Наследники Виннету - Май Карл Фридрих (читать лучшие читаемые книги .TXT) 📗

После привала мы двигались в гору, пока не достигли к закату перевала, откуда открылся вид на обширное плоскогорье. Солнце садилось. Последние лучи солнца играли на поверхности озера, расположенного в центре равнины, целая россыпь бриллиантов, обрамленных венком зеленых мерцающих изумрудов.

— Это озеро Кануби, — произнес Папперман. — До него не так близко, как кажется. Три часа отсюда до того места, где я заночевал, когда впервые забрел в эти края.

Когда мы пришли к назначенному пункту, то убедились, что лучшего места для лагеря и пожелать трудно. Мы быстро соорудили палатку и разожгли костер. Палатка, естественно, предназначалась только для женщины. Мы, мужчины, предпочли спать на свежем воздухе. Стояло чудесное индейское лето 27, ночи даже на такой высоте были еще теплыми.

Во время ужина взошла луна. Воздух здесь оказался настолько чист, что видимость была почти как днем, только контуры предметов стали немного размытыми. Бриллиантовая россыпь озера превратилась в серебряный жемчуг. И вот Папперман без наших просьб начал свой рассказ:

— Как и сегодня, передо мной тогда лежало это озеро. Его великолепные берега притягивали меня как магнит еще издали. Проснувшись в ранний час, я так и не смог больше заснуть и отправился дальше. Утро выдалось очень холодным, поэтому я пришпорил лошадь и достиг озера с восходом солнца. В траве я обнаружил следы индейцев. Спрятав лошадь, я осторожно пошел по следу и за деревьями увидел хижины, точнее, дома. Не примитивные вигвамы или шалаши, а самые настоящие дома, из бревен, брусов, досок и гонта! Такие были у индейцев еще до прихода белых. У берега на воде качались лодки. Вокруг висели и сушились рыбацкие сети. Везде чистота, не видно ни отбросов, ни кровавых остатков дичи. Полное безмолвие вокруг. Казалось, жизнь остановилась. Вижу, двери закрыты. Люди, похоже, беззаботно спали, поскольку не было видно ни одного часового. Подкравшись ближе, я за кустами увидел… увидел… прекрасную девушку. Такой красы мои старые глаза никогда не видели! Прошу поверить мне! Она сидела на каменной глыбе и смотрела на восток, откуда только что выглянуло солнце. Она была облачена в мягкую, сыромятную кожу, отороченную красной бахромой, а ее длинные темные волосы, украшенные цветами и перьями колибри, рассыпались далеко за спиной.

Когда первые солнечные лучи осветили ее, она выпрямилась, раскинула руки и с благоговением и восхищением воскликнула: «О Маниту! О Маниту!» Больше она ничего не произнесла, но скажу вам, что никогда в жизни не слышал я более выразительной молитвы, чем эти два слова! Так она стояла долго-долго, глядя на солнце. Я не смог себя сдержать. Она притягивала меня к себе, и я пошел к ней, медленно и нерешительно, пугаясь своей робости. Увидев меня, она не испугалась и только посмотрела на меня своими большими, широко открытыми глазами! Перед такой редкой красой я просто остолбенел. Я даже забыл поприветствовать ее. Могу представить, как выглядел тогда! Вместо того чтобы показать свою учтивость и поздороваться, я проявил чудовищное невежество, сразу спросив: «Как тебя зовут?» Она ответила: «Ашта». Сначала мне показалось, что это прозвище, но позже я узнал, что это индейское слово, означающее ни много ни мало — «доброта». Итак, ее звали Доброта, а как иначе могли ее назвать?! Я знал ее тихой, кроткой, чистой и доброй. Могу сказать, что потом я месяцами шлялся вокруг озера Кануби, но ни разу не видел ее…

Он перевел дух. Этим тотчас воспользовалась моя жена и обратила внимание на важную деталь:

— Но мистер Папперман, вы ведь даже не сказали, кому принадлежали домики на озере! А кто был ее отец?

— Не сказал? Хм! Да, действительно. Она заслонила собой все. Ее отец оказался шаманом сенека. Это был не какой-то знахарь и шут, которых сегодня пруд пруди, а знаменитый шаман! Он покинул родину с несколькими единомышленниками индейцами, преследуемый белыми за большое влияние на краснокожих, и наткнулся на это озеро. И был восхищен его сходством с родным прекрасным озером. Восхищен настолько, что остался тут вместе со своими спутниками. Они построили дома по старым обычаям своего племени и назвали озеро так, как оно называлось на родине, — Кануби. Новое поселение очень скоро стало известно среди белых и краснокожих охотников Запада, которые часто туда захаживали. Индейцы основали мирное поселение, где и красные и белые, друзья и враги имели возможность встречаться, без опаски. Вражде и ненависти там не было места.

Папперман остановился на несколько мгновений, глубоко вздохнул и продолжал:

— Милое, прекрасное время! Только тогда я действительно стал добрым человеком.

Среди белых, которые чаще других стали бывать на озере, объявился некий Том Мадди, а среди краснокожих — молодой шаман сиу-огаллала, явившийся к отцу Ашты, чтобы стать его учеником и изучать тайные науки красной расы. Где он жил, никто не знал. Он и сам скрывал это, чтобы ему никто не мешал и не докучал. Но я предполагаю, что он соорудил себе хижину где-то внизу, у притока Пургаторио, которую покидал только для того, чтобы подняться к своему учителю и получить новые указания. Он был красив и молод, этот человек, владеющий любым оружием, но при этом столь благожелателен, словно на всей Земле не существовало никакого зла.

То, что Ашта предпочла его всем наведывающимся в стойбище, не было ничего странного. Об этом я узнал от Тома Мадди. Этот Мадди был назойлив и груб. Никто и знаться с ним не желал. Он сразу стал оказывать знаки внимания Аште, но она избегала его и при любой возможности уклонялась от разговоров с ним. Это его страшно злило. Он почему-то вбил себе в голову, что она должна стать его женой! Думаю даже, он больше ненавидел ее, чем любил, поскольку она совершенно открыто и честно не скрывала своей антипатии к нему.

Почему он поддерживал знакомство со мной? Этого я не знаю до сих пор. Вероятно, потому что я казался ему никчемным человеком и не нашел в себе сил отвернуться от него, как это сделали остальные.

Я остерегся рассказать ему, что у меня в сердце давно родилась великая и чистая любовь и что я тысячу раз отдал бы свою жизнь, чтобы только доказать это прекрасной индеанке. Иногда мне, конечно, приходило в голову, что она недосягаема, но я убеждал себя, что я вовсе не такой плохой парень, не хуже многих. В такие моменты я давал себе слово поговорить с ней открыто и честно. Но оказываясь рядом с ней, я лишался дара речи.

В один прекрасный день я вернулся из долгого охотничьего рейда и узнал от Тома Мадди, что сиу-огаллала домогался у отца Ашты руки его дочери и получил разрешение похитить ее ночью…

— Похитить? — удивилась моя жена. — Это обязательно?

— Просто необходимо. Я слышал, что все эти обычаи имеют глубокие корни и важное значение. Отец и мать воспитали и вырастили свое дитя, свою дочь, они отдали ей тысячи бессонных ночей, тысячи забот. Тут вдруг приходит чужой мужчина и забирает ее у них. Так вот, это противоречие хотя бы внешне разрешается в обряде обручения. Дочь готова дать похитить себя, а родители изо всех сил стараются предотвратить это. Ее запирают, тщательно прячут и бдительно охраняют. Жених тратит уйму сил, чтобы перехитрить родителей, и, если это не помогает, он прибегает к силе. Происходит напряженное и очень интересное состязание в сообразительности и ловкости, а племя следит за отдельными фазами этой борьбы. Разные люди помогают той или иной партии. При этом успех дела решают хитрость и личное мужество, благодаря которым добивающийся девичьей руки демонстрирует свои достоинства.

Узнав эту новость от Тома Мадди, я долго не мог прийти в себя. Но Том Мадди был в ярости. Он поклялся, что все уже устроено и краснокожему не удастся увести девушку. Когда же я спросил, как он собирается помешать задуманному, он потребовал от меня клятвы. Я поклялся, но сделал это, разумеется, только для того, чтобы предотвратить исполнение ужасного замысла. Тогда он показал мне пистолет. Он был заряжен порохом. Этот порох должен был выжечь сиу глаза, обезобразить лицо и навсегда ослепить. «Тогда ей определенно и в голову не взбредет стать его скво!» — добавил он, прежде чем удалился. Но не забыл напомнить мне о клятве.