Джон Кипящий Котелок - Брэнд Макс (бесплатная библиотека электронных книг .txt) 📗
А умел ли это делать сам Грешам, спрашивать не пришлось — об этом свидетельствовала та небрежная манера, с которой он теребил лезвие. Затем не глядя Питер сунул оружие в ножны и спрятал его за пазуху с такой непринужденностью, будто это были часы на цепочке. Мое уважение к нему вышло за все мыслимые границы.
И все же казалось странным, что человек в здравом уме может каждый день выходить безоружным на улицу в таком милом городке, как Эмити. Мое недоумение я выразил так:
— Верю. Но объясни, зачем подвергать себя опасности, расхаживая без револьвера в толпе?
— Опасности? — улыбнулся Грешам. — Впрочем, ты не первый удивляешься, хотя на самом деле никакой опасности нет. Когда у парня оружие, он готов к драке и всем своим видом показывает: меня, дескать, только тронь, я тут же начну стрелять! А теперь представъ, что будет, если на пути окажется другой, такой же. Вот они встретились, стоят лицом к лицу, и ни один из них не желает отойти в сторону. Ба-бах! И как минимум, один труп! Но вот я выхожу, как ты говоришь, в толпу, зная, что у меня оружия нет. Не важно, знают ли это другие, — главное, знаю я! Если на пути возникнет опасность, попросту ее обойду. Я не ищу ссор, держусь на заднем плане и всегда готов выслушать чужое мнение. Мое самолюбие ничуть не страдает, если приходится уходить, почувствовав, что дело запахло жареным. В результате на мне нет ни единого шрама от уличной перестрелки или драки в салуне, а между тем я содержу салун, и отель, и казино! По-моему, это доказывает одну простую истину: человек получает то, что выбирает сам. Даже в таком пчелином улье, как Эмити.
Слушая его, я уже был готов во все это поверить и все-таки тут же запротестовал:
— Грешам, для тебя это, может, и верно, но уж никак не для других. Потому что такой, как ты, — один на десять тысяч, если не на миллион!
— Чушь! — отрезал Питер. — А вот и дом Кеньона.
Мы постучались, и к нам вышел Том Кеньон собственной персоной. Скользнув взглядом по лицу Грешама, злобно уставился на меня. Угостил я его крепко: правую сторону подбородка украшала синеватая опухоль, вокруг головы был повязан бинт. Вероятно, Кеньон ободрал затылок, проехавшись им по стойке.
Выдержав паузу, он заговорил:
— Хорошо, щенок, что ты нарушил запрет и вернулся к нам в Эмити. Побудь здесь, пока я схожу за револьвером!
— Минуту, Том! — остановил его Грешам. — Сперва выслушай меня. Хочу, чтоб ты знал: мой друг вовсе не собирался…
— Господи, Грешам! — перебил его Кеньон. — Не может быть, чтобы у тебя завелись такие друзья! Это правда?
Он посмотрел на меня с таким омерзением, будто перед ним была гремучая змея. Я уже было двинулся в его сторону, но Питер схватил меня за плечо.
— Да, это правда, — ответил он. — А кроме того, хочу, чтобы он стал и твоим другом.
— Знаю я тебя, Пит, — вздохнул Кеньон, — только на этот раз не выйдет по-твоему. Я ни от кого не потерплю то, что позволил себе этот подонок.
— Он пришел извиниться, — объяснил Грешам.
И хотите — верьте, хотите — нет, но в тот момент я почувствовал, что и в самом деле могу извиниться. Впервые в жизни!
— Нужны мне извинения этого бульдога, — усмехнулся Кеньон. — Нет уж, Пит! Мы с ним поговорим по-мужски, и хочу, чтобы ребята это видели!
— Кеньон, — произнес настойчиво Грешам, — ты поступаешь неправильно.
Вот и все, что он сказал, но только тон его был холоднее декабрьской ночи в горах, а сам Питер застыл при этом наподобие каменной статуи. На Кеньона это подействовало сразу, он нерешительно положил руку на плечо владельца салуна.
— Знаешь, Пит, не всем быть святыми вроде тебя. Этот парень оскорбил меня у всех на глазах. Сейчас в городе только об этом и говорят. Не хочу, чтобы на меня показывали пальцем…
— Это ты брось! — возразил Грешам. — Скорее уж пальцем будут показывать на моего приятеля, когда узнают, что он перед тобой извинился.
— Думаешь, он в самом деле готов извиниться? — поинтересовался Кеньон.
— Думаю, да!
А я почувствовал, что у меня кровь стынет в жилах.
— Я имею в виду, не здесь, а при всех — в салуне, где он меня это… ударил, а?
— Ты многого хочешь! — заметил Грешам. — Но он сделает и это.
Кеньон смотрел на меня разинув рот. У меня же в голове вихрем закружились мысли — и все о той незавидной роли, которую уготовил мне мой новый друг.
— Ну, если так, — согласился Кеньон, — оно, пожалуй, стоит того. Сегодня в восемь я буду в салуне, там и увидимся. А здесь я тебя, щенок, больше видеть не хочу!
Том развернулся на каблуках и ушел в дом.
По совести сказать, еще неизвестно, кто из нас вел себя более оскорбительно — я в салуне или Кеньон на пороге своего дома.
Но не от этого мне было так тошно, когда мы шли по улице. Меня бил озноб при мысли о том унижении, через которое еще предстояло пройти. Видно было, что и Грешаму от этого не по себе, — он выглядел мрачнее тучи.
Глава 7
СМИРЕНИЕ РОЖДАЕТ НЕНАВИСТЬ
Некоторое время мы брели молча, но потом Питер тихонько проговорил:
— Не прав Кеньон. Ох, не прав! — Эта рассудительная фраза прозвучала сильнее любого проклятия, словно приговор, вынесенный Тому Кеньону двенадцатью присяжными. Затем Грешам обратился ко мне: — Ну что, Шерберн? Сделаешь, как он хочет?
Я посмотрел на него с кислой миной. Однако предстоящее испытание каким-то непостижимым образом меня прельщало. Ведь раньше я ни перед кем бы так не унизился — тем более на глазах у целой толпы. Но на всякий случай посетовал:
— Это не так-то просто.
— Конечно, — согласился Грешам. — На такое у нас еще никто не отваживался.
— Ведь все подумают, что я наложил в штаны!
— Да, — признал он, — не исключено.
Его прямота задела меня. Я надеялся, что он хотя бы попробует меня разубедить.
— Тогда на кой черт мне это делать! Что я с этого буду иметь?
— Ничего, — пояснил Грешам. — В глазах посторонних ты этим мало что приобретаешь, а Кеньону, наверное, хватит глупости еще и презирать тебя за это. Но вот наедине с самим собой ты, может быть, останешься в выигрыше.
— В каком это смысле?
— Тебе будет чем гордиться — что само по себе немало!
Это было для меня открытием, но я продолжал ерепениться:
— Понимаю, что поступил нехорошо, ударив его вот так, без предупреждения. Но извиняться у всех на виду…
— Кеньон будет ждать тебя в восемь. У тебя еще есть время передумать!
Тут меня прорвало:
— Вот что, Грешам! Я так сделаю только по той причине, что тебе это кажется правильным. Не побоюсь сказать, что еще не встречал джентльмена достойней тебя, а уж побродил я по свету порядочно! Ты сказал, что так надо, значит, так тому и быть. А уж что из этого выйдет — посмотрим!
Питер глянул на меня и кивнул:
— Что ж, я польщен. Такой комплимент сделан мне впервые. Надеюсь, Шерберн, что дело не кончится для тебя плохо.
Последняя фраза прозвучала как сигнал к расставанию. Я попрощался и пошел переваривать мои заботы в одиночестве. Занятие это было не из приятных, и в конце концов я решил: если кто-то смерит меня презрительным взглядом или ухмыльнется, когда буду приносить Кеньону мои извинения, — тут же выхвачу револьверы и полью их всех свинцом из обоих стволов. Такое им устрою веселье, какого в Эмити отродясь не видели, несмотря на всю его шумную историю!
Вы скажете, что я рассуждал не по-христиански, но в то время меня не слишком волновало, что хорошо, а что плохо с этой точки зрения. Гораздо больше меня тревожило, что хорошо и что плохо для такого человека, как Джон Шерберн, он же Хват, он же множество других прозвищ, из которых Бульдог произносилось не чаще, чем остальные.
Из сказанного вы, должно быть, заключили, что репутация у меня была громкая, но далеко не самая лучшая. Да, признаюсь, за мою жизнь я сменил три-четыре сотни гнездышек вроде Эмити, и в большинство из них залетал по приглашению револьверных стволов.
Прошло несколько часов, а я все пережевывал факты, накопившиеся за этот день. И вдруг подумал, что тридцать два года моей жизни потрачены впустую. Помотало и поносило меня по свету немало, да только все мои друзья оказывались лишь случайными попутчиками. В целом мире не было ни мужчины, ни женщины, ни ребенка, которым я был бы дорог. А когда тебе тридцать два, не так-то много остается времени, чтобы обзавестись близкими людьми. С малых лет я дрался за право ходить по земле, заставлял считаться со мной тяжелым ударом и метким выстрелом. И за что же меня уважать? Пожалуй, и не за что.
