Испания. Горы, херес и сиеста - Эванс Полли (книги бесплатно без онлайн .txt) 📗
Летчики через Францию на поезде переправлялись до Сан-Жан-де-Луза, находящегося на французской границе, а дальше их сопровождали баскские крестьяне и контрабандисты, которые знали каждый камень и каждую травинку по берегам устьев рек и на затерянных тропах в горах, ведущих в Испанию. Прибыв в Бильбао, они добирались то ли до Гибралтара, то ли до Лиссабона и оттуда возвращались обратно в Англию.
Ларбуру, мельнику из Эрнани, занимавшемуся производством сидра, повезло меньше, чем летчикам, которым он помог. В марте 1944 года он попал в гестапо, и больше его никто не видел.
Я не стала останавливаться на отдых в Эрнани и не попробовала сидра, как до меня это делали мои соотечественники. Благодаря этому смогла значительно продвинуться вперед и сэкономила время. Когда на моем пути показалась следующая деревенька, я все-таки решила передохнуть и сделать остановку. К счастью, меня не покусала ни одна свирепо лающая собака, ведь испанцы, живущие в деревнях, заводят четвероногих друзей, чтобы не запирать двери. Остались позади городские окраины, где воздух заражен выхлопными газами грузовых автомобилей и дымовыми выбросами из фабричных труб. Теперь я двигалась по тихим тропинкам в тени лиственных деревьев. Это успокоило меня. Через несколько часов я даже поверила в свои силы. А потом возникло новое препятствие — гора.
Сейчас, глядя на карту, начинаешь понимать, что это всего лишь небольшой холм высотой шестьсот девяносто пять метров. Это место называется Пуэрто-де-Узатегута, что само по себе дерзко, потому что в переводе с испанского слово puertoозначает «перевал в горах». Давайте смотреть правде в глаза, во время велогонки «Тур де Франс» спортсмены преодолевают шесть или семь горных перевалов, хотя они вряд ли их считают. Я и предположить не могла, что доберусь до этого холма до того, как найду его на карте, и до того, как решила, что слово puertoозначает «усилие и труд», а остроконечные непонятные значки на карте, напоминающие шевроны, это крутые, высокие склоны.
Я начала подъем, казавшийся мне бесконечным. Я двигалась то вверх, то по кругу, потом опять вверх и по кругу. Время тянулось очень медленно. Минуты казались часами, а вершины по-прежнему не было видно. Вверх и снова по кругу, вверх и опять по кругу. Господи! Такое ощущение, что мой багаж весит не меньше тонны! Что же я могла туда положить? Может быть, все-таки можно без чего-нибудь обойтись и выбросить лишнее в пропасть, чтобы облегчить мою ношу? Но это может сильно напугать овец, пасущихся внизу, — не лучший выход из ситуации. Я продолжала подниматься, испытывая сильную боль в ногах. Чем выше забиралась, тем меньше у меня оставалось надежды. Это немыслимо, думала я. Когда же этот подъем кончится? Где, скажите на милость, вершина? Когда я увижу снег?
Ох! Конечно, мне не хватает тренированности, сил и выносливости Индурайна. Несмотря на боль, он продолжал терпеливо крутить педали и подниматься все выше и выше. Но мои ноги не были такими, как у Мига. Там, где я пыхтела и стонала, Мигель не проявлял никаких эмоций и лишь наблюдал, насколько напряжены вены и мышцы его соперников, чтобы не пропустить тот момент, когда нужно сделать решающий рывок.
Рывок! Боже, я стараюсь изо всех сил, чтобы просто не упасть с велосипеда. Как он это делал? Тренер считал, что его козырная карта — это рост. «Весь секрет в том, что Мигель высокий, — говорил он. — Его ноги обладают большей силой, и в этом его преимущество перед другими велогонщиками». Но существует и другое мнение. Говорили, что его успех напрямую зависел от его темперамента. Он стойкий, спокойный, хладнокровный, так полагали испанцы. Французы находили его просто скучным. Некоторые из соперников Индурайна объясняли его первенство на пьедестале почета потусторонними силами. «Он инопланетянин», — сказал бывший чемпион мира Гиано Багно после велогонки «Тур де Франс» в 1992 году. Другой чемпион мира, а в впоследствии, три года спустя, и победитель этой гонки Лэнс Армстронг назвал Индурайна сверхчеловеком.
Я забиралась все выше и выше. Я уже не получала удовольствия от езды. Силы мои иссякли. Я ненавидела велосипед. Это было настолько омерзительно, что я не испытывала ничего, кроме отвращения. Вскоре мои дела стали совсем плохи, и даже мысли о ногах Индурайна уже не воодушевляли меня. Почему никто не предупредил меня, что езда на велосипеде — это такое мучение? Скажите на милость, что заставило меня оставить уютный офис в Гонконге, мое мягкое, удобное рабочее кресло, ведь кроме этого я еще и получала деньги в конце месяца на банковский счет? За какие грехи мне все это? Должно быть, я просто сошла с ума. Я работала, сидя в уютном кресле (его можно было поднимать и опускать, если повернуть ручку под сиденьем, вспомнила я), а еще можно было бесплатно пользоваться кофе-машиной, и время ее пользования было неограниченно, плюс к этому имелись бойлеры с водой. Господи! Как же болит попа!
Начался дождь. Я остановилась и надела дождевик. Потом дождь стал стихать, затем мне стало жарко. Я съела персик, чтобы подкрепиться. Под тяжестью вещей, лежавших в моей корзинке, он окончательно помялся. Я проехала всего лишь тридцать километров, а в ногах была такая тяжесть, что я с трудом крутила педали. Велосипед вздыхал и стонал подо мной. Вещи только мешали мне. Время от времени я вспоминала, что надо продержаться еще шесть недель, и это было ужасно.
Я пыталась приободриться, отгоняя от себя эти мысли, и сказала себе: «Постарайся найти десять приятных моментов твоего путешествия». Я начала мучительно их искать, словно ищейка, которая идет по следу. Итак, во-первых, я не стала добычей голодной собаки, во-вторых, у меня остался еще один персик, правда, он мятый и вкус у него уже забродивший, а еще у меня есть кое-что из еды, которую я купила в ресторане «Джорданс брекфаст». Но на этом мой список резко обрывался, и больше ничего приятного я не могла вспомнить. Веселое расположение духа, в котором я находилась еще утром, улетучилось. Виной тому был всего лишь невысокий холм.
Снова закапал дождь. Я опять нацепила на себя дождевик. Надавливая на педали, я продолжала двигаться вверх, а затем по кругу. По всему телу бежали мурашки. «Обижаться-то не на кого», — повторяла я дрожащим голосом, всеми силами пытаясь сдержать слезы, жалея себя. Мне представлялось, что мое путешествие будет одним большим удовольствием. Но в первое же утро дела мои пошли так плохо, что я чуть не плакала.
Когда в конце концов добралась до вершины, мои ноги меня не слушались, и я только с третьей попытки смогла их отодрать от педалей. Существовало два варианта. Первый: вернуться, спустившись вниз, но тогда все поймут, что я сдалась. И второй: доплестись до ресторана напротив и перекусить. Это был не самый лучший обед за время моего путешествия, хотя ничего особенно плохого в нем я тогда не заметила. Если бы не туча, нависшая над ним, он смотрелся бы очень даже неплохо. Я чувствовала себя опустошенной. Меня начали одолевать страхи, и стала пропадать уверенность. Я была убеждена, что произошедшее не оправдало моих ожиданий.
Ох! Как бы я хотела сейчас переместиться лет на двести назад! И тогда я могла бы отправиться на воды и, лежа на спине и глядя в потолок, время от времени потягивать маленькими глотками сероводородную воду. К ее запаху быстро привыкаешь. Мне всегда хотелось быть дамой из другого века, когда женщины носили корсеты и падали в обморок при малейшем волнении. Чтобы привести их в чувство, к лицу подносили нюхательную соль, и, сославшись на головную боль, женщины удалялись в свою спальню, при этом им прощались все обиды и прегрешения. Но когда это было? Я-то ребенок постфеминистского периода. Я вынуждена рассчитывать только на мужа, хорошо оплачиваемую работу и свой здравый смысл. Но всего этого у меня не было, и я очень надеялась на то, что путешествие хоть как-то скрасит мое положение. Какая же я наивная! Эти мысли окончательно выбили меня из колеи, а я еще не преодолела и половины пути первого дня моего путешествия.
