Охотники за сокровищами - Уиттер Брет (полная версия книги .txt) 📗
Почти 400 мест, и все к западу от Рейна. После того как Рейн будет форсирован, фронт легко может растянуться на тысячи и тысячи километров. А у него все так же в подчинении девять человек. Хоть бы они получили еще четырех в помощники. Казалось, что главный штаб солидарен с Диксоном-Спейном: торопиться никогда не стоит.
У Стаута был старый верный «Фольксваген» – у большинства хранителей не было своих машин. Пока что им приходилось довольствоваться прибывшими из главного штаба камерами. Только пленку к ним так и не выдали. Камеры были недорогим французским старьем, но их было достаточно.
Проклятые немцы. Почему они не сдаются? Исход войны был определен, когда союзники остановили Арденнское наступление. Все понимали, что вопрос не в том, победят они или нет, а в том, как скоро и какой ценой… Сколько еще пострадает солдат, простых жителей, виновных и невиновных, старых и молодых, не говоря уж о памятниках, исторических зданиях и произведениях искусства! Победа на поле боя – совсем не то, что победа в деле сохранения культурного наследия человечества. И итоги их тоже будут оценены по-разному. Иногда Стауту казалось, что он ведет совершенно другую войну, войну внутри войны, что его затягивает в отдельный водоворот стремительно мчащийся вниз поток. «Что, если мы выиграем войну, – подумал он, – но на наших глазах потеряем последние пятьсот лет европейского культурного наследия?»
«Ты спрашиваешь, почему немцы не хотят просто сдаться и прекратить резню? – писал Стаут жене. – Ты знаешь, я никогда особенно не любил эту нацию, и по мере того, как мы продвигаемся вперед, даже моя невысокая оценка становится еще ниже. Я считаю их руководителей неумными, злыми и коварными людьми, а простых немцев – незрелыми и невероятно глупыми. По их собственному идиотскому мнению, сдаваясь, они не получают ничего, а сражаясь, остаются с иллюзией военной славы». И все же Джордж Стаут был готов на многое, чтобы защитить немецкую культуру.
Он взглянул на часы. Ужин давно закончился, столовая уже закрылась. Опять не успел. Желудок бурчал, но он считал, что это не от голода, а от гриппа, подхваченного в последние дни. Стаут осторожно свернул карту Германии, вернул ее в тубу и поставил обратно на полку. Затем положил на стол свою коричневую посылку. Она казалась посланием из другого мира, связывающим его с прошлой жизнью, и он смотрел на нее с нежностью. Наконец он снял клейкую ленту и раскрыл посылку. Внутри, в окружении запакованных подарков, лежал фруктовый кекс. Он представил себе кухню своего дома, жену, склонившуюся над миской, сыновей – один все еще цепляется за мамин фартук, второй только-только записался во флот. Он был предан своему долгу и чести, но, как и все остальные, скучал по дому. Ему хотелось просто отломить кусок кекса и набить им рот, но он понимал, что нож уместнее. Он осторожно отрезал себе кусочек. Кекс подсох, но все еще оставался вкусным.
Тем вечером, как почти всегда в конце долгого дня, он взялся за ручку.
Дорогая Марджи!
Сейчас половина девятого, и я наконец закончил работу и дожидаюсь одного телефонного звонка. Пока жду, с удовольствием сообщаю тебе, что сегодня днем до меня наконец доехали две твои рождественские посылки. Они слегка потрепались в дороге <…> но я совершенно счастлив. Фруктовый кекс прибыл практически в целости и уже почти уничтожен. Все подарки просто замечательные. Носки мне были нужны, да и все остальное пригодится. Я чуть не разрыдался над носовым платком от Берты, а какие хорошенькие эти ленточки и обертки! Даже рождественская свеча совсем не лишняя – здесь они очень нужны и достать их трудно.
Многое предстоит сделать. Сейчас мы немного застряли, но со всем справимся. Все это можно преодолеть методичной работой. К тому же меня всегда утешает мысль о том, что я борюсь с конкретными трудностями, а не с причудами какого-то дурака. Именно последнее отнимало у меня столько сил в Музее Фогга. Интересно, что там будет дальше.
Глава 28
Искусство переезжает
Имение Геринга в Каринхалле
13 марта 1945
8 февраля 1945 года Советская Армия, освободив Польшу из лап нацистов, перешла реку Одер и вступила на территорию Германии. За несколько дней до этого колонна грузовиков и машин начала эвакуацию из Каринхалла, охотничьей резиденции, картинной галереи и имперского дворца Германа Геринга в лесу Шорфхайде, к северо-востоку от Берлина. На ближайшей железнодорожной станции предназначенные к эвакуации предметы грузились в вагоны для последующей транспортировки, заполнив оба персональных состава Геринга и одиннадцать дополнительных вагонов. Большую часть груза составляли произведения искусства.
Месяц спустя, 13 марта 1945 года, Вальтер Андреас Хофер, отвечавший за художественную коллекцию Геринга, подготовил еще один поезд с произведениями из бесценного собрания рейхсмаршала. Геринг, которого судьба личных владений заботила гораздо больше, чем потеря Восточной Германии, приехал в Каринхалл и отобрал подлежащие транспортировке предметы. Поначалу он не собирался брать с собой предметы искусства, которыми завладел в Париже с помощью Оперативного штаба. Геринг гордился собственной честностью, а эти произведения, если смотреть на них с непредвзятой точки зрения, могли показаться приобретенными при сомнительных обстоятельствах. Хофер спорил с ним яростно и в итоге победил. Так что большинство работ, прибывших в Каринхалл через Жё-де-Пом, были снова в пути: вместе с сотнями других они двигались в резиденцию Геринга на юге, подальше от Советской Армии.
Несколько великолепных небольших картин – в их числе шесть кисти Ганса Мемлинга и одна – Рогира ван дер Вейдена – отправились вместе с Герингом и его женой. Они должны были подстраховать их финансово, объяснял жене Геринг, на случай катастрофы. Она также взяла с собой бесценный экземпляр коллекции рейхсмаршала, картину Яна Вермеера «Христос и блудница». Два добытых нацистами Вермеера (из 38 картин, которые, как считалось тогда, принадлежали кисти мастера) Геринг был вынужден отдать Гитлеру, но не собирался расставаться с третьим. Он обменял его на внушительное число картин: 150.
Но многие произведения искусства пришлось бросить. После всех лет «приобретений» рейхсмаршал собрал тысячи ценных работ. Стены его галерей и жилых помещений в Каринхалле были забиты картинами, иногда их приходилось вешать по две-три штуки друг над другом, даже над дверными проемами, потому что места хронически не хватало. Естественно, время создания и стиль картин при этом не учитывались. Это была исключительно откровенная демонстрация превосходства количества над качеством, поскольку рейхсмаршал не очень-то разбирался в искусстве. Большинство торговцев художественными ценностями знали, что рейхсмаршал не в силах устоять перед работами знаменитостей, и сбывали ничего не подозревающему нацисту второстепенные работы великих мастеров. У него было тридцать картин голландца Якоба ван Рейсдала, почти столько же – французского художника Франсуа Буше и больше сорока картин голландца Яна ван Гойена, а также внушительная коллекция из шестидесяти работ его любимого мастера, великого немецкого художника Лукаса Кранаха Старшего. Хофер помог Герингу расширить и улучшить коллекцию, отправил не столь значительные работы в резиденции в Вельденштайне и Маутерндорфе и спрятал все самое лучшее в подземном бункере в Курфюрсте. И все равно двух поездов, даже если речь шла об очень длинных составах, никак не хватило бы, чтобы вывезти все несметные сокровища Каринхалла. Красная Армия подходила все ближе. Хофер понимал, что второй поезд скорее всего окажется последним, и ему было дурно от одной только мысли бросить не вместившиеся произведения искусства.
Последний поезд отбыл в начале апреля, но даже после того, как все вагоны были забиты, Каринхалл не опустел. Тяжелые статуи закопали в землю – в близлежащем лесу, где в свое время похоронили и первую жену Геринга, Карин, в честь которой было названо имение. Но некоторые слишком большие картины и бесчисленное количество наворованной Оперативным штабом мебели оставались в просторных комнатах. Поместье было не только набито произведениями искусства, но и нашпиговано взрывчаткой. Рейхсмаршал не собирался так просто отдавать свои бесценные сокровища в руки советских солдат – и даже готов был взорвать свой «королевский» дворец со всем его содержимым.
