Аку-аку - Хейердал Тур (мир книг TXT) 📗
…И вот мы на самом хребте; позади трудный подъем по крутым ущельям и гребням.
— Моронго Ута, — сказал наш проводник.
— Кто это построил?
Он пожал плечами:
— Может быть, король какой-нибудь, кто знает.
Раздвигая густые заросли, мы увидели тут и там куски тщательно выложенных стен. Я услышал возглас Эда. В одном месте выступ над крутым склоном осыпался, и обнажилась земля, перемешанная с ракушками и рыбьими костями. А еще из мусора торчала базальтовая ступка колоколом, такая изящная, так искусно вытесанная и отполированная, что я во всей Полинезии не видел лучшей работы.
В это время и Билл выбрался на гребень.
— Вот это да, — сказал он, глядя как завороженный на могучее сооружение. — Здесь надо копать!
Мы устроили совещание на судне. Запасы экспедиции подходили к концу. На содержание рабочих и на ночные вылазки на острове Пасхи ушли не только почти все товары, но и большая часть провианта, припасенного на много месяцев. Оставалось только поднять якорь и идти за продовольствием на Таити, а уж оттуда вернемся и пойдем на штурм горного замка.
Сквозь жестокий шторм мы пробивались на северо-запад, пока не увидели знакомые очертания Таити. Моего названого отца вождя Терииероо ужо не было в живых. Дом его стоял пустой под пальмами. Но у меня еще было немало друзей на Таити, мы не скучали ни днем, ни ночью, и вот уже время плыть к ожидающему нас на краю туманов острову в тридевятом царстве, в тридесятом государстве.
Вторично мы пробирались через коварный риф уже без Арне и Гонсало. Проходя мимо острова Раиваэваэ, высадили их там — изучать развалины культовых сооружений с небольшими каменными статуями. Зато с нами были новые пассажиры. Один из них мой старый друг Анри Жакье, председатель Общества океанических исследований и управляющий музея в Папеэте; я его пригласил участвовать в экспедиции. А власти Таити попросили меня отвезти домой одну рапаитянскую семью.
Жакье поднялся на борт с небольшим чемоданчиком, но для рапаитян пришлось пустить в ход грузовую стрелу. Они везли с собой ящики и сундуки, свертки, мешки, стулья, столы, комоды, шкафы, две двуспальные кровати, доски и балки, кровельное железо, домашних— животных и огромные гроздья бананов. Когда весь этот багаж наконец был погружен, на палубе негде было повернуться. Немалого труда нам стоило сгрузить эти вещи, когда мы после недельного перехода бросили якорь у Рапаити. Так как мы все перевезли бесплатно, хозяин счел, что и благодарить не стоит. Он спокойно съехал с семьей на берег, предоставив нам заботиться о разгрузке. И наше знакомство на этом не кончилось…
А в деревне мы узнали одну чету совсем другого склада. Ее звали Леа — веселая, пылкая вахина, полу-таитянка, полу-корсиканка, которую прислали на остров учить грамоте больших и маленьких рапаитян. Его звали Мани — весь сплошная улыбка, уроженец Таити с примесью китайской крови, которая чуть скосила его глаза. На Таити он водил автобус, а переехав с женой на Рапаити, ровным счетом ничего не делал.
Так как Леа умела говорить и писать по-французски, она стала правой рукой старика вождя. Если возникало какое-нибудь недоразумение, учительница решительно наводила порядок. Все нити маленькой островной общины сходились к ней.
Едва я сошел на берег, как Леа — этакий гренадер с торчащими косичками — подошла и доложила о своей готовности помочь нам. Толстый Мани скромно стоял позади с улыбкой от уха до уха. Я спросил Леа, можно ли подобрать двадцать крепких мужчин для раскопок в горах.
— Когда им надо явиться к тебе? — спросила Леа. — Завтра в семь утра, — ответил я, рассчитывая, что к концу недели наберется человек двенадцать желающих.
А когда я на следующее утро вышел на палубу размяться в лучах восходящего солнца, то увидел на берегу Леа и с ней двадцать рапаитян! Живо проглотив стакан сока и бутерброд, я сел на катер.
Условились, что рабочий день и оплата будут как на Таити, и, когда солнце добралось до середины неба, мы уже были в горах, и двадцать дюжих рапаитян под водительством Мани рубили на крутом склоне ступеньки и полочки, чтобы можно было без опасности для жизни подниматься на Моронго Ута.
Мани шел первым, шутил, смеялся и заражал всю бригаду весельем. Островитяне пели, гикали и увлеченно работали. Им это было в новинку, ведь здесь не привыкли к систематическому труду, нужды семьи этого не требовали. Жены выращивали таро на полях, жены приносили таро домой и делали из него кисловатое тесто попои, повседневную пищу семьи. А надоест попои, можно без больших усилий наловить в субботу рыбы в лагуне. И, пополнив меню сырой рыбой, снова посвятить недолю сну и любви… Раз в год приходила с Таити шхуна купца-полинезийца. Тогда часть мужчин на день-два отправлялись в лес и собирали на земле опавшие плоды диких кофейных деревьев, чтобы выменять у купца кое-какие товары.
Во всей этой жизнерадостной бригаде только один человек — замыкающий всячески отлынивал сам и других уговаривал но слишком нажимать. Когда Мани его отчитал, он удивился — дескать, ты-то чего кипятишься, не ты за работу платишь. Это был тот самый бесплатный пассажир, которого мы подвезли с семьей и багажом с Таити…
На остром водораздельном гребне было седловидное углубление, где зацепился взобравшийся по противоположному склону лесок. Мы расчистили в зарослях площадку как раз впору для двухместной палатки, ее обитатели могли, сидя у входа, сплевывать апельсиновые косточки каждый в свою долину. Здесь обосновался Билл, которому было поручено руководить раскопками Моронго Ута.
На другой день, когда мы собрались выходить в горы, никто из нашей веселой бригады не явился в условленный час. Мани один стоял на берегу и мрачно сжимал привычные к улыбке губы, а из большой бамбуковой хижины, хмурая, как грозовая туча, прибежала Леа.
— Мне бы пулемет! — яростно воскликнула она, направив вытянутую руку на хижину и согнув около глаза указательный палец другой руки.
— А что случилось? — испуганно спросил я, благодаря судьбу за то, что эта разгневанная женщина не вооружена.
— Они устроили там совещание, — объяснила Леа. — Малый, которого вы привезли с Таити, говорит, что это несправедливо — отбирать для работы двадцать человек. Теперь они сами будут решать, сколько человек посылать. Мол, пусть работают все, кто захочет, и никакой диктатуры. А если ты на это не согласишься, тебя больше не пустят в горы. Они прогонят вас с острова. Пятьдесят мужчин желают работать.
Возмущенная Леа передала, что мы официально приглашены на совет в большой хижине после захода солнца. А пока придется нам возвращаться на корабль.
В шесть часов солнце зашло, и в глубокой чаше, на дне которой стоял наш корабль, тотчас стало темно. Шкипер высадил на берег меня и Жакье, и мы пошли в деревню, светя себе фонариком. Из мрака бесшумно вынырнули трое островитян и молча последовали за нами.
Деревня словно вымерла, только тут и там в крытых соломой овальных хижинах тлели покинутые очаги. Но по свету керосиновых ламп мы быстро нашли дом собраний и, пригнувшись в низкой двери, ступили на мягкие циновки из листьев пандануса. Вдоль трех стен сидели на корточках тридцать рапаитян, суровые, будто воины перед битвой. В центре величественно восседала могучая толстая женщина; на полу между ее широко расставленными босыми ступнями лежала карта.
Мы приветствовали собравшихся бодрым Иа-о-рана и услышали в ответ какой-то нестройный гул. У четвертой стены вместе с священником-островитянином стояла, скрестив руки на груди, Леа. Лицо ее сохраняло грозное выражение, но при виде нас она улыбнулась; Мани здесь не было. Леа показала на четыре стула, предназначенные для нее, священника и нас двоих. И предоставила первое слово Жакье как представителю французских властей.
Жакье стоя произнес по-французски целую речь. Говорил он спокойно, не торопясь. Кое-кто, видимо, понимал французский язык; они удовлетворенно кивали. Остальные, хотя явно не понимали ни слова, тоже внимательно слушали, пристально глядя на нас.
