Цезарь (др. перевод) - Дюма Александр (читать книги онлайн бесплатно полностью без txt) 📗

Вот какие слухи распространялись в народе, и все это, конечно, будоражило и волновало всех.

Приближалось еще одно событие, которое пугало многих, — похороны. Поскольку тело не было брошено в Тибр, то его следовало похоронить. Вначале думали похоронить тайно, но побоялись взбудоражить этим народ. Кассий высказался за то, что лучше уж рискнуть и не делать похороны Цезаря публичными, но Антоний так просил Брута, что тот в конце концов сдался.

Это была вторая ошибка, которую он допустил. Первая заключалась в том, что он сохранил Антонию жизнь. Сначала Антоний прочитал завещание у себя дома. Все, о чем говорилось ранее на Форуме, на площадях и в закоулках Рима, оказалось правдой. Когда народ узнал, что Цезарь оставил свои сады над Тибром в общественное пользование и по триста сестерциев каждому гражданину, тут же раздались плач и стоны, люди начали доказывать преданность своему покойному императору и скорбеть по поводу его судьбы, а также весьма сожалеть о случившейся трагедии.

Именно этот момент выбрал Антоний для выноса тела на Марсово поле. Там, рядом с гробницей дочери Цезаря Юлии, был сооружен погребальный костер, а перед ростральной трибуной — позолоченное надгробие в виде храма Венеры-прародительницы. В храме стояло ложе из слоновой кости, покрытое пурпурными и золотыми тканями, поверх которых лежало оружие покойного и тога, в которой он был убит. Затем, поскольку стало ясно, что для шествия с приношениями для погребального костра одного дня не хватит, — так много было желавших попрощаться с Цезарем, — объявили, что каждый может приходить на Марсово поле без какого-либо установленного порядка, любым путем.

К тому же, начиная с рассвета, для народа устраивали погребальные игры, а во всех спектаклях, объявленных Антонием, пели специально написанные стихи, чтобы возбудить в народе скорбь и негодование по поводу гибели Цезаря; в том числе исполнялся и монолог Аякса из пьесы Пакувия, в котором были следующие слова: «Не я ль моим убийцам был спаситель?»

Среди всего этого шума, предвещавшего серьезные волнения, началось погребальное шествие.

Мы, пережившие столько бурных дней, когда решались судьбы народов и целых государств, помним, что существуют некие определенные фатальные часы, когда чувствуется, что нечто витает в воздухе — нечто, предвещающее восстание или революцию.

В тот день Рим потерял присущий ему облик. На всех храмах, расположенных вдоль дороги, по которой должна была пройти погребальная процессия, были установлены траурные символы, на статуи возложены короны с траурными ветвями. Какие-то жуткие люди с пугающими лицами сновали в толпе — существуют такие лица, которые словно специально появляются на улицах только тогда, когда властвует его величество террор, когда этот террор расправляет свои бесчисленные щупальца.

В назначенный час тело Цезаря подняли. Магистраты, действующие и бывшие, понесли покойного на Форум. Там они должны были ненадолго остановиться; во время этой передышки тело Цезаря покоилось на отдельном постаменте.

Говоря «тело», мы допускаем ошибку; тело было заключено в некое подобие гроба и заменено восковой фигурой, сделанной по облику и подобию Цезаря в момент его смерти. Эта восковая фигура была бледна, как и положено настоящему трупу, и на ней были видны все двадцать три раны, через которые вылетела эта мягкая и чувствительная душа. Она защищалась от Каски, но не смогла противостоять законам судьбы, направляемым рукой Брута.

Постамент, заранее подготовленный, демонстрировал трофеи Цезаря, напоминая о его победах. Антоний поднялся на него, прочитал еще раз завещание Цезаря, затем зачитал все постановления Сената, в которых Цезарю воздавались все человеческие и божественные почести, и наконец — клятву сенаторов, что они будут преданы ему до конца своих дней.

В этот момент, чувствуя, что народ дошел до высшей степени экзальтации, к чему и стремился прославлявший Цезаря Антоний, он начал погребальную речь. Эта речь не сохранилась.

И все же ее можно найти у Шекспира. Потому что Шекспир восстановил ее с помощью Плутарха, а возможно — просто благодаря своему гению.

Эта речь, подготовленная с большим искусством и сдобренная чисто азиатской цветистостью выражений, произвела глубочайшее впечатление, которое выразилось в слезах, плаче, причитаниях, переходящих в истерические выкрики, а затем — в угрозы и проклятия, особенно в тот момент, когда Антоний, взяв тогу Цезаря, пропитанную кровью и изрезанную кинжалами убийц, начал размахивать ею над головой.

Тогда произошла большая сумятица: одни требовали сжечь тело в храме Юпитера, другие — прямо в курии Помпея, где Цезарь был убит. Среди всей этой неразберихи двое неизвестных с мечами на поясах, державшие каждый по дротику в левой руке, а в правой — по факелу, выступили вперед и подожгли погребальное сооружение.

Пламя сразу взлетело вверх, поскольку каждый из присутствовавших торопился подбросить в огонь сухого хворосту, ну а разъяренная толпа, охваченная приступом разрушения, что случается в роковых ситуациях, как это было уже однажды во время похорон Клодия, кинулась громить скамейки, судейские кресла, двери и деревянные ставни лавок, начали швырять все, что горит, в это всепожирающее пламя. Мало того, флейтисты и актеры, находившиеся там же, начали срывать с себя торжественные одежды, специально надеваемые в подобных случаях, и, раздирая их, бросать в огонь; ветераны и воины сжигали оружие, которым украсились для похорон, женщины — драгоценности, головные уборы, буллы [444] и платье детей.

Именно в этот момент и произошел один из тех ужасных случаев, которые всегда имеют место во время опьянения толпы злобой и безумием.

Один поэт, по имени Гельвий Цинна, который ни на волос не был замешан в заговоре, а даже напротив — был другом Цезаря, появился вдруг среди толпы, бледный как мел и к тому же в лихорадке. Прошлой ночью ему привиделся сон, ему явилась тень Цезаря — бледная, с закрытыми глазами и проколотым телом. Тень явилась по-дружески и приглашала его на обед.

Во сне Гельвий Цинна вначале отказался от этого приглашения, но тень схватила его за руку и потянула с такой невероятной силой, что заставила подняться с постели и последовать за собой в какое-то темное и холодное место, которое произвело на Цинну столь угнетающее впечатление, что он тут же проснулся в холодном поту. В те времена, когда любой сон служил предзнаменованием, этот был тем более симптоматичен и предсказывал близкую смерть. И Гельвий не на шутку перепугался, страх не покинул его, даже когда стало светло.

И все же с утра, услышав, что тело Цезаря понесли на Форум, он устыдился своей трусости и направился туда, где толпа уже дошла до безумного состояния.

Только он появился, как один гражданин из толпы спросил другого:

— Кто этот бледный мужчина, который едва идет, словно совершенно убитый горем?

— Это Цинна, — ответил собеседник.

Люди, услышавшие ответ, стали повторять:

— Цинна, Цинна…

Накануне один из народных трибунов, по имени Корнелий Цинна, произнес речь против Цезаря, и народ осуждал этого Цинну за то, что тот состоял в заговоре. Люди спутали Гельвия Цинну с Корнелием Цинной.

Они встретили Гельвия хорошо знакомым сердитым ворчанием, которое обычно бывает предвестником бури; он хотел отступить, но было уже поздно. Ужас, отразившийся на его лице, был принят за выражение запоздалого сожаления и тоже вменен в вину, хотя на деле это было лишь воспоминанием о кошмаре прошедшей ночи. Это-то его и погубило. Никто не усомнился, и зря несчастный поэт кричал, что он — Гельвий Цинна, а вовсе не Корнелий, что он был другом Цезаря, а вовсе не его убийцей. Какой-то человек из толпы сорвал с его плеч тогу, другой разодрал тунику, третий ударил дубинкой. Хлынула кровь… Толпа моментально пьянеет от крови. Не прошло и мига, как несчастный Цинна превратился в жалкий труп, который тут же разорвали на куски. Затем, продолжая свой звериный вой, воздели его голову на копье и понесли по улицам.