Охотники за сокровищами - Уиттер Брет (полная версия книги .txt) 📗
Но на действительно важные беседы: такие, как разговор с архивариусом доктором Эдвардом Эвингом, чье имя неоднократно всплывало в чужих рассказах, Поузи приглашал хранителя памятников 12-й армии США Джорджа Стаута. Керстайн вскоре понял, что Стаут, настаивавший на создании службы охраны произведений искусства еще на встрече в музее Метрополитен в 1941 году, был местным экспертом, на которого полагались все остальные. Если что-то нужно было делать, то он один знал как.
Стаут приехал 15 января. Два дня он допрашивал доктора Эвинга, а Керстайн вел запись. Записывать, правда, поначалу было особенно нечего. Доктор Эвинг отвечал тихо и быстро. Немецкая пропаганда давно уже выставляла союзников, и прежде всего американцев, главными варварами и грабителями произведений искусства: мол, они все конфискуют и продадут кому-нибудь подороже. Но с самого начала в ПИИА прозорливо решили не привлекать к работе с памятниками торговцев произведениями искусства, а только профессионалов в области культуры и научных работников. На европейских чиновников обычно производило впечатление то доверие, которое оказывали их сограждане хранителям памятников. Из всех хранителей больше всего доверия вызывал Джордж Стаут. Он излучал знания, профессионализм и искреннюю любовь и уважение к культурным памятникам.
И Эвинг в итоге заговорил. Он объяснил, что в представлении нацистов Метц был немецким городом. Ведь Германии пришлось отдать его французам после Первой мировой войны. На деле все, конечно, было сложнее, но нацисты любили упрощения. Эвинг процитировал Гитлера: «Толпа умеет запоминать только простые идеи, повторенные тысячу раз».
За каких-то двадцать минут Эвинг раскрыл Керстайну глаза на сложности, которые ждали их впереди. За одно предположение, что союзники могут войти в Германию, могли расстрелять или, что еще хуже, отправить на Восточный фронт. Готовиться к такой возможности тоже было предательством. Поэтому историки искусства в Метце только каталогизировали хранившиеся в городе шедевры, но ничего не делали для того, чтобы их защитить. Эвакуация началась только тогда, когда союзники находились уже совсем рядом. Но Эвинг, конечно, не называл это эвакуацией. Он говорил о временном безопасном хранении предметов искусства, которые вернутся в Германию после того, как она выиграет войну.
– Они всегда все отрицают, – сказал Стаут Керстайну после допроса. – Всегда речь о «них», не о «нас». Преступления всегда совершает кто-то другой. Но для нас это неважно. Наша задача не в том, чтобы судить, наше дело – спасать искусство.
Сокровища Метца оказались разбросаны повсюду: их находили в гостинице, в крипте собора, в подземной шахте. Эвинг указывал места на карте города, которую протянул ему Стаут. Керстайн заметил, что сам Стаут оживился при упоминании только одного города: Зигена.
– А что случилось с Гентским алтарем?
Эвинг знал о том, что алтарь забрали, и был уверен, что он все еще в Германии. Вернее всего – в подземном бункере рядом с Кобленцем. Или в резиденции Геринга, Каринхалле. Или в гитлеровском Бергхофе в Берхтесгадене.
– Но, может быть, – сказал он, – алтарь увезли в Швейцарию, Швецию или Испанию. Я, честное слово, не знаю.
Уже позже Керстайн осознал (хотя потом не помнил точно, когда и где его осенило): «Не все немцы одинаковы. Многие никогда не сочувствовали нацистам, но продолжали молчать из страха. Да и нацисты бывают разными. Есть среди них и те, кто присоединился, чтобы выжить, есть карьеристы, есть безвольные последователи принятого порядка вещей. Но есть и те, кто верит искренне, – вот в них-то вся загвоздка. Возможно, мы найдем то, что ищем, только после того как последний истинно верующий будет мертв».
Глава 27
Джордж Стаут и его карты
Верден, Франция
6 марта 1945
Перед хранителем памятников Джорджем Стаутом лежали изрядно помятые посылки, на одной стоял штамп военной почты: «Доставлено в поврежденном виде». Он взял верхнюю и перевернул. Внутри что-то грозно звякнуло, как будто поломалось в пути. Да, адрес отправления был написан рукой его жены Марджи, но, кроме этого, посылка ничем не напоминала о доме. На штампе стояла дата: начало декабря 1944 года – а на дворе было уже 6 марта 1945-го. Джордж Стаут не сомневался, что до него наконец дошли его рождественские подарки. И это заставило его задуматься о том, как много изменилось за эти три месяца.
Сначала Арденнская операция. Потом прорыв союзников. Невыносимо холодная зима. И, конечно, его перевод в 12-ю группу армий США, командующую всей немаленькой американской армией. И хотя новое назначение потребовало от него покинуть передовую и отправиться во Францию, оно хотя бы обеспечило ему теплую постель. Ну, не такую уж и теплую – всю зиму он проклинал «чертову принципиальность», не позволившую ему забрать себе оставшееся после немцев стеганое одеяло. В любом случае это было гораздо лучше, чем траншеи и землянки, в которых приходилось спать на пути в Германию. Во Франции у него были даже свежие яйца на завтрак и немного трофейного вина к ужину. Назначение в 12-ю группу армий сулило собственный стол, небольшой кабинет и влияние на действия четырех армий общим числом 1,3 миллиона человек – ровно девять из которых были хранителями памятников на фронте.
Можно было, конечно, считать это повышением, но для Джорджа Стаута новая должность обернулась наихудшим кошмаром: административной работой. Все свелось к заполнению бумаг, встречам, передаче сообщений от главного штаба на фронт и обратно. Вот типичная запись того времени из дневника Стаута: «Назначения в ПИИА: проверка, отбор, квалификации, оплата, сроки службы, определение вышестоящей инстанции; изготовление микрофильмовых копий всей полевой документации ПИИА; досье на работников ПИИА и прочего личного состава гражданской службы; информация о хранилищах в Германии».
Вернувшись в штаб передовой во французском Вердене, рядом с немецкой границей и зоной боевых действий, Джордж почувствовал себя гораздо счастливее. Оказавшись на востоке, он увидел все преимущества своей должности и постепенно начал сживаться с новой ролью. Как офицер, руководящий ПИИА, он больше не был ограничен близлежащей территорией. При наличии документов, на оформление которых иногда требовалась пара-тройка дней, он мог путешествовать по всей территории, подчинявшейся 12-й группе армий. То есть остальные хранители могли позвать его, когда совершали важные находки. Только недавно он объехал долину реки Амблев с Уокером Хэнкоком, осматривая местные деревушки, пострадавшие от Арденнской операции, допрашивал военнопленных в Метце вместе с офицерами 3-й армии, побывал в Ахене и оценил масштабы разрушений, причиненных 1-й армией США в октябре 1944-го. К нему сходились все нити, он был главным звеном всей операции. И впервые все полевые офицеры ПИИА понимали, что над ними хоть кто-то стоит, что они являются частью единого целого и не сражаются в одиночку за культурное наследие всей Европы. Джордж Стаут не хотел повышения в 12-ю группу армий, но оно произошло чуть ли не случайно и сделало его незаменимым. Теперь он был тем фундаментом, на котором строилась программа сохранения памятников всей Северной Европы.
А может, назначение было не случайным, а неизбежным? С самой первой встречи в Нью-Йорке в декабре 1941 года, на учебной базе в Шрайвенхеме, в изрытой заграждениями Нормандии, во время стремительного наступления к немецкой границе Джордж Стаут был незаменим. Разница заключалась только в том, что теперь это было закреплено официально.
И вовремя, потому что 6 марта 1945 года самые тяжелые испытания хранителям еще только предстояли. Стаут отложил посылки из дома – он откроет их позже, когда будет свободное время, – и расправил карты.
Британская 2-я армия возглавляла северный фланг атаки в Голландии. Стаут не сомневался, что британский ученый Рональд Бальфур, его бывший сосед по комнате, держит ситуацию под контролем, даже если пока ему не удалось обнаружить свою главную цель: украденную из Брюгге Мадонну Микеланджело.
