Черный феникс. Африканское сафари - Кулик Сергей Федорович (бесплатные серии книг txt) 📗

Едва просохли улицы, открываются магазины, и в них тотчас же изо всех резных дверей устремляются женщины в черных буибуи. Ритмичный шум, доносящийся из прикрытых жалюзи окон, извещает о том, что на видавших виды машинках «Зингер» начали работать швеи и портные. Застучала стамеска сапожника: подошву не выходящих из моды вот уже несколько столетий сандалий делают здесь из пальмовой древесины. «Самаки! Самаки! Самаки!» [47] — неожиданно донеслось сразу с нескольких сторон. Это значит, что в порту уже разгрузились уходившие на ночной промысел рыбаки, и торговцы, расхватав их улов и разрубив на части огромных акул, марлинов и тунцов, теперь предлагают товар покупателям.

На небольшой площади, образованной перекрещивающимися улицами, расселись в тени почти сплошь покрытой огненно-красными цветами сикоморы арабы — владельцы обслуживаемых в порту доу. Обмахиваясь от жары пальмовыми листьями, они ежеминутно сплевывают бетель и не пропускают в своих шуточках ни одной проходящей мимо женщины.

Несмотря на усиливающуюся жару, большинство женщин предпочитают прятаться под покрывалом буи-буи. Это, однако, не мешает им, проходя мимо балагуров, отвечать на насмешки, а то ненароком и уронить с лица покрывало как раз напротив сикоморы, дерзко явить посреди улицы свою красоту. Оказывается, под черными балахонами далеко не всегда скрываются безропотные блюстительницы заветов Корана. Напомаженные губы, подведенные яркой синью глаза, выщипанные брови, манерные, типично африканские прически. Черная чадра не укротила черных женщин!

Была суббота, и на площади перед фортом собирался традиционный аукцион. Обычно на нем продают бананы, как правило оптом, экзотические дары моря, сшитые в местных мастерских канги, китенги и кофии. Однако, если повезет, на аукционе могут попасться удивительные вещи, дополняющие общую картину суахилийского быта. Например, вечный, никогда не устаревающий календарь местного изобретения, с виду похожий на деревянные перекидные счеты. Или украшенная дивным резным растительным орнаментом подставка для книг, придуманная, кстати говоря, не столько для удобства читателя, сколько ради сохранности книги.

Если площадь, заполненную ярким торжищем, обогнуть справа и по склону холма подняться чуть вверх, то можно выйти к нарядному зданию коранической школы. Обучающихся в ней мальчишек заставляют зубрить Коран по-арабски, но элементарно изъясняться на этом языке, закончив школу, они так и не могут. На почте я собственными глазами видел нескольких пожилых людей, отправлявших письма: кто в Момбасу, кто на Занзибар. Хотя вот уже почти сто лет существует суахилийское письмо на основе латинской графики, все они надписывали адрес по старинке — арабской вязью. Однако, кроме приветствия и нескольких банальных фраз, ничего сказать по-арабски старики не смогли.

Минут за пятнадцать до полудня раздается звонок, извещающий об окончании занятий в школе, ровно в двенадцать аскари закрывают двери государственных учреждений, а лавочники опускают жалюзи в дуках. Начинается пятичасовая сиеста. Город вновь вымирает, лишь на небольшой площади у спуска, где стоит дом бваны Купоны, собираются люди. По старой традиции сюда приходят те, у кого есть вкус к поэзии, но кому некуда спрятаться от солнца. В былые времена, когда на распространенном в Ламу наречии суахили — киаму — создавалась классическая поэзия XIX века, на эту площадь приходили великие поэты и проводили те самые соревнования стихотворцев, о которых рассказывал Мсуо. Теперь там только читают стихи, созданные на киаму. Здесь впервые услышал я очень популярное, как потом выяснилось, утенди, которое лишний раз подтвердило мою мысль: жители Савахила ни в коей мере не отождествляют себя с арабами, а местная культура отнюдь не преклоняется перед ними.

Глава пятьдесят девятая

Есть еще одно место, где в часы сиесты в Ламу всегда шумно и оживленно. Это — «Петли бар». Там собирается в основном европейский «свет» городка, и именно там я надеялся в тот субботний день найти Джеймса Аллена — куратора местного музея и большого знатока Савахила.

Дж. Аллен быстро занял свое место в научном мире Восточной Африки. В первых же своих опубликованных работах он по-новаторски, смело заявил об африканских истоках суахилийской цивилизации и поставил все точки над «i» в вопросе о том, почему некоторые его западноевропейские коллеги все еще силятся выдать ее за «арабскую». Он писал, что «этот ярлык необоснованно повешен британской колониальной наукой» и что попытки объяснить любое достижение суахили «импортом из Аравии», равно как и домыслы о «финикийском вкладе в строительство Зимбабве», должны быть «несомненно отвергнуты как империалистический миф».

Пожалуй, впервые в западной африканистике он заявил, что преобладающей тенденцией на восточноафриканском побережье в течение всего последнего тысячелетия была скорее суахилизация арабов, чем арабизация африканских мусульман. Был отброшен термин «африканизация» в отношении переселенцев из стран исламского мира, под которым расиствующие ученые подразумевали разрушение их более высокой культуры «черными элементами». Обосновавшись в Ламу и основываясь на огромном местном фактическом материале, ранее не вовлекавшемся в научный оборот, Дж. Аллен взглянул на прошлое этого района не как на историю городов-государств «цивилизованных переселенцев», а как на составную часть истории бантуязычного населения всего восточноафриканского региона, навел мосты между цивилизацией суахили и цивилизацией банту в целом.

Но сначала, когда мы встретились у «Петли» и я поделился с ним своими впечатлениями от последней поездки по архипелагу, Аллен начал разговор не о теоретических проблемах, а, как он выразился, о «тех частностях, без которых впечатление о культуре суахили не может быть полным».

— Надо твердо уяснить себе, что на архипелаге Баджун мы сталкиваемся с уникальной для Тропической Африки традиционной городской цивилизацией. Эта городская цивилизация имеет очень солидный возраст и на разных стадиях своего развития затрагивала то одни, то другие его части. Поэтому практически все население архипелага, даже обитатели ныне кажущихся полузаброшенными деревнями древних поселений на Манда, живет по законам городской культуры. Она может показаться экзотичной, архаичной, консервативной, но это именно тот городской традиционный африканский быт, который чудом сохранился до конца XX века. Эталон этого быта был создан на Ламу в первые десятилетия его «серебряной поры». Познакомиться с ним настолько важно, что я бы предложил вам расстаться с прохладой «Петли» и вновь совершить прогулку по городу.

По опустевшим улицам мы пошли по направлению к форту, где сохранились характерные для традиционной архитектуры Ламу дома XVIII — начала XIX века. Они имеют открытую террасу и по своей конструкции представляют собой модифицированный вариант тех более ранних жилых построек XIII–XVI веков, которые известны в Килве и Геди. Так, форма окон этих старых домов явно свидетельствует о том, что над местными зодчими довлела задача обезопасить находящихся в них женщин от докучливых взглядов соседей и прохожих. Означает ли это, что дома в Ламу строились по канонам арабской архитектуры?

— Нет, — однозначно отвечает на этот вопрос Дж. Аллен. — Причем это не только мое личное мнение. Не так давно здесь работал крупный специалист по истории арабской архитектуры Усам Хайдан — иракский ученый, читавший лекции в Найробийском университете. Потом появилась его монография «Ламу. Исследование суахилийского города». В ней делается вывод: местные дома не похожи на арабские, они оригинальны и представляют собой важный вклад в развитие городской архитектуры в условиях тропиков.