Золотая Колыма - Волков Герман Григорьевич (читаем полную версию книг бесплатно .txt) 📗
— А помнишь, Юра, как ради хлеба насущного мостили булыжную мостовую? — И Евгений Бобин, обращаясь к женщинам, начал рассказывать о своем друге: — Мастер он камни бить! Бывало, зажмет валунчик коленками, прицелится и хвать молоточком! Один удар и готово!
Юрий Александрович не возражал, лишь скромно вставил:
— Н-да, на булыжной мостовой я и познавал петрографию, науку о камнях, в поле это мне очень пригодилось.
— Бывало,— продолжал Евгений,— бородатые мостильщики, в лаптях, в холщовых фартуках, уставятся на него как на чудо! Учились. И сам он с такой же бородищей... Это для того, чтоб от барышень свое лицо спрятать, стыдно было юноше на мостовой камни тесать...
— И вовсе не поэтому...— попытался возразить Билибин.
— А посмотрите, какие у него руки! Какие утолщенные кончики пальцев! Какие крепкие ногти! Да с такими граблями не только камни на булыжной мостовой бить, но и на большую дорогу можно выходить!
Женщины взглянули на руки Юрия Александровича. Он не на шутку смутился и спрятал их за спину:
— Послушай, первый друг, ты лучше о себе расскажи.
— Догадываюсь, для чего пришел и что тебе от меня надо. Хочешь спросить, не забыл ли я нашу горячую клятву и свою вотчину Камчатку? Не забыл. Хочешь пригласить на Колыму? Приглашай. Поеду вместе с женой. Поедем, Наталья Константиновна?
— Поедем! — не задумываясь, ответила Наталья Константиновна, только что закончившая Московскую горную академию, и обратилась к своей тезке: — И вы, конечно, поедете, Наталья Николаевна?
Наташа не ожидала такого вопроса.
— Мы об этом как-то еще не говорили...— взглянула она на своего мужа,— да и какой из меня геолог?.. Я учусь...
— О! — весело воскликнул Евгений Бобин.— Геологами не рождаются, геологами становятся. А под руководством Юры...
— Но-о...— вступил тут Юрий Александрович,— как бы мне выразиться, чтоб не унизить женщин... Видите ли, верховья Колымы хотя и находятся южнее Полярного круга, но Южная Колыма все же весьма суровее Северного Кавказа... И участники нашей Первой Колымской экспедиции, исключительно одни мужчины, пришли к такому выводу, можно сказать, даже уговору, что слабый пол... надо жалеть...
— Чего ты тянешь? Это на тебя не похоже! Решили не брать? Так и скажи. Наталья Николаевна, за кого вы вышли замуж? Бросит, а сам уедет. Нет, так не пойдет... Берите, Наталья Николаевна, этого Наполеона в свои ручки и командуйте им как Жозефина! Но меня-то с женой он возьмет как миленький!
Наташе очень понравились Бобины, и сам Евгений Сергеевич, и его жена Наталья Константиновна, почти такая же молодая, как Наташа, а уже горный инженер и может вместе с мужем работать наравне там, где и он, им разлучаться не нужно.
Позавидовала Наташа своей тезке и еще раз пожалела, что не поступила учиться в Горный, хотя и папа, и дядюшка, профессор этого же института, палеонтолог Яковлев, чуть ли не тащили ее туда.
Но то ли потому, что среди студентов Горного девушек почти не было, то ли оттого, что «университет» звучит посолиднее «института», а может, характер не позволил учиться там, где профессорами — ее отец и дядя (будут смотреть на нее как на профессорскую дочку и профессорскую племянницу, а она ни в каких поблажках не нуждается) — словом, не поступила в Ленинградский горный институт, а теперь ей очень жаль.
ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ СИБСЕКА
Следующий по алфавиту визит предстояло нанести Дмитрию Вознесенскому — Димке, как весело звал его Юрий Александрович.
Как только Билибин вернулся в Ленинград, Вознесенский сразу же разыскал его и без всяких околичностей заявил:
— Больше на Колыму без меня не поедешь. Не пущу! Колыма — это и Якутия, а Якутия — моя епархия. И родина моя! Ты это знаешь, как и то, что моя квартира — родильный дом Сибсека и клятвы мы давали у меня за праздничным столом, в октябрьские дни, в торжественный момент нашей жизни. Не забыл? Помнишь? — и Димка врезался своим ястребиным носом и горящей папиросой в бороду Билибину.
— Спалишь золотой оклад,— отстранился Юрий Александрович.
Билибин, конечно, все знал и помнил. В первую экспедицию он не взял Вознесенского прежде всего потому, что тот в то время был на Алтае. К тому же за Димкой числилось столько «хвостов», что одни говорили — он сам бросил институт, другие — что его вышибли снова, как в первый раз, когда была чистка студентов непролетарского происхождения. А если даже не то и не другое, то все равно ему за несколько дней до отъезда все экзамены не сдать, диплом не защитить, а уезжать на два года, не закончив институт, это, значит, бросить его. Конечно, для экспедиции он оказался бы настоящим кладом. У Димы одного коллекторского стажа — девять лет. С четырнадцати годков — в геологических партиях. И у кого только и где только ни работал: под началом своего родного отца, известного геолога Вознесенского,— в Баженовском асбестовом районе, под руководством профессора Яковлева, Наташиного дядюшки,— на Урале, у Жемчужникова — в Че-ремховском бассейне, с Наливкиным, будущим академиком,— на Южном Урале, у Бубличенко,— в рудном Алтае... Такого опыта не было ни у одного студента! И не случайно, что за два года до окончания института Дмитрия Вознесенского приняли в Геолком младшим научным сотрудником и начальником партии.
В сентябре двадцать восьмого года Вознесенский вернулся с Алтая. К своему великому огорчению, узнал, что его друзья отправились без него на Колыму, в его якутскую епархию, обозлился на них, но рук не опустил, зубы сжал и подал в ректорат прошение о восстановлении студентом.
Его восстановили. Он за полгода ликвидировал все свои «хвосты», блестяще защитил диплом по геологии Алтая и в январе 1929 года получил квалификацию горного инженера и ту же специальность петрографа.
Получив все это, Дмитрий готов был броситься догонять друзей. Но Геолком назначил его начальником Сутамской полевой партии в Южно-Якутское приисковое управление. От Колымы далековато, но все-таки — Якутия, его родина, к тому же здесь, на Алдане, Билибин, его друг-сибсековец, начинал свою карьеру, пройти по его следам полезно. И Дмитрий Вознесенский согласился.
Но проработал он начальником Сутамской полевой партии меньше года. Как только Эрнест Бертин привез в Незаметный вести с Колымы, Дмитрий дня не мог оставаться на своем месте. Хоть снова коллектором, но — на Колыму!
И вместе с Эрнестом Бертиным в конце того же года вернулся в Ленинград, лишь на несколько дней опередив Билибина.
Как же не навестить Диму Вознесенского, его дом, где в октябрьские праздники 1923 года впервые собрались члены Сибирской секции послушать известного геолога Владимира Александровича Вознесенского.
Владимир Александрович и его жена Екатерина Сергеевна встретили молодежь радушно, стали угощать чаем, бутербродами, печеньем, выставили и красное винцо, А больше всего занимали гостей рассказами:
— Познакомились мы на панихиде,— весело начал повествовать о своей семейной жизни Владимир Александрович, сверкая живыми карими глазами.— Да, на панихиде! Люди плачут, слезы льют, а мы друг на друга первый раз взглянули...
— Но это была не совсем обычная панихида,— поправила Екатерина Сергеевна, женщина более солидная и основательная, чем казался ее муж, широкая в кости, скуластая и чернобровая сибирячка.— Ныне она называется ветровской демонстрацией.
— Да, но мы-то не предполагали, что из панихиды получится демонстрация. Четвертого марта, двадцать шесть лет назад, в Казанском соборе собралось тысяч пять студентов, чтоб отпевать Марию Ветрову...
— Я с ней училась на Бестужевских курсах. В Трубецком бастионе она не вынесла издевательств тюремщиков, облила себя керосином из лампы и подожгла.
— А арестовали Ветрову в связи с провалом нашей Лахтинской типографии. Тогда по этому делу много народовольцев схватили. Собрались мы в соборе, а настоятель отказался служить панихиду: «Не делайте божий храм местом сходбищ, не кощунствуйте, разойдитесь!» И тогда я предложил спеть Ветровой «Вечную память». Раздались крики: «Поднять венки!», «Вечная память». Стройно запели и хлынули на улицу...
