Золотая Колыма - Волков Герман Григорьевич (читаем полную версию книг бесплатно .txt) 📗
Сообщения об открытии золота в Колымском крае были встречены якутянами с великим восторгом. Эрнеста Петровича чуть ли не носили на руках. Его сравнивали с Вольдемаром Петровичем, открывателем золотого Алдана, не забывали упомянуть, что и он, Эрнест Петрович, как и его брат, тоже красный партизан и борец за Советскую власть. О нем писала пресса, его интервьюировали журналисты. И рядом с его именем произносили: «Билибин», «Колыма».
В журнале «Советская Якутия» за 1930 год в статье «Золотая промышленность Якутии и новые открытия в ней» крупнейший в то время специалист по золоту Грунвальд не без восторга объявлял:
«...Блестящие исследовательские работы 1928—1929 гг. геолога Ю. А. Билибина дают новые многообещающие месторождения жильного и россыпного золота в бассейне Колымы».
В печати это было самое первое сообщение об открытии, которое пятьдесят лет спустя назовут величайшим геологическим открытием двадцатого века, «открытием века».
Но тогда оно прозвучало только в пределах Якутии.
Когда Эрнест Петрович объявился в «столице» Алданского края поселке Незаметный, тут тоже не дали ему опомниться с дороги. Сам главный инженер треста «Алданзолото», по просьбе многотиражки «Алданский рабочий», интервьюировал его:
«Участник Колымской экспедиции Бертин Эрнест поразил меня своим возбужденным поведением. Вечно горящий внутренним пламенем, пораженный до мозга просторами тайги, опьяненный пройденными пространствами, он так и не дал за короткое время нашей не совсем обычной беседы сколько-нибудь систематических сведений о незнакомом здесь Колымском крае. То, что у меня осталось от сообщенного мне, я конкретизирую ниже...»
А ниже под крупными заголовками «Вести с Колымы», «В неисследованных районах» сообщалось:
«Район исследования экспедиции Билибина, занимающий примерно 10 000 кв. км, представляет собой сравнительно ничтожную часть всего неисследованного района верховьев Колымы, где будущие экспедиции могут натолкнуться на новые неожиданные богатства...»
Дальше довольно сумбурно и путано, явно не в ладах с географией, давался маршрут экспедиции от Владивостока до Колымы, поминался и Сергей Обручев, который вроде бы «также встретил золото в одном из левых притоков Колымы, но Эрнест Бертин, командированный Билибиным для отыскания Обручева и получения от него сведений, однако, не успел захватить Обручевскую экспедицию на старом месте, нашел только следы ее пребывания...»
После таких газетных сообщений Эрнесту Петровичу в Незаметном проходу не давали, рвали его на части. Всяк хотел стать его закадычным дружком-приятелем, всяк тянул его в харчевни и к себе в гости. Знаток колымских тайн не упирался, но, издавна недолюбливая жадных до фарта людишек, ухо держал востро, а язык за зубами. В каком бы подпитии ни был — знал, что говорить, о чем молчать.
Хитровато прищуривая свои усмешливые глаза и нарочито растягивая слова, Эрнест Петрович неторопливо и таинственно повествовал:
— 3-з-золота, этой д-д-дряни, там, на Колыме, н-н-на-валом. Но и м-м-медведей много. Золото под каждой кочкой, а медведь — за каждым кустом. Про Бориску слышали? Его м-м-мишка к-к-кокнул! Бориска землю копал, как и вы, вечные к-к-копачи, а медведь сзади подошел, да тюк по темячку! Да чем? Двухфунтовым самородком. Этого Бориску мы так и нашли в его яме, а рядом — этот самородочен. Хозяин тайги не любит вашего брата.
— Да ведь что удумал! — пополнял свой рассказ Эрнест в другом кругу.— Поднял я этого самого мишку, что Бориску убил, из берлоги, уложил одним выстрелом в самую пасть, это на моем счету двадцать первый... И случайно заглянул в его логово. А там — целый арсенал з-з-золотых камней! Умный был, понимал, что самородки тяжелее, чем простые камни, и ухватистее. Вот и запасал себе оружие.
— Но и туземцы там не дураки,— присовокуплял Эрнест в третьем месте.— Тунгусы из з-з-золота п-п-пули льют. Да, поднеси шкалик огненной водицы,— такую тебе пулю отольют, что в твою раззяву не влезет. Ядро для пушки! Что хлев-то распахнул? Я не сказки плету. Рот закрой, на ус мотай и никому ни гу-гу... Там ведь на Колыме-то, вода в речках чистейшая, а пить без процеживания вредно, потому как в почках, печени и мочевом пузыре могут образоваться золотые камни, и ничем их оттуда не вымоешь.
Чем пуще загибал Эрнест, тем пуще ему верили. Такова уж психика ненасытных хищников, вечных копачей, неутомимых искателей фарта. Сами стали складывать такие легенды о колымском золоте, на которые Эрнест Петрович не был горазд даже в самые вдохновенные часы.
Любил Эрнест Бертин посмеяться над людскими пороками, раззадорить алчность падких на золото людишек и тут не заметил, как перестарался в своем ратовании за Колыму. Так расписал ее несметные богатства, что слава Золотой Колымы вмиг затмила славу Золотого Алдана, а его личная слава — славу родного брата.
Кстати, Вольдемар Петрович находился в это время здесь же, в Незаметном. Он только что вместе с Татьяной Лукьяновной вернулся с Чукотки. Экспедиция туда оказалась неудачной. Хоть это и была экспедиция Союззолота и Бертин являлся ее начальником, но в нее входили на каких-то акционерных правах также топографы, работники Севморпути, торгаши Акционерного Камчатского общества. У каждого — свои цели, свои заботы и дела, и все тянули в свою сторону, как лебедь, рак и щука у дедушки Крылова, Одним нужны карты погранзоны, другим — обследование бухт и прибрежий, а работникам АКО, например,— пушнина.
Вольдемар Петрович, несмотря на все свои незаурядные организаторские таланты, не мог все увязать и согласовать. К тому же первые поиски золота ничего обнадеживающего не давали. Серебровский, узнав обо всей этой петрушке, понял, что толку от такой организации не будет (а людей, таких, как Вольдемар Бертин, самородков золотой промышленности, он очень ценил и берег), разумно отозвал руководителя обратно на Алдан, а экспедицию передал АКО.
Между тем в это время на Алдане Вольдемар Петрович был необходим и незаменим. После его отъезда на Чукотку здесь заварились скверные дела. Техническое руководство трестом «Алданзолото» нарушало экономическую политику, срывало выполнение промфинпланов, искусственно создало кризис на Алдане, чтоб добиться передачи его в концессию иностранному капиталу. Алданских руководителей арестовали, в Москве готовился алданский процесс, а на самом Алдане шли суды-пересуды и был полный развал. Возвратившемуся Вольдемару Петровичу и предстояло наводить порядок, восстанавливать добрую славу Золотого Алдана.
Нельзя сказать, что алданского комиссара встретили с тем же почетом и уважением, которыми он пользовался прежде. «Алданский рабочий» разразился огромной статьей «Немного об итогах Алдана и головотяпстве аппарата», в которой вдруг взяли под защиту тунгуса Тарабукина, объявив его открывателем Золотого Алдана, а в головотяпстве обвиняли весь аппарат треста, вкупе с ним и Вольдемара Петровича. Корреспондент газеты обратился к Бертину, подлинному открывателю Алдана, Вольдемар Петрович ответил на все его вопросы, рассказал, что встретил в момент приезда на Алдан Тарабукина, богатого спекулянта-якута Рожина и двух китайцев. Они пытались здесь мыть золото тайком, что намыли и где — никому неизвестно, заявок никаких не делали...
— Тарабукин не первый открыватель, а последний, хищник на Алдане,— заявил корреспонденту Бертин.
Газета поместила беседу с Бертиным и это выражение, однако все же в чем-то оправдывала Тарабукина: в прошлом году Тарабукину-де выдали 1300 рублей на новые открытия, на разведку, которые «им истрачены в пространство», ибо «его не снабдили инвентарем для разведок».
Ныне это смешно читать, но тогда Вольдемару Петровичу было не до смеха. Прежде, бывало, комиссар хохотал так, что его раскатистый бас разносился по всей столице Алданского края, а теперь оставалось лишь горько усмехаться:
— Сколько еще нужно выбросить денег в пространство, чтоб удовлетворить необоснованные претензии хищника и пьяницы?
Мало что радовало Вольдемара Петровича по возвращении на Алдан. И прежде у него бывали неприятности, после которых он приходил домой и говорил своей Танюше: «Не подходи, я заряженный», а теперь она и без этих предупреждений старалась его не беспокоить.
