По нехоженной земле - Ушаков Георгий Алексеевич (читать книги без регистрации .TXT) 📗
Уговаривать было бесполезно. Для убеждения времени не было. Решение надо было найти немедленно. Пойти на большой риск. Он оправдывался положением.
Я приказал запрячь моих собак. Когда все необходимое для дороги лежало на санях, оделся, взял карабин, патроны и вышел к упряжке. Эскимосы оторопевшей кучкой стояли поблизости.
— Ты куда, умилек?
— Поеду драться с вашим тугнагаком.
— Ты слаб. Он убьет тебя!
— Неправда! Его не существует, поэтому он не может причинить мне вреда. Даже больной, я привезу мясо. Вам будет стыдно! Женщины будут смеяться над вами.
Видя, что меня не остановить, они, опустив головы, не сказав больше ни слова, разошлись по юртам. Там воцарилась гробовая тишина.
Поселок скрылся из виду. Я остался один среди снежных просторов. Не то от лучей медленно ползущего над самым горизонтом солнца, не то от слабости рябило в глазах. Мучительная боль грызла поясницу. Усталость охватывала все тело. Тянуло лечь на сани.
Когда же я найду зверя? Неужели придется пересечь весь остров? Ведь это значит несколько суток. Хватит ли сил?
Но на ловца и зверь бежит. Через четыре часа пути собаки подхватили легкие сани и, распаляясь охотничьим азартом, как стая волков, понесли по свежему медвежьему следу, а еще через час огромный зверь лежал у моих ног.
Победа? Нет, только половина! Торжествовать было рано. Наступил самый тяжелый момент. Надо было освежевать зверя. Лежа на снегу, корчась от боли, кусая губы, чтобы удерживать стон, обливаясь холодным потом и поминутно вытягиваясь на снегу для отдыха, я освежевал уже коченеющего на морозе медведя, втянул на сани шкуру и немного мяса. Но на большее был уже не способен. Кружилась голова. Оставляли силы. Направив собак на пройденный след, лег на сани и привязал себя ремнями. Последняя мысль была о том, чтобы собаки не встретили нового медведя и не потеряли след…
Очнулся я на третий день в своей постели. В комнате сидели эскимосы. Повидимому, они были здесь уже давно, так как все были без кухлянок и обнажены до пояса.
Заметив, что я пришел в сознание, охотники сгрудились около меня. Радость и ласка разгладила их суровые лица. Они заговорили об охоте и стали высчитывать, сколько надо заготовить мяса и жира, чтобы их хватило… на следующую зиму. Появились женщины и ребятишки. Мальхлютай — восьмилетний сынишка Кивьяна — притащил своего любимого трехмесячного щенка и под одобрительный смех присутствующих преподнес подарок, положив его прямо на мою грудь.
Через неделю на нескольких упряжках мы неслись на охоту на северную сторону острова. Я все еще чувствовал слабость, но теперь уже не боялся остаться один, а эскимосы со мной не боялись духа. Кризис миновал. Советское поселение на острове начало укрепляться. Мой риск оправдался…
И теперь опять такие же боли. Нет, еще сильнее! Что же делать?..
— Ну, что же, надо итти! — промолвил я.
— Куда?
— До Северной Земли осталось километров сорок. Сегодня мы должны их осилить… Дорога хорошая.
Журавлев помог мне обуться, поднял и вывел меня из палатки.
Сияло солнце. Арктика, как и накануне, была прекрасной, искрилась и радовалась приближающейся весне. Далеко на северо-востоке рисовались берега Северной Земли. Как всегда, они звали к себе.
Вновь, как за четыре года до этого, надо было рисковать. Мы должны были пойти на риск, он оправдывался нашими задачами.
На северо-востоке рисовались берега Северной Земли.
В пути
Начались сборы. Запрягли и моих собак, увязали воз.
Достали нашу походную аптечку. Она была небольшая. На случай ранений, травм и переломов в ней было немного перевязочных материалов, иод, кровоостанавливающая вата, набор хирургических игл с иглодержателем, хирургический шелк, пинцет, скальпель и небольшое количество скобок Мишо. При возможном заболевании снежной слепотой мы могли воспользоваться имевшимся раствором кокаина и алюминиевым карандашом. Не были забыты и зубные капли. Имелся хинин на случай приступов, возможно, привезенной с материка малярии. И, конечно, танальбин с опием и английская соль.
Я и раньше время от времени испытывал короткие острые боли в области поясницы, и единственным средством лечения был уротропин. Казалось, что он помогает. Это лекарство тоже было включено в нашу аптечку.
Доктора, как уже известно, среди нас не было. Его обязанности, в случае надобности, охотно выполнял один из нас, чтобы иногда выдать пирамидон от головной боли, уротропин или растереть скипидаром спину, которую временами «ломило к непогоде».
Основным принципом лечения была строгая, почти гомеопатическая дозировка пирамидона и уротропина. Этим мы отличались от всякого другого оказавшегося на нашем месте дилетанта.
В этот день я впервые отступил от нашего принципа строгой дозировки и, совершенно обезумев от боли, не замедлил в несколько приемов покончить с доброй половиной лекарства.
Выступили мы только около полудня и все-таки дошли до Северной Земли, проделав полные 40 километров. Память о них сохранится на всю жизнь!
Журавлев шел впереди. За ним следовала моя упряжка. Спальные мешки и свободные меха превратили мои сани в мягкое ложе. Мне это мало помогало, хотя на коротких остановках я и расхваливал свою постель, а также хорошую дорогу.
Ровная дорога, или даже «ровная, как стол», в нашем понимании означала только то, что на пути не встречалось торосов. Невзломанный морской лед действительно ровен, как стол. Но на нем лежит снег. А снежный покров в высоких широтах Арктики зимой почти никогда не бывает ровным. Господствующие ветры покрывают его сплошными бороздами и гребнями — так называемыми застругами. Особенно ярко это заметно вблизи берегов. Поверхность снега здесь уже вскоре после начала зимы, установления периода метелей и сильных морозов напоминает глубоко вспаханное поле. Иногда гребни застругов достигают всего лишь нескольких сантиметров, а порой они возвышаются и до полуметра. В первом случае на протяжении метра их можно насчитать до пяти-шести, а во втором — подошва только одного заструга занимает до метра. Если смотреть издали, заструги в перспективе сливаются, и поверхность снежных полей кажется совершенно ровной. Острые гребни застругов почти всегда настолько крепки, что груженые сани, кроме поблескивающей ленты, не оставляют на них никакого следа. Мелкие заструги, особенно если идешь поперек их простирания, почти не мешают движению. Длинные полозья саней, только постукивая, скользят с одного твердого гребешка на другой. Потому мы такую дорогу и называем ровной: не надо путаться среди хаоса торосов, взбираться на ледяные нагромождения и спускаться с них вниз.
Такая «ровная» дорога вела к Северной Земле. Сани, ударяясь о заструги, постукивали полозьями. И малейший удар, каждый толчок отзывались у меня в пояснице. А таких ударов было самое меньшее по одному на каждом метре на протяжении всего 40-километрового пути. Они следовали друг за другом, сливались, и жестокая боль была беспрерывной.
Когда становилось невмоготу, я давал сигнал к остановке и просил… дать передышку собакам.
Журавлев, конечно, понимал, что вызывало мою повышенную заботливость о собаках, но не высказывался на этот счет и старался казаться спокойным.
Наконец мы добрались до мыса Серпа и Молота. Я был вдвойне счастлив и оттого, что мы шли вперед, и оттого, что кончился этот мучительный день.
На мысе Серпа и Молота нам предстояло определить астрономический пункт. На это требовались сутки.
В действительности одни сутки выросли втрое. Еще перед нашим подходом к Земле погода начала меняться. Сначала появились обычные предвестники метели — перистые облака. Потом низкая слоистая облачность закрыла небо, посыпался мелкий снег, а ночью разыгралась метель. К утру она стихла, но небо попрежнему было пасмурным и без остановки порошил снег. Барометр падал, а температура воздуха поднялась до — 12°. Определить астрономический пункт в этот день не удалось.
