Новичок в Антарктиде - Санин Владимир Маркович (книга регистрации TXT) 📗
— И все же, несмотря на подобного рода забавные случаи, зимовка на Пионерской мне запомнилась как самая тяжёлая. Не только своим несравненным по трудностям бытом, но и тем, что из-за сквернейших метеорологических условий срывались научные наблюдения. Но ведь главное удовлетворение полярник получает именно от сознания того, что проделанная им за год работа приблизила науку к пониманию процессов, происходящих в высоких широтах. А проводить наблюдения зачастую было невозможно: переносить сильный ветер при крайне низких температурах человек ещё не научился. Или такое явление. Когда ветер усиливался, снег нёс с собой частицы статического электричества, и все предметы на станции настолько наэлектризовывались, что стоило поднести к ним неоновую лампочку, как та светилась, а между изоляторами проскакивали искры. Все это было бы забавно, если бы не нарушало точность показаний приборов. И в нашем вахтенном журнале время от времени появлялись уникальные записи: «Сильная электризация, наблюдения не проводились».
После завершения нашей зимовки станция Пионерская была законсервирована. Своё назначение она выполнила. Мы узнали о постоянном стоке воздушных масс с плато, о работе ветра, благодаря которой переносится колоссальное количество снега, о температурных и других характеристиках этого района Антарктиды.
— С того времени прошло десять лет, и все же мне немного грустно, когда участники санно-гусеничных походов на Восток рассказывают, что проходили мимо Пионерской и ничего не видели — нет станции, все скрыто снегом… Наверное, это естественно: чем больше сил, крови и пота вложил ты в дело, тем дороже оно душе твоей…
ВИКТОР МИХАЙЛОВИЧ ЕВГРАФОВ
Полярники делятся на две большие группы.
Первая группа — те, кто уже с юных лет мечтал о высоких широтах и с железной настойчивостью добивался осуществления своей мечты. Это полярники по призванию, по зову сердца, как Трёшников и Толстиков, Сомов и Петров, Гербович и Сидоров.
Вторая группа более многочисленная. В неё входят те, кто стал полярником в известной мере случайно, благодаря какому-то повороту судьбы, и, став им, не мыслят для себя другой жизни. В наше время, когда борьба человека с природой для большинства сводится к тому, надеть ли галоши или достаточно взять зонтик, некоторые люди страдают от избытка гибнущих втуне жизненных сил. Иногда им так и не находится выхода, и тогда человек становится нервным и трудно выносимым для окружающих брюзгой. Но чаще выход находится, вулкан взрывается, и тогда великое племя бродяг получает ещё одного геолога, лётчика, моряка, полярника. И случается это не только в юном, но и в достаточно зрелом возрасте. Помните, как говорил у Лермонтова Максим Максимыч? «Ведь есть, право, этакие люди, у которых на роду написано, что с ними должны случаться разные необыкновенные вещи!»
Да, многие полярники стали таковыми в известной мере благодаря случаю. Сделай жизнь другой зигзаг — и они могли бы бродить с теодолитом по тайге, добывать золото или рыбачить у Ньюфаундленда на траулере. Но главное в другом: просто «этакие люди» не в состоянии жить обычной, размеренной и спокойной жизнью, они ищут бури и, — что не менее важно — эта самая буря ищет их!
Сейчас я расскажу вам, как впервые попал в Антарктиду Виктор Михайлович Евграфов, а вы решите, случайно это произошло или не случайно.
Евграфов и его жена, беседуя несколько громче и энергичнее, чем обычно, шли по Фонтанке. Здесь элемент случайности, так как если бы супруги шли по другой улице, эта история, возможно, не имела бы продолжения. Но они шли именно по Фонтанке. Мало того, судьбе было угодно, чтобы кульминационный момент беседы пришёлся на тот момент, когда супруги шествовали мимо изящного особняка, в котором издавна расположен Институт Арктики и Антарктики.
— Вот возьму и уйду в Антарктиду! — вырвалось у Евграфова, который наверняка до сего дня и думать не думал о том, чтобы покинуть родной Ленинград и уехать на край света.
— Хоть сегодня! Немедленно! — столь же мудро ответила жена, ставя мужа в исключительно сложное положение.
Другой бы человек на месте Евграфова для виду зашёл бы в отдел кадров, чтобы потом на саркастический вопрос жены: «Как там поживают пингвины?» — жалко промямлить, «что, на твоё счастье, у кадровика кончились анкеты» или какую-нибудь другую чушь в этом роде. Но Виктор Михайлович был устроен по-иному. Он сразу же направился в отдел кадров, подал заявление, прошёл отборочное сито и стал поваром Второй антарктической экспедиции.
Случайно?
Да ни в коем случае! Это было бы грубейшей ошибкой считать, что Евграфов попал в Антарктиду по воле слепого и бессмысленного жребия. Дело обстоит как раз наоборот. Антарктиде очень нужны были такие люди, как Евграфов, а Евграфову, сильному и волевому человеку, столь же необходимо было вложить в настоящее дело огромный запас своей энергии, израсходовать которую в обычных условиях ему не удавалось. И они — Евграфов и Антарктида — потянулись друг к другу и нашли друг друга. Если бы Виктор Михайлович не нашёлся сам, Антарктида нашла бы другого Евграфова. И наоборот, если бы Антарктиду ещё не осваивали, Евграфов нашёл бы себе другую, столь же трудную область приложения сил. Человек ищет дело, а дело человека. Я уже не говорю о том, что после случайного своего ухода во Вторую экспедицию Евграфов был в Антарктиде ещё пять раз! Больше, чем кто-либо другой!
Когда я узнал об этом факте, то почему-то уверился, что в жизни Виктора Михайловича Евграфова должны были случаться «разные необыкновенные вещи». И в самом деле, как я потом узнал, такие вещи с ним случались по меньшей мере дважды.
Первая. Всю Отечественную войну молодой Евграфов провёл на фронте. Был ранен, награждён орденами, командовал отделением разведки. И вот однажды немцы неожиданно прорвались и окружили штаб дивизии как раз в то время, когда генерал и все офицеры выехали на совещание в штаб корпуса. Некому командовать обороной! И командир разведчиков, надев генеральский китель, сумел собрать вокруг штаба несколько разрозненных пехотных и танковых подразделений и отбить атаку фашистов.
— Сам себя произвёл в генералы, сам себя и разжаловал! — смеялся Евграфов.
Победителей не судят, и отчаянному сержанту простили его экстравагантную выходку.
Второй эпизод — антарктический. Прошу вас припомнить приведённый выше рассказ об эвакуации двенадцати полярников со станции Лазарев. Так вот, Виктор Михайлович с первого дня и без всяких колебаний вошёл в ту железную шестёрку во главе с Гербовичем, которая не пала духом во время драматических событий на станции и потом полетела на айсберг на повреждённом самолёте Ляхова.
Ну разве эти два эпизода не «разные необыкновенные вещи»? По-моему, любого из них достаточно, чтобы человек всю жизнь чувствовал в своём прошлом что-то весомое, какую-то моральную опору, что ли.
Да, я ещё забыл сказать, что в промежутке между антарктическими экспедициями Евграфов дважды дрейфовал на станциях Северный полюс. Такого послужного списка, кажется, не имеет ни один полярник.
Повар Виктор Михайлович отменный, маркой своей весьма дорожащий. Полярники большие любители поесть: лишённые домашнего стола, они к повару придирчивы и не склонны прощать ему недостаток квалификации («не умеешь — не лезь в экспедицию!»). Мне рассказывали, что одному санно-гусеничному поезду повар достался никудышный, и ребята просто извелись и оголодали, пока не решились свергнуть халтурщика с камбузного трона и посадить на вакантное место простого любителя. А что вы скажете о поваре, который утром спрашивал своих подопечных, чего бы они хотели поесть, а в ужин кормил одного пирожками с вареньем, другого беляшами, а третьего кулебякой? О поваре, который ставит себе за работу двойку, если у кого-нибудь из сидящих за столом плохой аппетит?
У Евграфова есть ещё одно достоинство, неоценимое на полярной станции.
Просто балагура полярники не уважают. То есть послушать послушают, даже посмеются, но как только он замолчит, позабудут о его существовании. Таких балагуров, которые только и умеют, что балагурить, хватает на одну неделю. А вот если человек и работник уважаемый и в свободное время в центре внимания — такому на зимовке нет цены. Считается, что такой имеет право на байки. И стоит Михалычу стряхнуть с себя камбузные заботы, снять халат и войти в кают-компанию, как с этой минуты он ни на мгновение не будет один: Михалыч — живая летопись антарктических экспедиций, слушая его, приобщаешься к истории, пусть не в самых важных её проявлениях, но все-таки к истории.
