Остров Ифалук - Бейтс Марстон (читать книги без TXT) 📗

Наконец мы отправились домой. Конечно, жареная рыба была бы прекрасным финалом нашего путешествия, но мы так устали, что нам уже не хотелось есть. В Фан Нап мы вошли, когда уже пели первые петухи.

Ночные работы всегда интересны для зоологов. Горожане, приезжая в деревню, скоро обнаруживают, что не все ночью засыпает; сельские жители, приехав в город, узнают то же самое. Правда, биолог, сонно бродя со своим ночным огоньком, несколько нарушает нормальный ночной порядок, но зато часто ему удается увидеть кое-что, достойное внимания.

Еще одну ночь мы ловили рыбу неводом в зарослях черепашьей травы в лагуне. Тед и я шли впереди и усердно били по воде руками, чтобы загнать рыбу в западню, а Боб с другими мужчинами тянули прямоугольный тридцатифутовый невод. Время от времени они вытаскивали его на берег и просматривали. Мы поймали несколько рыб-барабулей, немного молодых лобанов и огромное количество маленьких креветок. Нижний край невода, который касался дна, подхватил красивых зеленых и желтых моллюсков тектмбранков. Эти забавные существа похожи на слизняков. У них мягкие тела, которые слишком велики, чтобы спрятаться в прозрачных раковинах.

Пройдя по лагунному берегу, мы свернули в канал между Фалариком и Фалалапом. Об этом месте рассказывали разное. Говорили, что ядовитые скаты, которые ползают по дну лагуны днем, ночью собираются как раз в этом канале. Мы держали фонарики перед собой, направляя луч света в воду в поисках этих ядовитых фаи, и, пока прошли до дальнего конца капала, изрядно стерли ноги, но не увидели ни одного ската. Рыбы здесь мы поймали мало.

Хотя рыбная ловля в зарослях черепашьей травы и в канале была неудачной, мы были вознаграждены зрелищем ночной жизни на песчаных отмелях лагуны и рифовых массивах. Огромные глаза рыбы-белки сверкали в потоке света, как оранжевые фары, а сами рифы, казалось, были устланы драгоценными камнями — так блестели, переливаясь, глаза креветок гипполитид, выглядывающих из всех расщелин. Сверлящие моллюски с изящными в крапинку раковинами ползали по песку, оставляя за собой ясно различимые дорожки. Роющие анемоны резкими движениями так быстро втягивали кольца своих тонких щупалец в норы, что, казалось, растворялись на наших глазах; а серые крабы-призраки в большом количестве ползали по пляжам.

За последний месяц нашего пребывания на Ифалуке мы совершили также много дневных вылазок. Именно во время одной из них и случилось нечто, благодаря чему каждый из нас имеет теперь неизгладимую метку на память об Ифалуке.

Проведя утро на юго-западном рифе, мы остановились на Элле. После ленча Тачим забавлялся, мастеря маленькие фигурки из полосок зеленых кокосовых листьев, вроде тех, что складывают из бумаги наши ребятишки.

Сначала Тачим сделал маленькую птичку, а Яни, увлекшись игрой, соорудил морскую звезду. Потом последовали другие фигурки, и наконец Тачим сделал из двух полых стеблей вполне приличную свирель. Она издавала оглушительно громкий звук. Это напомнило нам, что единственным «музыкальным» инструментом, который мы до сих пор видели на Ифалуке, был рог, сделанный из большой раковины. Он предназначался скорее для сигнализации, нежели для воспроизведения музыкальных звуков.

Па обратном пути мы заговорили о местном искусстве. Марстон уже давно заметил, что художественная одаренность местных жителей выражается в плетении маремаров — гирлянд из цветов. Данные об этом совершенно отсутствовали в работах об искусстве народов Океании, и Марстон часто говорил полушутя, что собирается сделать коллекцию засушенных маремаров, чтобы восполнить этот пробел. Но слишком много было других дел, и ему не удалось даже заняться систематическим фотографированием гирлянд.

Другим видом искусства, которому островитяне уделяли большое внимание, была татуировка. Татуировку на разных участках тела имели многие мужчины, женщины и даже дети. Часто она включала их имена, принятые в период японского господства. У некоторых старых людей — к ним относились Том и отец Яни Ветрилиар — татуировка в виде орнамента покрывала почти все тело. У одних татуировка восходила, вероятно, к германским временам; другие украсили себя своего рода эмблемой восходящего солнца [96]; третьи — вытатуировали на ногах прыгающих дельфинов.

Я уже давно поглядывал на этих дельфинов и постепенно стал ими восхищаться. Рисунки были стилизованными, в них прекрасно уживались примитивизм и ясный современный стиль. Я поделился своими впечатлениями с Тедом Байером.

Он посмотрел мне в глаза. «Я тоже сделаю себе татуировку, если ты отважишься», — сказал он. Последовало короткое молчание. Затем Яни в очень вежливой манере начал подстрекать меня. Он считал это превосходной идеей. Оказывается, искусство татуировки было еще одним из его талантов, и он с удовольствием в любое время готов был разукрасить меня набором дельфинов. Тачим с энтузиазмом согласился помочь ему, после чего пути к отступлению уже были отрезаны.

Яни объяснил процесс: вместо туши обычно используют смесь сажи с водой, а иголками служат бамбуковые лучинки. «Нет, — сказал он, — не беспокойтесь, совсем не больно».

Слух об этом облетел весь остров, и на следующий день вечером сопровождаемый целой толпой друзей и соседей, пришел Яни, готовый приступить к делу. Он считал, что не обязательно использовать бамбуковые лучинки, если у нас есть стальные иголки. Он взял три иголки у Боба и связал их так, чтобы кончики были на одном уровне. Яни не удалось найти достаточное количество сажи, но зато он принес маленький кусок японской сухой туши, которая, как он сказал, тоже годилась. Растерев ее с небольшим количеством воды, взятой из нашей дождевой бочки, он получил великолепные темно-синие чернила.

Я растянулся на циновке под лампой. Мы выбрали место на середине бедра правой ноги и ножницами срезали там волосы. Тачим, обмакнув среднюю жилку пальмового листа в чернила, старательно нанес контуры дельфинов. Когда собравшиеся одобрили рисунок, Яни опустил иголки в чернила и начал колоть кожу по этим линиям. Я чувствовал уколы, но они не казались особенно болезненными. Сначала Яни обработал контуры. Собравшиеся спокойно комментировали: «Вот здесь еще немного, выровняй чуть-чуть эту линию» и так далее. Наконец, Тачим смыл остатки чернил, и все мы критически осмотрели работу. Яни сделал несколько финальных штрихов в контурах, а затем густо закрасил пространство между ними синей тушью. Еще одно промывание — и дело сделано. Теперь Яни двумя руками натянул кожу на месте татуировки так, что на коже выступили маленькие капельки жидкости. Появилась небольшая опухоль. Яни посоветовал мне поспать сегодня на правом боку и не купаться целый день.

Я посмотрел на дело рук Яни и остался очень доволен. Теперь я понял, что единственно, чего мне не хватало всю жизнь, это тройки вытатуированных микронезийских дельфинов на бедре. Яни сотворил блестящее произведение. «Марстон позеленеет от зависти, когда увидит их», — думал я, щедро смазывая татуированное место мазью из антибиотика.

Тед и Боб внимательно наблюдали за всем происходящим. Я думаю, они больше следили за моим лицом, чем за самым процессом татуировки. А так как я не орал во время операции, они решили, что это не так уже неприятно, и назначили процедуру на следующий вечер. Боб, правда, попросил Яни сделать дельфинов покрупнее. Просьба его была удовлетворена.

Эта история оказала непредвиденное, но благоприятное влияние на наши отношения с островитянами. Все любовались татуировкой, а женщины с удивлением и восторгом показывали на нас пальцами и вдруг начинали петь ифалукскую любовную песню. Ифалукцы знали, что наше пребывание здесь подходит к концу, и видели в этом поступке символическое отождествление нас с островом. Теперь мы стали для них более близкими, чем раньше, а когда будем уезжать, то возьмем с собой кусочек Ифалука на всю жизнь.

Сознание неумолимости времени и неизбежности отъезда, успевшее немного ослабеть, возвращалось к нам по мере того, как дней оставалось все меньше и меньше. Все шло своим обычным порядком, но мы работали дольше по вечерам и стремились главным образом завершить уже начатые работы, воздерживаясь от решения новых задач. Однако оставалось одно дело, которое мне хотелось выполнить, — определить величину популяции рахомов на острове Фалалап. Мы с Марстоном видели, как самки спускали в воду созревающую икру, но не имели ни малейшего представления об их количестве.