Платина и шоколад (СИ) - Чацкая Настя (читать книги .TXT) 📗
“Ты нужна мне. Ты нужна мне. Нужна”.
— Моя девочка, — хрип касается её пупка, от чего живот тут же втягивается. А через секунду пальцы судорожно дёргают Драко за свитер.
— Сними… — у неё срывается голос, а руки уже тянут наверх, стаскивая попутно колючую ткань.
И он тоже слегка выгибает позвоночник, чтобы облегчить эту задачу. И следующую — когда пальцы хватаются за ремень его брюк, а затем, словно передумав, скользят по ткани вниз, прижимаясь к бугру под плотной материей. И низкий, тяжёлый стон заставляет её прикусить губу, поднимая горящие глаза, вглядываясь в лицо Малфоя.
Он сухо сглатывает, цепляясь за этот взгляд, стискивая её тазовые косточки руками так, что назавтра точно останутся отметины. А потом пальцы начинают лихорадочно расстёгивать ремень синхронно с его собственными пальцами, которые уже ловко стаскивают с Грейнджер джинсы.
Чувство, которое прошивает всё существо, когда два обнажённых тела соприкоснулись, переворачивает в Малфое всё. Прошивает алой, горящей нитью. Грубыми стежками.
И оба замирают на мгновение, глядя друг другу в глаза.
Так близко, что смешивается дыхание. Так глубоко, что можно задохнуться от катастрофического желания. Драко слышит собственное звериное рычание, когда чувствует скользящую под ладонью кожу; когда ведёт рукой по её бедру, вверх и немного вбок. Жадно глядя, как дрожат тёмные ресницы, когда ладонь касается влажного тепла, а Грейнджер снова тихо всхлипывает, выгибаясь навстречу прикосновению.
Мокрая. Такая мокрая, что два пальца сразу без труда скользят внутрь, заставляя её дёрнуться, снова вцепившись в простынь и резко рванув материю на себя.
— Ещё.
Короткая приказ-просьба-мольба срывается с искусанных губ.
Он снова рычит, наклоняясь, всасывая в себя кожу её плеча, двигая пальцами сильнее и резче.
— Ох… ещё! Да, да, так… Боже…
Горячие, тугие стенки под подушечками напряжены до предела, как и он сам, как и воздух, пропитавший Башню. Дыхание такое тяжёлое, что лёгкие вот-вот откажут. Смотреть на неё, до крови из глаз.
Вздрагивающую и движущуюся в такт его руке так нужно, что это почти одержимость. Как вздрагивает её грудь. Как безостановочно движется упругое горло под тонкой кожей шеи.
И стоны. Господи, как она стонала.
— Драко…
Бах. Сердце остановилось бы, если бы не разрывалось от лихорадочных ударов.
— Драко… кажется, я сейчас…
Твою мать.
Живот свело, когда пальцы с хлюпающим звуком выскользнули из неё. Огромные глаза распахиваются, глядя разочарованно, с отчаянной, яростной просьбой. Бёдра напрягаются в попытке сжаться, потереться друг о друга, но трутся только о бока Малфоя. Так, что он тут же слышит свой прерывающийся от сдерживаемого желания голос:
— Сейчас. Господи, сейчас.
И в следующий миг впивается в дрожащие губы, одновременно с тем, как член резким толчком входит в неё, узкую, тугую, сразу на всю длину так, что Грейнджер отчаянно мычит в неразорванный поцелуй, а Драко замирает. Отчаянно стараясь не шевелиться, чувствуя, как горячие волны одна за одной бьют в низ живота синхронно с тем, как судорожно и сильно сокращаются мышцы Гермионы вокруг него.
А она продолжает выстанывать что-то в его рот, выгибаясь, как ненормальная. Кончая, как ненормальная. Впиваясь в его спину, как ненормальная. И желанная боль от впившихся острых коротких ноготков подталкивает его к той черте… когда нужно сильно зажмуриться, чувствуя, как кожа яростно истекает скользким потом. Застыть и не шевелиться, иначе…
Нет. Ещё немного. Продержись ещё немного.
И немного — получается.
Первый толчок он делает, когда встречается с ошалевшим взглядом почти чёрных сейчас глаз. Второй она встречает резким выдохом, моргая. Всё ещё не пришла в себя после первого оргазма. Третий — глухо мычит, потому что Драко закидывает одну её ногу на свой согнутый локоть так, что угол проникновения меняется. Четвёртый — трясущиеся руки выпускают из судорожного объятья мокрую спину и обхватывают его лицо, глядя прямо в глаза. И он тонет.
Его больше нет.
Только лихорадочные поступательные, такие глубокие, что кажется, будто вот-вот он войдёт в самую душу. Пройдёт насквозь. Потому что это слишком хорошо для просто-секса.
Он впервые в жизни занимался любовью. Видит Мерлин, он чувствует разницу.
И это… неимоверно, невыносимо, это невозможно, и она такая красивая, такая охуительно красивая, когда смотрит, не отрываясь, сцеловывает капли пота с его лица, такая… такая…
— Грейнджер…
И он не улавливает, что произносят её губы.
Что-то очень-очень важное. Что-то пожалуйста-вспомни-что-ты-слышал, потому что это невероятно нужно. И именно это бросает его за черту.
Вышвыривает за границу, и он кончает так сильно, что исчезает всё вокруг. Исчезает даже он сам. Исчезает в ней. Изливаясь, судорожно двигаясь, теряя ритм во вновь сокращающихся мышцах, исходящих палящей влагой.
Судорога за судорогой. До последней капли. До последнего рывка. Он в ней. А её пальцы всё ещё обхватывают его лицо. И когда в ушах прекращает эхом отбиваться это имя, он понимает, что выкрикивал его вслух. И, вздрогнув в последний раз, заставляет себя прийти в себя. Только для того, чтобы не раздавить девушку, затихшую под ним. Но ни черта не получается, руки подгибаются, и всё, на что хватает Драко — тяжело откатиться вбок, задыхаясь куда-то Грейнджер в висок с налипшими на него влажными волосами.
И непонятно лишь одно — сколько времени проходит в тишине.
После того, как дыхание немного успокоилось, а руки лениво натянули на них обоих зелёно-серебряное одеяло.
Блаженная гудящая пустота в голове. Прижимающееся к боку тело. Драко даже не заметил, как обнял её. Как начал перебирать густые волосы. Как она уткнулась носом в его ключицу.
Он не хочет этого замечать.
Ему достаточно чувствовать.
Грейнджер медленно погружается в сон, а Малфой пытается понять, почему он позволяет ей остаться в своей постели.
Почему он хочет, чтобы она осталась.
* * *
Наверное, это было немного нечестно — оставить её спящей в своей спальне. Но ему слишком хотелось, чтобы простынь сильнее пропиталась запахом корицы и молока, который всегда заставлял его дышать глубже.
Даже больше того.
Он бы остался там с ней и — позор, бля — смотрел бы ещё час за тем, как дрожат её ресницы во сне, если бы не внезапная идея, которая заставила его буквально вылететь из постели.
Гермиона всего-лишь пробормотала какую-то чушь о том, что у неё ещё не сделан на среду доклад по зельям. И щелчок, оглушивший Драко на мгновение, почти испугал даже его самого.
Северус Снейп.
Это тот, кто всегда знал, как поступить. Тот, кто был в курсе всех событий и, уж наверняка, не имел к убийствам никакого отношения. Декан Слизерина — это был реальный шанс изменить всё. Если не в лучшую сторону, то хотя бы сдвинуть дело с мёртвой точки.
Поэтому теперь Драко шагал по подземельям, игнорируя изредка встречающихся на пути слизеринцев, сжимая в руках зачарованный дневник. И старался, чтобы глаза не слишком горели этой дурацкой надеждой, которая рушилась на него водопадом, почти прибивая к земле.
Снейп знал мать не первый год. Он несколько раз даже посещал Мэнор после того происшествия. И по-прежнему делал для Нарциссы некоторые зелья от головной боли, которая осталась у неё, несмотря на потерю памяти.
Зельевар бы не стал кривить душой или врать, но проблему составлял тот факт, что он мог справедливо не оценить их с Грейнджер стараний, самостоятельных попыток… опасных попыток заманить Курта Миллера и его папашу в западню, выхода из которой не знал никто.
Заманить, возможно, вместе с самими собой.
И почему-то именно сейчас, когда Малфой вознамерился рассказать обо всём декану, всё, что они придумали, и всё, к чему пришли, показалось сраной чушью, идиотской идеей. И он уже почти видел, как профессор качает головой и разводит руками.