Африка - Буссенар Луи Анри (читать книги полностью TXT) 📗

Посреди шума и криков дю Шайю уловил несколько слов, которые объяснили ему происходящее. Некий молодец, распоряжавшийся избиением, поминутно орал во все горло:

— Ты еще не государь наш! Сейчас наша воля! Станешь государем, тогда и будешь делать все по своей воле!

Н’Жогони вел себя как подобает мужчине и будущему монарху: хладнокровно и с улыбкой переносил все оскорбления. Полчаса спустя его отвели в жилище предшественника. Там Н’Жогони усадили на трон, где еще несколько минут он оставался мишенью народных проклятий. Но вот все стихло; старейшины из народа поднялись и произнесли формулу, которую все повторили за ними:

— Теперь мы избираем тебя своим государем. Обещаем слушаться тебя и повиноваться.

Наступила полная тишина. Шелковый цилиндр — монаршья регалия мпонгве — был немедленно водружен на голову нового государя, забывшего с этим назначением все предшествующие испытания. На Н’Жогони надели и красную мантию — отныне он мог пользоваться всеми прерогативами власти. Впрочем, ему оставалось еще одно, последнее испытание — и что за испытание! В течение шести дней новый монарх обязан принимать, не выходя из дома, поздравления подданных, которые один за другим приносят присягу верности и упиваются алугу — ромом с изрядной добавкой купороса. Монарх, естественно, тоже участвует в возлияниях, так что в конце концов упивается до чертиков. Наконец заключение нового государя заканчивается, запасы спиртного иссякают… Его величество может наконец выйти из насквозь проспиртованного ritiro [445] и безраздельно властвовать.

Дю Шайю покинул новых друзей и отправился на мыс Лопес к королю. Мыс открыт португальцем и назван в честь Лопу Гонсалвиша [446], а позднее стал французским владением. Это длинная песчаная коса, далеко выдающаяся в море и с каждым годом заметно увеличивающаяся за счет речных наносов. Одним из берегов коса выходит на глубокую бухту окружностью в пятнадцать миль. В нее впадает река Назарет, главный приток которой — знаменитая река Фетиш.

В те времена работорговлю строго запретили, но некоторые негодяи еще занимались ею. Время от времени под покровительством монарха они устраивали охоту на людей, а жертв перевозили под португальским флагом.

Государь радушно встретил дю Шайю в своем Лувре [447] — жуткой трехэтажной постройке. Там Банго содержал гарем, которым немало гордился; кроме того, он был закоренелый пьяница.

По довольно крутой лестнице с хлипкими ступеньками путешественник поднялся на третий этаж, где восседал монарх, окруженный целой сотней жен. Разумеется, разговор шел о работорговле. Мошенник Бонго жаловался: дела идут плохо, вернейшая статья дохода исчезает…

Затем для путешественника устроили пир с плясками, о характере которых лучше не распространяться, и морем алугу — непременного атрибута любых празднеств. Монарху понравилось симпатичное лицо гостя, и он решил не сходя с места выдать за него двух дочерей.

«Я почтительно, но твердо отклонил это предложение, — пишет дю Шайю. — В конце концов вонь в зале стала нестерпимой для моих нервов, а развлечения слишком разнузданными — и я счел за благо тихонько удалиться».

На мысе Лопес официально существовало несколько барраконов [448] — загонов для рабов. Дю Шайю посетил главный из них, который содержал белый человек, португалец!

Снаружи барракон представлял собой огромное пространство, огороженное крепкими кольями высотой около четырех метров, заостренными на конце. За частоколом находились навесы в окружении деревьев, под которыми валялись несчастные невольники — их было не меньше, чем бывает жителей в большой африканской деревне. Рабы-мужчины были скованы по шестеро крепкими цепями, пропущенными через ошейники.

Дю Шайю простодушно, без малейшего возмущения, словно речь идет о чем-то естественном, поясняет:

«Опыт показывает, что это самый лучший способ заковывать рабов. Шесть человек, как правило, не могут единодушно воспользоваться случаем к побегу, так что доказано — все подобные попытки заканчиваются неудачей».

В другом загоне, также огороженном частоколом, находились женщины и дети — их не сковывали, и они могли бродить по барракону как вздумается. Мужчины все были почти голые, женщины обертывали кусок ткани вокруг живота.

За большим трехэтажным домом, где жили белые, стояла больница — довольно хорошо построенное, просторное и прохладное здание. Вдоль стен стояли бамбуковые кровати, поверх которых наброшены циновки.

На улице, под деревьями, стояли огромные котлы, где варили рис и бобы — пищу рабов. В каждом загоне за чистотой и порядком наблюдали несколько надзирателей-португальцев. По временам они отводили негров на море купаться.

Иные из негров были веселы и, казалось, довольны судьбой! У других вид был грустный — они, пишет дю Шайю, «как будто тревожились о грядущей судьбе». Как не тревожиться: ведь они думали, будто белые покупают их, чтобы съесть! Во внутренних районах, где приобретают рабов, полагают, что белые — великие людоеды…

Поздно ночью, в темноте, дю Шайю вернулся домой, где его ожидал неприятный сюрприз.

«Я зажег факел и хотел лечь в постель, но, оглядевшись, чтобы проверить, все ли в порядке, увидал: на моей акоко (бамбуковой кушетке) лежит что-то блестящее и радужное. Вначале я не обратил особого внимания на предмет, едва различимый в неверном свете факела, но вскоре понял: это блестит чешуя огромной змеи! Она свернулась на постели в двух шагах от меня…

Первым моим побуждением было выскочить из дома, но потом я решил убить змею. К несчастью, ружья висели на стене за постелью: змея находилась как раз между ними и мной… Я стоял неподвижно, глядел во все глаза, обдумывал, что делать, и не упускал из виду дверь, чтобы в случае чего быстро исчезнуть. Вскоре я понял, что гостья моя лежит смирно. Тогда, набравшись храбрости, я пробрался между кроватью и стеной, снял со стены ружье — слава Богу, в нем был очень сильный заряд. Я приставил дуло к одному из змеиных колец, выстрелил и убежал.

На шум со всех сторон примчались негры. Они думали, что тут убили человека, и беспорядочной толпой поспешили поймать злодея. Но, увидев, что под ногами у них извивается змея, они исчезли так же быстро, как и появились. Через некоторое время они потихоньку вновь стали собираться — посмотреть, чем закончилось дело. Факел мой, по счастью, не погас, и я смог увидеть пресмыкающееся на земле. Выстрелом в упор я разорвал ее пополам; обе половины еще корчились. Несколькими ударами дубинкой по голове я прикончил змею. Тогда она, к моему изумлению, изрыгнула проглоченную утку. Вероятно, рептилия поймала добычу вечером и улеглась на мою постель спокойно переварить ее…

Милая соседка имела в длину девятнадцать футов. Признаюсь, той ночью мне все время снились змеи — ведь я их терпеть не могу!»

Хотя здесь много миссий и миссионеры очень стараются, мпонгве — язычники. Подданные царя Банго поклоняются пяти божествам, которые теснятся в трех хибарках возле царского дома. Его величество весьма набожно почитает их, а они за это охраняют его от всякого зла.

Панжо — идол-мужчина — женат на Алеке, и они живут вместе. Панжо особенно покровительствует царю с народом. Другой идол-мужчина, Макамби, женат на Абьяле; они занимают другую хижину. Но бедный Макамби совсем безвластен: всю власть захватила Абьяла. У нее в руках пистолет, и она, говорят, в любой момент может убить кого угодно. Негры очень ее боятся! Наконец, есть бог-мальчик Нумба — туземный Нептун и Меркурий, отвращающий беды, приходящие из-за моря, и усмиряющий волны. Нумба живет в хижине один.

Ничего не скажешь — догматы очень просты и доступны самому нехитрому разуму.

Экваториальные боги огромного роста и грубо высечены из камня и дерева. Народ, кажется, весьма почитает их. Дю Шайю предложил за одного из идолов сто франков, но ему сказали, что не продадут и за сто рабов, — иначе говоря, статуи богов вообще не продаются.