию, огонь стих после того, как выгорел весь верхний этаж вплоть до кирпичной сводчатой крыши и языки пламени слизнули дорогие лепные украшения. Бальзамо услышал похожие на рев Альтотаса последние завывания пламени, умиравшего с жалобными стонами.
Глава 19.
ГЛАВА, В КОТОРОЙ ГЕРОИ СНОВА ОПУСКАЮТСЯ НА ЗЕМЛЮ
Герцог де Ришелье находился в спальне своего версальского особняка, где он пил шоколад с ванилью в обществе Рафте, требовавшего от него отчета Герцог был очень занят своим лицом, издали рассматривая себя в зеркале, и потому почти не обращал внимания на более или менее точные расчеты своего секретаря.
Неожиданно стук каблуков в приемной возвестил о приходе посетителя, и герцог поспешно допил шоколад, беспокойно поглядывая на дверь.
Бывали часы, когда герцог де Ришелье, подобно состарившейся кокетке, мог принимать далеко не всех.
Камердинер доложил о приходе барона де Таверне.
Герцог, вероятно, собирался придумать какую-нибудь отговорку и перенести визит своего друга на другой день или хотя бы на другое время, однако едва дверь отворилась, как резвый старикашка влетел в комнату, на ходу небрежно сунул руку маршалу и плюхнулся в глубокое кресло, жалобно скрипнувшее не столько под его тяжестью, сколько от удара.
Ришелье наблюдал за другом, напоминавшим фантастического персонажа Гофмана. Он услышал скрип кресла, потом тяжелый вздох и обернулся к гостю.
– Ну, барон, что новенького? – спросил он. – Ты тосклив, как сама смерть.
– Тосклив!.. – повторил Таверне. – Тосклив…
– Черт побери! От радости, как мне кажется, так не Вздыхают.
Барон взглянул на маршала с таким видом, словно хотел сказать, что пока Рафте в спальне, объяснений по поводу его вздоха дать нельзя.
Рафте все понял не оборачиваясь, потому что он тоже, как и его хозяин, поглядывал иногда в зеркало.
А как только он понял, он сейчас же скромно удалился.
Барон проводил его взглядом, и едва дверь за ним затворилась, он продолжал:
– Тосклив – это не то слово, скажи лучше – обеспокоен, крайне обеспокоен.
– Ба!
– В самом деле! – вскричал Таверне, умоляюще сложив руки. – И не надо делать вид, что ты удивлен. Вот уж больше месяца ты водишь меня за нос отговорками:
«Я не видел короля» или «Король меня не заметил», или:
«Король на меня дуется». Тысяча чертей! Герцог! Так не отвечают старому другу. Месяц – ты только вдумайся! – это же целая вечность!
Ришелье пожал плечами.
– Что, черт возьми, ты хотел бы от меня услышать? – возразил он.
– Правду!
– Дьявольщина! Ведь я тебе уже сказал ее, черт подери! Я тебе на уши вешаю эту самую правду, да только ты не хочешь в нее поверить, вот что!
– Как? Ты хочешь, чтобы я поверил, что ты, герцог и пэр, маршал Франции, камергер, не видишься с королем, если каждое утро присутствуешь на церемонии одевания? Оставь эти шутки для других!
– Я уже говорил тебе и повторяю, это невероятно, но это правда – вот уже три недели я каждое утро являюсь к одеванию, я, герцог и пэр, маршал Франции, камергер!..
–..а король с тобой не разговаривает, – перебил его Таверне, – и ты не говоришь с королем? И ты хочешь, чтобы я поверил этому вранью?
– Дорогой мой барон! Ты становишься просто нахалом, мой нежный Друг! Ты пытаешься меня уличить, откровенно говоря, так, словно мы помолодели лет на сорок и можем вызвать друг друга на дуэль.
– Да ведь есть от чего взбеситься, герцог.
– Это другое дело, бесись, мой друг, я тоже вне себя.
– Ты?
– Да, и есть из-за чего. Я же тебе говорю, что с того самого дня король ни разу на меня не взглянул! Я тебе говорю, что его величество постоянно поворачивается ко мне спиной! Всякий раз, как я считаю своим долгом любезно ему улыбнуться, король в ответ строит мне отвратительную гримасу! Да я просто устал от насмешек в Версале! Что, по-твоему, я должен делать?
Таверне кусал ногти во время этой реплики маршала.
– Ничего не понимаю, – проговорил он наконец.
– Я тоже, барон.
– По правде говоря, можно подумать, что король забавляется при виде твоего беспокойства. В противном случае – Да, я тоже так думаю, барон…
– Ну, герцог, нам надо придумать, как выйти из этого затруднения; надо предпринять какой-нибудь ловкий маневр, чтобы все разъяснилось.
– Барон! – заметил Ришелье. – Иногда бывает небезопасно вызывать королей на объяснение.
– Ты полагаешь?
– Да. Хочешь, я буду с тобой откровенен?
– Говори.
– Знаешь, я кое-чего опасаюсь…
– Чего? – заносчиво спросил барон.
– Ну вот, ты уже сердишься.
– У меня есть для этого основания, как мне кажется.
– Тогда не будем об этом больше говорить.
– Напротив! Давай поговорим! Но сначала объяснись.
– Ты жить не можешь без объяснений! Это просто мания какая-то! Обрати на это внимание.
– Ты просто очарователен, герцог. Ты же сам видишь, что все наши планы повисли в воздухе, ты видишь, что все мои дела по необъяснимым причинам застопорились, и ты советуешь мне ждать!
– Что застопорилось? Ты о чем?
– Да все о том же, сам посуди.
– Ты имеешь в виду письмо?
– Да, о назначении моего сына.
– А-а, полковника?
– Хорош полковник!
– А что же?
– А то, что около месяца Филипп ожидает в Реймсе обещанного королем назначения, которое где-то застряло, а полк через два дня снимается.
– Чертовщина! Полк снимается?
– Да, его переводят в Страсбург. Таким образом, если через два дня Филипп не получит королевскую грамоту…
– Что тогда?
– Через два дня Филипп будет здесь.
– Да, понимаю: о нем забыли. Бедный мальчик! Так; всегда бывает в канцеляриях, учреждаемых таким кабине том министров, как у нас!.. Вот если бы премьер-министром был я, грамота уже была бы отправлена!
– Гм! – обронил Таверне.
– Что ты говоришь?
– Говорю, что не верю ни одному твоему слову.
– То есть, почему?
– Если бы ты был премьер-министром, ты послал бы Филиппа ко всем чертям.
– Ого!
– И его отца – туда же.
– Вот тебе раз!
– А его сестру еще подальше.
– С тобой приятно разговаривать. Таверне, ты очень умен. Впрочем, оставим это.
– Я бы с удовольствием, да вот мой сын не может этого оставить! Он в безвыходном положении. Герцог! Необходимо увидеть короля.
– Говорят тебе, я только и делаю, что смотрю на него.
– Надо с ним поговорить.
– Дорогой мой! С королем говорят, когда он сам этого желает.
– Заставить его!
– Я не папа.
– Тогда я, пожалуй, решусь поговорить с дочерью, – молвил Таверне, – потому что тут дело нечисто, господин герцог!
Это слово оказало магическое действие.
Ришелье прощупал Таверне. Он знал, что барон – такой же развратник, как его друзья юности господин Лафар или господин де Носе, репутация которых была безупречной. Он боялся, что отец и дочь вступят в сговор, так же как боялся всего неизвестного, что могло бы вызвать немилость монарха.
