Вельяминовы. Время бури. Книга четвертая - Шульман Нелли (книги бесплатно без TXT) 📗
– Двигается. Доктор сказал, что скоро он затихнет, пора рожать… – Стивен погладил ее рубашку. Ребенок весело ворочался.
– Это сахар, – хихикнула жена, – он тоже сладкоежка. Я тебя провожу и начну готовить… – Густи загибала пальцы:
– Баранья нога, с мятным желе, с запеченным луком-пореем, и цветной капустой, и пудинг, с апельсиновой цедрой… – Густи, с немецкой аккуратностью, ничего не выбрасывала. Она даже хотела забрать у Майеров пеленки Аарона. Полковник запротестовал:
– Пеленки я могу себе позволить, дорогая моя… – Стивену надо было присмотреть за механиками, готовящими самолет, а потом он возвращался домой.
Он утащил у жены сырник:
– Ты пораньше ляжешь. Незачем с нами сидеть, до полуночи. Полет короткий. Завтра увидимся, в Лондоне… – муж ей не говорил, куда направляется самолет, но Густи понимала, что Лаура летит во Францию. Густи, невольно, подумала:
– Мишель в Сопротивлении, и Теодор тоже. И Лаура там будет… – Густи коснулась ладонью живота:
– Допишу докторат, и вернусь в Блетчли-парк… – Густи занималась анализом перехваченных радиограмм вермахта и преподавала сотрудникам немецкий язык. Она хотела, через год, отдать малыша в группу при церкви, в деревне, и несколько раз в неделю приезжать в Блетчли-парк.
– Я тоже буду полезной… – допив чай, она положила голову на плечо мужу. Ребенок успокоился, Густи взглянула на камин. Кортик Ворона блестел золотым эфесом, в утреннем солнце:
– Николас его получит… – подумала Густи, – а если девочка родится… – муж считал, что женщинам за штурвалом самолета делать нечего:
– Когда Констанца вырастет, все изменится… – усмехнулась Густи, – появятся новые машины. Стивен рассказывал, какие двигатели Питер собирается производить… – двигатели назывались реактивными. Муж хотел первым опробовать новую машину, истребитель Gloster Meteor. Опытный полет планировался на май месяц.
Стивен вдохнул теплый, домашний запах ее волос:
– Не волнуйся, милая… – тихо сказал полковник, – я быстро обернусь. Туда и назад… – Густи нашла его руку, прижавшись щекой к твердой, надежной ладони:
– Будь осторожен, пожалуйста.
Они немного посидели, обнявшись, Густи потормошила мужа:
– Механики тебя ждут, а меня ждет лавка мясника… – на пороге она поцеловала Стивена. Заводя ягуар, он оглянулся. В ее волосах играли солнечные искры, Густи махала ему. Заворачивая за угол деревенской улицы, полковник посигналил. Он заметил черного ворона, сорвавшегося с крыши коттеджа.
– Это к счастью, – Стивен погнал машину к базе.
Моторы транспортного самолета размеренно, уютно гудели. Вдоль бортов протянулись две металлические лавки. Над задраенной дверью тускло светилась красная лампочка, остальной самолет погрузился во тьму.
Лаура сидела на полу, в летном комбинезоне, рассматривая карту Европы. Женщина подсвечивала себе фонариком. Самолет уходил в открытое море, следуя от берегов Корнуолла на юго-запад. Потом транспорт поворачивал, направляясь во Францию. Они надеялись, что на западном побережье Бретани патрулей окажется меньше, чем над проливом. На карте остался четкий след красного карандаша. Кузен Стивен, перед вылетом, проложил маршрут:
– Лаура Леблан, – повторила она, – тридцати лет, не замужем, уроженка Парижа… – Лаура говорила со столичным акцентом и отлично знала город, – преподавательница стенографии, и машинописи… – по выученной наизусть легенде, после сокращения штатов в школе, Лаура переехала в провинцию. У нее имелся паспорт, выданный правительством Виши, вкупе с рекомендательными письмами. Бумаги лежали во внутреннем кармане комбинезона. Передатчик, в футляре от пишущей машинки, гражданское платье, жакет, туфли и сумочку она упаковала в вещевой мешок. В сумочку она сунула портмоне, с вишистскими франками.
– Леблан, Леблан… – с фотографии на документах смотрело упрямое, хмурое лицо. Снимок сделали, когда волосы у Лауры отросли. Она одолжила, у товарок щипцы для завивки и помаду. Волны темных волос падали на плечи:
– Я в парикмахерскую ходила, перед чаем, в отеле. Чаем, и танцами… Меня никто не пригласил… – работая с Густи, она слышала щебет девушки, по телефону. Полковник Кроу каждый день звонил жене. Если кузен был свободен от дежурств, он привозил Густи в Блетчли-парк и забирал вечером, на ягуаре. Девушка целовала мужа, они держались за руки. Лаура старалась не смотреть в сторону круглого живота, под твидовой юбкой, не слышать безмятежный голос Густи:
– У нас все хорошо, милый, не волнуйся. В рефрижераторе пастуший пирог. Разогрей духовку и подожди полчаса. Я сделала кекс, с лимоном и яблоками… – Густи понижала голос, отворачиваясь:
– Я тебя люблю, я скучаю… – Лаура сжимала карандаш, так, что белели костяшки, на пальцах.
На исповеди она плакала, признаваясь в зависти. Священник, наставительно, замечал:
– Вы сами решили оставить вашего сына на попечении отца. Христианин несет ответственность за свои поступки. Нельзя желать дурных вещей близким людям… – святой отец указывал, что Лаура, наоборот, должна быть особенно приветлива к Густи, должна помогать девушке:
– Она гость в нашей стране, – мягко сказал священник, – Библия учит нас заботиться о пришельцах. Вы испытываете похоть, по отношению к ее мужу, и это большой грех. Молитесь блаженной Елизавете Бельгийской, покровительнице целомудрия. Блаженную скоро канонизируют, с ее мужем. Они много лет прожили в безгрешном браке, и ни разу не соблазнились. А вы.., – закончил священник, – вели себя, как блудница, поддавшись, похоти. Вы продолжаете творить подобное.., – Лаура призналась, что у нее была связь, с мужем Густи.
– То есть со Стивеном… – поправив плед, на плечах, она отхлебнула остывшего кофе, из жестяной фляги. Лаура чиркнула спичкой:
– Ничего я творить не собиралась. Я просто сказала, что мне стыдно с ним встречаться, даже по-родственному… – Лаура не знала, рассказывал полковник Густи о той ночи, или нет. Спрашивать о подобном было, конечно, невозможно:
– Наверное, нет… – она вспоминала ясные, голубые глаза девушки, – и вообще, Густи, не виновата. Она со Стивеном любят друг друга… – Лаура могла бы поменять священника, ходить на исповедь в Бромптонскую ораторию, в Лондоне. Святой отец в Оксфорде, был строгим. Он считал, что незамужняя женщина должна стыдиться, как он выражался, похотливых действий:
– Подобные практики толкают вас в пучину разврата, – доносилось до Лауры из-за бархатной занавески, – вы должны их избегать… – Лаура думала, что Густи тоже ходит сюда к исповеди:
– Ей в чем признаваться? – усмехалась женщина, выходя из церкви, закуривая сигарету:
– Она в счастливом браке, ждет ребенка… – Лаура, все равно, продолжала ездить в Оксфорд. Где-то в глубине души, женщина надеялась, что студенты обратят на нее внимание. После исповеди она, обычно, пила кофе, в одной из многочисленных забегаловок, закинув ногу на ногу, скучающе посматривая вокруг. Молодые люди сидели с девушками, младше Лауры на десять лет. Никто не замечал одинокую женщину, в простом костюме, с прядью седины на виске:
– Густи моя ровесница… – горько думала Лаура, – почему он выбрал ее, а не меня… – до них дошли вести о свадьбе Наримуне. Лаура, несколько раз, порывалась написать письмо, Регине. Она понимала, что Наримуне тоже ничего не сказал жене:
– Мальчик думает, что я умерла… – Лаура, ночью, всхлипывала, уткнувшись в подушку, – его вырастит она… Регина. Она тоже уверена, что меня больше нет… – Лаура не могла заставить себя сесть за письмо:
– Это бесчестно. Я обещала Наримуне, что никогда не стану искать встречи с маленьким… – Йошикуни снился ей, в белой, вязаной шапочке, в пеленках. Сын прижимался к ее груди, темные реснички дрожали. Лаура, каждый год, в день его рождения, заказывала мессу, за здоровье мальчика.
Парадное фото, пришло в Лондон, из Сендая, две недели назад. Лаура заставила себя не вздрагивать, глядя на лицо сына:
– Он вытянулся. Мальчик мой, мой хороший… – женщина, ставшая ему матерью, носила элегантное, светлое кимоно. Темные, уложенные в высокую прическу волосы, украшали цветы. Она держала кружевной, пышный сверток, Наримуне, в официальном кимоно, с гербами рода Дате, стоял, положив руку на плечо жены:
