Илья Глазунов. Русский гений - Новиков Валентин Сергеевич (книги без регистрации бесплатно полностью txt) 📗
Резкость социальных контрастов жизни, трагизм человека, задавленного бедностью или переживающего крушение своей творческой личности, обнажает художник в иллюстрациях к повести «Неточка Незванова». На этом фоне образ главной героини воспринимается как луч надежды.
Философской углубленностью, безбрежностью страстей человеческих захватывают работы цикла к роману «Идиот» (к этому произведению, как и к «Братьям Карамазовым», и к «Бесам», Илья Глазунов обращался неоднократно на протяжении всего творческого пути). Основные «нервные узлы» романа художник выразил в трех главных образах. Как символ исстрадавшейся в жестоком мире красоты воспринимается образ Настасьи Филипповны. Во взгляде ее огромных глаз – необъятность трагизма души. Земное плотское начало – в затемненном облике Рогожина, с буравящим взглядом маленьких, будто граненых, глаз. И детски просветленный лик князя Мышкина, сохранившего чистоту восприятия мира.
Далее художник проводит нас по кругам душевного ада героев вплоть до рокового трагического финала. Но трагедия загубленной красоты, без которой мир беднеет и мертвеет, развертывается не в замкнутом пространстве души. Город и общество выступают как активные соучастники и сотворцы этой трагедии.
Наивысшей концентрации философская мысль художника достигает в иллюстрациях к романам «Братья Карамазовы» и «Бесы». Первый из них, в котором соприкоснулись «мимоидущий лик земной и вечная истина», нередко называют духовным завещанием писателя. Здесь показываются не только величайшие бури и трагедии, свершающиеся в душе даже самого ничтожного человека, где «дьявол с богом борется», но и поднимается вопрос о сущности и перспективах всего мироустройства.
Борения и страсти героев на земном человеческом уровне представлены в драматически насыщенных сценах без всякого налета бытовизма. Среди персонажей романа у художника особо пронзительное звучание приобретает образ Грушеньки, через который продолжается развитие сквозной для писателя темы трагедии красоты. Одухотворенные образы старца Зосимы, монахов, Алеши Карамазова предстают как олицетворение духовности, устремленной к светлому идеалу. Легенда о великом инквизиторе переносит борьбу дьявола с богом на другой, высший уровень. В ней сокрыт исток главных пророческих откровений Достоевского, предостережение будущим поколениям. Но для того, чтобы оценить значимость сделанного Глазуновым в художественном раскрытии этой философской концепции писателя, являющейся отправной и в мировоззрении художника, необходимо остановиться на ее сути.
В поэме «Великий инквизитор», сочиненной якобы Иваном Карамазовым, повествуется о том, как после пятнадцати веков христианства, где-то в Севилье явился на землю Христос. Это было в то время, когда за малейшее сомнение в христовой истине сжигали на костре. А самым неистовым гонителем еретиков прослыл великий инквизитор. Он узнает Христа. Но велит страже взять его и заключить в темницу. Ночью со светильником спускается к нему. «Зачем же ты пришел нам мешать?» – спрашивает он узника.
В последующей исповеди инквизитор, вступая в спор с учением Христа, излагает свою концепцию сущности человека и устройства мира. Вначале он напоминает, как некогда страшный и умный дух, дух самоуничтожения и небытия говорил с Христом в пустыне и поставил перед ним три вопроса, в которых как бы соединена в одно целое и предсказана вся дальнейшая история человечества.
В этих трех вопросах и заключались две противоположные точки зрения на человека – Христова и инквизиторская, антихристовская. Первый вопрос о приоритете «хлебов» или свободы. Ты пришел в мир с голыми руками, говорит инквизитор, с каким-то обетом свободы, которого люди, в простоте своей и прирожденном бесчинстве, не могут и осмыслить, которого боятся и страшатся, ибо ничего и никогда не было для человека и человеческого общества невыносимее свободы… Ты возразил, что человек жив не единым хлебом. Но знаешь ли ты, что во имя этого самого хлеба земного и восстанет на тебя дух земли и сразится с тобою и победит тебя и все пойдут за ним…
Знаешь ли ты, продолжал инквизитор, что пройдут века, и человечество провозгласит устами своей премудрости, что преступления нет, а стало быть, нет и греха, а есть лишь только голодные. «Накорми, тогда и спрашивай с них добродетели!» – вот что напишут на знамени, которое воздвигнут против тебя и которым разрушится храм твой. На месте храма твоего воздвигнут новое здание, воздвигнется вновь страшная Вавилонская башня, и хотя и эта не достроится, как и прежняя, но все же ты бы мог избежать этой новой башни и на тысячу лет сократить содрогания людей.
Второй вопрос, в котором заключена вековечная тоска человеческая, – это «перед кем преклониться». Из-за всеобщего преклонения люди истребляли друг друга мечом, создавали богов и взывали друг к другу: «Бросьте ваших богов и придите поклониться нашим, не то смерть вам и богам вашим».
Инквизитор согласен, что тайна бытия человеческого не в том, чтобы только жить, а в том, для чего жить. «Без твердого представления себе, для чего ему жить, человек скорей истребит себя, чем останется на земле, хотя бы кругом его все были хлебы». Но свобода выбора – непосильное бремя для человека. И вместо того, чтобы овладеть свободой человека, упрекает инквизитор Христа, ты умножил ее и обременил мучениями душу человеческую. А между тем тебе предлагались три силы, могущие навеки пленить совесть этих слабосильных бунтовщиков: это чудо, тайна и авторитет.
Третий вопрос – вытекает из потребности людей во всемирном единении. Оно тоже происходит из слабости человеческой. Для удовлетворения этой потребности Христу было предложено обратиться к силе – мечу кесаря. Приняв этот третий совет могучего духа, говорит инквизитор, ты восполнил бы все, что ищет человек на земле, то есть: перед кем преклониться, кому вручить совесть и каким образом соединиться наконец всем в бесспорный общий и согласный муравейник, ибо потребность всемирного соединения есть третье и последнее мучение людей. Но Христос отверг меч, не захотел насаждать единение людей силой.
И тогда мы взяли от него Рим и меч кесаря и объявили лишь себя царями земными, царями едиными, хотя и доныне не успели еще привести наше дело к полному окончанию. Далее инквизитор рисует картину нового устройства мира по проекту антихриста, идеи которого воплощает в жизнь.
В инквизиторском царстве рабство будет считаться истинной свободой. Своих поработителей люди воспримут как благодетелей. Получая от них хлебы, мыслит инквизитор, конечно, они ясно будут видеть, что мы их же хлебы, их же руками добытые, берем у них, чтобы им же раздать, безо всякого чуда, увидят, что не обратили мы камней в хлебы, но воистину более чем самому хлебу рады они будут тому, что получают его из рук наших! Они станут робки и станут прижиматься к нам в страхе. Они будут дивиться и ужасаться на нас и гордиться тем, что мы так могучи и умны…
Они будут трепетать гнева нашего, умы их оробеют, глаза их станут слезоточивы, как у детей и женщин, но сколь же легко будут переходить они по нашему мановению к веселью и смеху, светлой радости и счастливой детской песенке… О, мы разрешим им и грех, они слабы и бессильны, и они будут любить нас, как дети, за то, что мы им позволили грешить. Мы скажем им, что всякий грех будет искуплен, если сделан будет с нашего позволения, наказание же за эти грехи, так и быть, возьмем на себя. Самые мучительные тайны их совести – все понесут они нам, и мы все разрешим и они поверят решению нашему с радостью, потому, что оно избавит их от великой заботы и страшных теперешних мук решения личного и свободного…
Подобная, не теоретическая, а уже реальная модель инквизиторства, утверждаемая в современной Достоевскому действительности, рассматривается в романе «Бесы». Борьба добра и зла, выраженная в конфликте идей Христа и антихриста, определяет содержание центрального полотна цикла работ к «Братьям Карамазовым» и «Бесам» – «Христос и великий инквизитор». В светлом, обращенном к нам лике Христа будто читается спокойный призыв дать самим ответ пытающему его инквизитору. Иссушенный пергаментный образ архитектора новой Вавилонской башни («Заговор против народа» – вот в чем тайна будущего «каменного строения» – отмечает в записной тетради Достоевский) воспринимается здесь как символ духовной смерти.
