Гладиаторы - Ерохин Олег (читать книги .TXT) 📗
— Что касается твоей безопасности, то тебе не о чем беспокоиться, — сказал Паллант не задумываясь, — видимо, он все уже решил. — Я попрошу Каллиста, чтобы он перестал преследовать тебя, а в обмен уступлю ему кое в чем перед Клавдием; кроме того, сейчас охрана императорского дворца поручена мне, так что в пределах дворца тебя не так-то просто будет убить. Что же касается моего поручения… Каллист и Клавдий ежедневно в одно и то же время прогуливаются по дворцовому саду, только что порознь. И прогуливаются они без охраны… Так что если какой-нибудь злоумышленник окажется в это время в саду, он без труда сумеет убить Каллиста и напутать до смерти Клавдия, и если на глазах Клавдия какой-нибудь близкий Клавдию человек отгонит от него угрожавшего ему злоумышленника, то этот человек сможет вертеть Клавдием в дальнейшем как угодно… Тебе понятны мои слова?
— Да, господин! — кивнул Сарт, помедлив самую малость. — Твой план хорош — он мне подходит. И когда ты велишь его осуществить?
— Ну уж не сегодня и не завтра. Чтобы злоумышленник мог легко проникнуть в сад и легко выбраться из сада, охрана дворца должна видеть в нем своего… Ты, кажется, был когда-то служителем дворцового зверинца?
— Да, господин.
— Ты можешь продолжить свою службу. Зверинец у Клавдия, я думаю, не будет пустовать… Побольше ходи по дворцу — ты как служитель дворца имеешь на это право, — пусть преторианцы хорошенько запомнят тебя… Думаю, двух недель на то, чтобы они привыкли к тебе опять после твоего непродолжительного отсутствия, будет достаточно?
Сарт снова кивнул — на этот раз молча.
— Вот и прекрасно! А там, глядишь, наступит время действий… А теперь отправляйся в свой зверинец. Я найду тебя, когда понадобишься.
Сарт, поклонившись, вышел из эргастула, а Паллант еще долго стоял в полутьме, что-то прикидывая и что-то бормоча.
Глава двенадцатая. Судороги коварства
Получив от императорского казначея десять тысяч сестерциев‚ Кривой Тит начал прикидывать, как бы ему половчее выполнить распоряжение Палланта насчет убийства Нарцисса, то есть как бы ему убить Нарцисса так, чтобы и имя убийцы осталось тайной, и деньги, отпущенные Паллантом на убийство, по возможности сохранить. Задача казалась непростой, как же к ее выполнению подступиться? Сперва Кривой Тит, имеющий некоторый опыт в практическом зле, решил хорошенько разведать, что собой представляет Нарцисс: каков его распорядок дня, его привычки, его повадки, — в этом знании о Нарциссе наемник Палланта надеялся почерпнуть то ценное, что помогло бы ему успешно и с выгодою для себя выполнить поручение нанимателя.
Но не только Нарцисс интересовал Кривою Тита: не мог забыть он и о молодом римлянине, когда-то вырванном Мессалиной из рук его и вот теперь сумевшем убежать от него вторично. Вернее, убежать не от него, а из тюрьмы, которую он охранял. Смерть Марка Орбелия была нужна Титу не менее, чем смерть Нарцисса: Нарцисса Кривой Тит должен был убить, выполняя волю Палланта, а Марка Орбелия — чтобы не опростоволоситься перед Каллистом, чтобы Каллист так и не узнал, что одному из преторианцев, за которыми гнался Кривой Тит, все же удалось избежать смерти, хотя Кривой Тит твердил об убийстве им всех беглецов. Кроме того, за Марком Орбелием был еще старый должок — он некогда опозорил Тита в «Золотом денарии», и Тит не собирался ему это спускать.
Получается, Марк Орбелий тоже должен был умереть от его руки. Конечно, было бы лучше, если бы такое распоряжение отдал ему Паллант (в случае чего можно было бы сослаться на приказ Палланта)‚ но Паллант не поручал ему убийство Марка, возможно, потому что советчик Клавдия был так потрясен правдой о Нарциссе, что начисто позабыл о том, зачем он явился в эргастул, а может, Паллант вовсе и не хотел Марка убивать. Так что выходило — убить Марка Орбелия Кривой Тит должен был по собственному почину.
Но чтобы убить Марка Орбелия, сначала нужно было выяснить, где он находится…
Мессалина спрятала Марка в доме Клавдия, как она и обещала Нарциссу. Вернее, «спрятала» — не то слово, Мессалина совсем не прятала Марка в своем доме. Управителю она сказала, что купила молодого, сильною раба специально для охраны своих покоев и что раб этот будет подчиняться только ей. Марк обязан был целыми днями сидеть в маленьком коридорчике, который вел в комнаты Мессалины, вроде как охраняя их. Ночевал он в этом же коридорчике, используя для сна узкое и низкое переносное ложе. Последнее, впрочем, выполнялось не всегда: с тех пор, как Марк бежал из эргастула, Мессалина стала частенько наведываться к своему малолетнему сыну Германику, воспитывавшемуся в старом доме Клавдия, оставаясь в этом доме на ночь.
Ливию Мессалина тоже перевела в дом своего мужа, отведя ей комнату поблизости от своих покоев. Марк изредка видел Ливию, и каждый раз при встрече с ней ему становилось стыдно за то положение, которое он при Мессалине занимал: не воина, не мужчины и даже не человека, а самца. Но Ливия молчала, не высказывая пренебрежения к нему, и это успокаивало Марка. Лишь несколькими словами обменялись они — это было в тот день, когда она поселилась в доме Клавдия, то есть когда Марк бежал с Палатина. Марк скупо поблагодарил Ливию за помощь, а она что-то безразличное бросила в ответ. И все — больше ничего… О теле Ливии Марк почти не думал — она была слишком худа.
Однажды слуга принес Ливии большой ларец красного дерева, доложив: «Какой-то раб велел передать тебе, госпожа. Он сказал, что это тебе от Мессалины».
Ливия открыла ларец — там оказался ларец поменьше и свиток. Развернув свиток, она прочитала: «Передай ларец моему Марку. Мессалина».
Стенки ларца украшали пластинки, похожие на золотые. Ливия осторожно провела рукой по ним, удивляясь искусной работе, и подумала: «Наверное. Мессалина решила передать это через меня, чтобы слуги не болтали лишнее. Там, в ларце, какой-то подарок.
Но она сама часто бывает здесь, разве она не могла, передать ларец Марку из рук в руки?»
Ливия еще раз взглянула на свиток. Текст был написан явно не рукой Мессалины. Может, под диктовку Мессалины писала ее любимая рабыня Хригора? Но Хригора, кажется, была неграмотной, да и Мессалине совсем ни к чему было поручать кому-либо то, что она без труда могла сделать и сама.
Ливия, не будучи простушкой, достаточно была наслышана о всевозможных видах коварства, чтобы заподозрить неладное. Она знала, что Паллант, бросивший Марка в темницу, хотел то ли убить его, то ли кастрировать. Так, может, Паллант так и не оставил Марка в покое, так, может, Паллант по-прежнему добивается своего? Конечно, в ларце не мог скрываться некий волшебный нож, способный сам собою отрезать нечто, поэтому лишение мужественности Марку не грозило. Однако в ларце вполне мог находиться какой-нибудь сильный яд, способный отравить через кожу или через воздух…
Тут Ливию покинуло благоразумие. Не понимая толком, что делает, Ливия стянула со стола скатерть, расписанную золотом, и обмотала ею руки. Затем Ливия отодвинула маленький засовчик замка и приоткрыла крышку ларца.
Что-то больно кольнуло Ливию в руку. Сначала она ничего не поняла, а потом закричала, когда ее рука, дернувшись, откинула крышку ларца.
В ларце, свернувшись, лежала маленькая змейка.
Змейка зашипела и стала выпрямляться, приподнимаясь, словно собиралась ужалить опять. Ливия отскочила от ларца, продолжая кричать. На крик ее сбежались рабы, они завалили змею тряпками и забили креслами, так что когда в комнате Ливии появился Марк, змея была уже мертва.
Ослабевшая от яда, Ливия стонала на ложе.
Марк кинулся к Ливии. Левая рука ее была все еще обмотана покрывалом, почему-то мокрым. А губы ее уже начали синеть…
— Что тут у вас? — послышался недовольный голос.
Марк оглянулся на дверь. В комнату входил управляющий домом Клавдия — его вольноотпущенник Анастас, а с ним — грек Диофан, искусный лекарь, приставленный по воле Клавдия к Германику.
«Змея, господин… Госпожу ужалила змея…» — раздались виноватые голоса рабов, испугавшихся, как бы управляющий не счел появление змеи внутри дома их недосмотром. Анастас что-то принялся выяснять у рабов, но Марк его не слушал: он напряженно всматривался в лицо Диофана, который, завидев Ливию, сразу же подошел к ней и теперь внимательно рассматривал ее укушенную руку — опухшую и посиневшую. Закончив с рукой, Диофан взялся за покрывало и поднес его к своему носу.
