Великое сидение - Люфанов Евгений Дмитриевич (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Вдова Катерина Лиза после Веселевского вышла замуж за Лаврина Дукляса и родила с ним шесть сыновей, – померла в поветрие. Известно, что один сын ее Симон Дукляс живет тоже в Крейсбурхе, а про остальных дознаваться надо. Может, и не живы они.
Для чего понадобилось обо всех этих родичах знать, никто понятия не имел. Не знали и сами дьяки, собиравшие сведения, и велено было им про то не дознаваться. Может, все те люди заподозрены в каком-нибудь преступном по государству воровстве и теперь срочный розыск ведется. Про то одному петербургскому начальству известно.
Собраны были сведения о всех родичах Скаврощука, а потом, спустя некий срок, им было объявлено, чтобы незамедлительно собирались в путь, никакими большими сборами себя не утруждая. Будут подводы поданы и стражники для охраны.
– Как так?.. Почему под охраной?.. Куда ехать?.. За что такая напасть?.. Господин начальник, мы ничего худого не сделали, может, только поклеп какой был… Ах, ох!.. Велено кинуть все, а кто станет за скотиной ухаживать, за курями-гусями смотреть?.. Ой, лишенько-лишенько! Наши соседи злыдни, на них нельзя положиться… Да, может, и не увидеть теперь никогда родных своих мест… Под стражею ехать… Вдруг да и в железо еще закуют…
Слезы, вопли, прощания, а потом…
Диво дивное на белом свете творится. То с великой печалью, со слезами, под стражею ехали, предвидя на будущее одни горести, а приехали в Петербург – у Нарвской заставы военная, мундирная, а также и партикулярная знать встречать вышла, и у всех подобострастно-улыбчивые лица. Привезли в Посольский дворец светлейшего князя, а там громогласная музыка, столы от заморских вин и от другого обильного угощения ломятся.
– Окажите вашу милость, присаживайтесь, угощайтесь. Сейчас к вам государыня выйдет.
Иные из Дуклясов да Гендриковых изо всей мочи щипали себя, чтобы от затяжного сна пробудиться. Нет, не сон, а вполне все явственно.
– Что же э… эт… этто такое? – Один из Скавронских с перепугу да с изумления заикаться стал.
Растворились из внутренних покоев высокие двери в Посольский зал, и в сопровождении светлейшего князя Меншикова вошла в парчовом наряде государыня – царица Екатерина Алексеевна. Вон она какая авантажная!
Обвела она всех лифляндцев приветливым взглядом и просияла от радости.
– Дорогие мои… тетушки, дядюшки, братцы, сестрицы, племянники…
Это ли не чудо произошло? Из простых смертных, из черни самой подлой породы царственными родичами оказались!
Тетушка Анна Мария Веселевская всю дорогу горевала, что у нее со скотиной станется: две коровы да бычок летошний, и одна корова должна вот-вот отелиться.
Ах, тетя Анна Мария, стоит ли убиваться об этом? С завтрашнего дня у тебя в Лифляндии или здесь, под Петербургом, будет новая большая мыза с целым стадом коров и с приписанными к мызе окрестными деревнями. Помещицей станешь, владелицей крепостных душ.
Вильгельм Иоганн огорчался, что не состоялась его поездка в городок на базар; для чего он деготьку накурил? Сколько бы грошей за свой товар выручил! Все медяки на ладони бы уместились. А вот тебе горсть червонцев. Сам светлейший князь в твои дегтем пропитавшиеся руки золотые монеты сыплет. Видал ли когда такое во сне? А это все явь, явь. В близком кровном родстве ты с ее величеством царицей Екатериной. Да, да, это она голенастой босоногой девчонкой у тетушки Анны Марии бегала, а теперь законная хозяйка всего Российского государства. Отмывай добела свои дегтярные руки, будут тебе большие поместья с крестьянами – и на выбор еще: можешь бароном или графом стать.
Вильгельм Иоганн, Карлус и Фриц с изумления или уже с перепоя, не держась на ослабевших ногах, падали на колени и кланялись ее царскому величеству, стуча о паркетный пол лбами, став высокознатными подлинно что в одночасье.
Вот и появились новые дворяне, вельможи из лифляндских захудалых крестьян.
Гости сожалели, что самого царя в гот день не было, в отлучке он находился, но успокаивались тем, что теперь на родственных правах будут запросто видеться с ним, а пока, наделенные царскими милостями и подарками, нагрузившись петербургскими гостинцами, с веселыми песнями разъезжались по своим местам, чтобы кончать там прежнее захудалое житье.
Екатерина радостно сообщила возвратившемуся в Петербург мужу о своей обретенной родне, и Петр, разделив ее радость, сказал:
– Люди, не почитающие своих родных, суть самые неблагодарнейшие твари, а неблагодарность из всех пороков есть наигнуснейший.
Расспросив, кто из ее родственников чем занимался, особо заинтересовался Вильгельмом Иоганном, выгонявшим на продажу деготь.
– Я обещала его в баронское звание возвести; не станешь за это сердиться? – ластилась Екатерина к Петру и любовно заглядывала ему в глаза.
– Баронство – дело пустое, – небрежно отмахнулся он. – Ему надо в промышленники выдвигаться. Поначалу дегтярку свою расширить, подряд взять, чтобы от Риги до Петербурга все почтовые ямы и другие ямские дворы дегтем да колесной мазью бесперебойно снабжал, а когда развернется с этим, то взялся бы еще смолу для Адмиралтейства гнать. За чином-званием задержки не станет, лишь бы деловым был.
– Скажу ему, чтоб старался.
– Вот-вот. Это главное.
Вроде бы все краше становился Петербург, но затрудненные условия жизни не вызывали расположения к нему у множества поселенцев.
– Не устоит он на земле, быть ему пусту, – злобно предсказывала царевна Мария, сестра Петра, выражая мнение всех недовольных сим «парадизом».
Петр знал об этом и говорил:
– Ведаю, что многие чувствуют неприязнь к новой нашей столице, рады бы видеть ее порушенной и сожженным весь флот. Предугадываю, что, как только помру, стадно кинутся люди бежать в возлюбленную ими Москву, но, покуда я жив, не отпущу никого.
Что греха таить, страшно вымолвить – не найдется во всей военной истории побоища, какое отняло от жизни столько людей, сколько легло их в сем «земном раю», ставшем народным кладбищем.
С великим трудом преодолевая всевозможные тяготы, государство беднело без промыслов, а многие тяглые люди заботились больше о том, чтобы елико возможно уклониться от платежа денег в казну, и одной из немаловажных причин ее скудности было укоренившееся на Руси кормление воевод и других начальников. Петр постоянно твердил о бескорыстном служении государству, но было известно, что выколачиваемые из народа деньги, вместо употребления их на общее дело, в немалой части оседали в карманах продувных ловкачей. Это было Петру нестерпимо, и он решил принять устрашающие меры для борьбы с казнокрадами, подобную в прошлом борьбе со стрельцами. А в стране как велось исстари при воеводах, так продолжало быть и при губернаторах. Радовались они, получив такую должность, что будет им сытное, большое кормление. Радовались их жены и дети, ближние и дальние родственники и дворовая челядь, что все станут безмерно сыты и часто одарены следуемыми им подачками. Кому что, а непременно перепадет.
Города, в которых надлежало проживать губернаторам, были несравненно более обжитыми, нежели новомодный Петербург, – не видеть бы его никогда! Тут, в губернском городе, издавна сложившийся уклад жизни: съезжая, или приказная, изба, в коей прежде на жесткой лавке сиживал воевода, а ныне – в мягком кресле – глава губернии господин губернатор, но также он судит и рядит: перед окнами его канцелярии бьют на правеже неисправных плательщиков государевых податей и должников разных прочих поборов. В Петербурге еще далеко не в каждом доме уют и всякие удобства для жизни, а туг – добротное, сложенное из толстенных бревен жилье, при котором жаркая баня с предбанником, клети с подклетями, подвальные хранилища и погребицы. А за частоколом усадьбы – посад, торговая площадь с земской избой, где старосты да старшины ведут повседневное управление людской жизнью; соборная церковь, где поп, протопоп и сам архиерей пекутся о спасении душ горожан; гостиный двор с господами купцами, из коих иные, не пожалев денег на пошлину, так и остались пышнобородыми, а не с постыдно оголенными лицами. Тут же кружечный двор и харчевня возле почтового ямского подворья и на виду прочно сложенная городская тюрьма. Все привычно, знакомо, возведено по ранжиру.
