Илья Глазунов. Русский гений - Новиков Валентин Сергеевич (книги без регистрации бесплатно полностью txt) 📗
Моральная победа Христа, даже при временном торжестве инквизитора, не вызывает сомнения. Как пример возложенной на себя ответственности и страдания «за все грехи людские мировые и единоличные», проявление истинной свободы выбора вплоть до принятия смерти за высшую идею – образ Христа в терновом венце, несущего крест на картине «Голгофа». Поднебесная высота холма, по которому Христос свершает свой трагический путь, ассоциируется с высотой его подвига. Примечательно, что картины такого монументального масштаба, хотя и входят в цикл иллюстраций, могут рассматриваться как законченные станковые произведения.
Разложение одержимой бесовством души творцов антихристовой программы обнажает художник в образе Ставрогина – с безумным взглядом, мерзкой гримасой спекшихся губ, в вампирских образах теоретика разрушения общества Шигалева, главы организации разрушителей Верховенского; в воссозданном акте злодейства – убийстве Шатова…
Отмечая сложность выражения философских идей в зримых образах, не лишним будет в данном случае еще раз напомнить, что мир Достоевского весьма труден для восприятия. И даже сам факт обращения художника к этой непростой теме заслуживал бы признательности. Не говоря уже о высшем полете вдохновения и мастерстве, проявленном художником в интерпретации основополагающих творений великого мыслителя, благодаря чему его мысли нашли осязаемое предметное выражение для миллионов людей.
Воспринимая мир в борении добра и зла, писатель и вслед за ним и художник обозначают поле этой битвы, открывают реальную угрозу всякого рода бесовщины и используемые ею формы и средства достижения цели. Разложение современного мира осуществляется по сценарию великого инквизитора. В этом смысле после Достоевского ничего особенного добавить не приходится. Его пророчество все более обретает черты воплощенной действительности. Мировые скандалы, связанные с деятельностью тайных масонских лож, сионистских, террористических и иных организаций подобного рода, – красноречивое тому подтверждение.
Современное инквизиторство может еще уповать в своих притязаниях на новый аргумент, которого не было в XIX веке, – возможность уничтожения самого земного мира.
Так что вопрос – быть или не быть торжеству бесовщины – приобретает особо актуальное значение, первостепенное перед всеми другими. Но существует ли и где та духовная опора, которая могла бы помочь людям устоять перед бесовским наваждением? И если вновь обратиться к Достоевскому, одним из ответов может стать такое его рассуждение: «И впоследствии, я верю в это, то есть, конечно, не мы, а будущие грядущие русские люди поймут уже все до единого, что стать настоящим русским и будет именно значить: стремиться внести примирение в европейские противоречия уже окончательно, указать исход европейской тоске в своей русской душе, всечеловечной и всесоединяющей, вместить в нее с братскою любовью всех наших братьев, а в конце концов, может быть, и изречь окончательное слово великой, общей гармонии, братского окончательного согласия всех племен по Христову евангельскому закону! Знаю, слишком знаю, что слова мои могут показаться восторженными, преувеличенными и фантастическими… Что же разве я про экономическую славу говорю, про славу меча или науки? Я говорю лишь о братстве людей и о том, что ко всемирному, ко всечеловечески братскому единению сердце русское, может быть, изо всех народов наиболее предназначено, вижу следы сего в нашей истории, в наших даровитых людях, в художественном гении Пушкина».
Конечно, за этими искренними словами при желании можно усмотреть намек на некую национальную исключительность – в свое время Достоевскому предъявляли и более жестокие упреки. Но нельзя сказать, что Федор Михайлович был одиночкой во взгляде на Богом дарованное предназначение русского народа. В начале XX века известный французский ученый Элизе Реклю, говоря о перспективах развития международного взаимообщения, писал:
«И вы, русские, какое участие примите вы в этом широком движении, которое несет нас ко входу в новый мир?… Какими великими доблестями щедро наделит вас история?
Заранее можем мы ответить на это: вашей главной заслугой все должны будут признать то, что вы были наиболее гостеприимным, наиболее братолюбивым из народов.
…Вы везде будете желанными гостями и всех будете принимать у себя как друзей; ни одна национальная группа не будет содействовать столько, как ваша, нарождению нации будущего, которая произойдет от всех рас и будет говорить на всех языках. Вы будете главными в деле истинно человеческой цивилизации, зиждущейся на свободе и праве».
Подобных предсказаний было немало. И теперь, даже после перестроечных шоковых потрясений, Россия в глазах многих зарубежных деятелей науки и культуры остается последним оплотом духовности, изгоняемой сатанинскими силами, уже в рамках осуществляемой глобализации. И, как считает Глазунов, именно Россия способна оказать Западу духовную и культурную гуманитарную помощь, в которой он так остро нуждается.
Обличая инквизиторство в иллюстрациях к произведениям классики и в станковых произведениях, Глазунов не терял веры в неиссякаемые духовные силы родного народа, его идеалы и великое предназначение. Помимо Достоевского, он заново приоткрыл читателям мир многих русских писателей и поэтов. Но, как и всегда и во всем, выбор художником имени того или другого творца слова не был случайным, зависящим от внешних преходящих причин и обстоятельств. Глазунов создавал иллюстрации к произведениям тех авторов, которые наиболее близки ему по мировосприятию и мировоззрению, в творчестве которых наиболее глубоко отразились самобытные национальные черты бытия народа, его культуры.
Например, строгий патриархальный уклад Заволжья, обусловленный последствиями русского раскола, предстал в художественных произведениях и исследованиях П. Мельникова-Печерского. Мир российской провинции и ее праведников – людей не единого прекраснодушного порыва, но каждодневного нравственного подвига – в сочинениях Н. Лескова. «Колумбом» московского купеческого Замоскворечья стал выдающийся русский драматург А. Островский.
То есть Глазунова привлекает творчество тех писателей, которые наиболее целеустремленно трудились над осмыслением главной проблемы общего дела развития русского национального самосознания – возвращение в современность всех добрых самобытных корневых начал (в организации труда и быта, в семейных и мирских взаимоотношениях и т. д.) как незаменимой основы в поиске истины и исполнении исторического предназначения народа.
Духовному родству художника с этими писателями способствовала и такая черта их творчества, как страстность, предельная искренность в духовных исканиях – черта, как уже отмечалось, характеризующая самого Глазунова.
Великим знатоком исконного народного быта и речи справедливо считается П. Мельников-Печерский. Еще будучи учителем нижегородской гимназии, он увлекся изучением истории. Особый интерес проявлял к русским раскольникам, множество которых обитало в Заволжье. С этим краем, где до сих пор живы предания о Батыевом нашествии, о граде Китеже, связана творческая деятельность писателя.
«Старая там Русь, исконная, кондовая, – повествует он в романе «В лесах». – С той поры, как зачиналась земля Русская, там чуждых насельников не бывало. Там Русь сыстари на чистоте стоит, – какова была при прадедах, такова хранится до наших дней. Добрая сторона, хоть и смотрит сердито на чужанина».
Основные проблемы произведений Мельникова-Печерского, определяющие драматизм и трагизм конфликта, – проблема веры, любви, губительной сущности денег. Но суровость жизненных ситуаций не заслоняет писателю поэзии чувств, открываемой им в народных представлениях и обычаях. Он воспринимает народ как хранителя незыблемых нравственных ценностей, хотя и осуждает некоторые стороны быта.
Подлинный мастер русского слова, Мельников-Печерский создает живописнейшие пейзажи и колоритнейшие жанровые сцены, до основания проникает в духовный мир героев. Недаром по живописности создаваемых им картин его сравнивают с Б. Кустодиевым.
