Похитители бриллиантов - Буссенар Луи Анри (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений .TXT) 📗

Он поднял предмет, запрятал его в карман и вышел из фургона, бормоча про себя:

— Так! Мне везет с самого начала. Дай бог дальше не хуже.

Он медленно направился к помещению, где были расквартированы полицейские, когда к нему подошел человек огромного роста и выпалил:

— Вам известно, что француз ночью уехал?

— Какой француз?

— Тот самый, у которого покойный откупил вчера участок, и алмазы, и орудия, и даже палатку.

— Знаю. Что из этого?

— Подождите. Француз уехал с двумя белыми, которых никто раньше на прииске не видел. Они были оба одеты подорожному.

— Дружище, вы напрасно тратите время. Я знаю все это не хуже вас.

— Вы так думаете? А знаете, что я нашел возле палатки француза, которую покойный еще не успел разобрать и унести?

— Что именно?

— Вот эти ножны. Посмотрите, но подойдут ли они к тому ножу, который торчал у старика в груди.

— Покажите.

Ножны пришлись как нельзя лучше. Ошибки быть не могло — нож имел слишком необычную форму.

— А что это доказывает? — спросил мастер Виль.

— Очень многое. Хотя бы то, что убийство совершил именно француз, или его спутники, или все трое вместе.

— Не исключено, — пробормотал полицейский, казавшийся более флегматичным, чем всегда.

3

Под баобабом в ожидании завтрака. — Виль начитался романов о путешествиях. — Прожекты будущих миллионеров. — Как каталонцы произносят «б» и «в». — Проповедник или канцелярист. — Оригинальная форма изгнания. — Наивные хитрости детей природы. — Тайна.

Четверо суток прошло после того ознаменовавшегося кровавым событием дня, когда на Нельсонс-фонтейн приезжал Альбер де Вильрож.

Сейчас мы видим его и Александра Шони расположившимися под огромным баобабом [7]. Дерево имеет чуть ли не двадцать пять метров в обхвате и делится на четыре громадных разветвления, прикрывающих своей листвой довольно просторную площадку. Над жаровней шипит продетая на ветку какого-то душистого дерева туша животного средней величины, в котором естествоиспытатель с первого взгляда узнал бы капского тупорылого кабана. Это был еще всего лишь поросенок, но клыки у него были длинней, чем у старого европейского вепря.

Жозеф, который заведует всеми делами де Вильрожа, чистит ружье и одновременно присматривает за жарким, аппетитный вид и запах которого приводят в явное восхищение двух негров, чье своеобразное одеяние мы описали выше. Их лица, скорей темно-коричневые, чем черные, расплываются от удовольствия при виде этого зрелища, радующего вечно пустые желудки туземцев.

Оба они расхваливают на своем языке вкусовые достоинства маленького слона, как зулусы зовут кабана из-за клыков, но не помогают кулинару европейцу, а только посматривают на него, застыв в позе ленивого блаженства.

Расседланные лошади мирно пощипывают траву.

Альбер де Вильрож рассказывает кое-что, по-видимому, весьма интересное; Шони слушает своего друга внимательно и не перебивая, лишь время от времени улыбаясь его остротам, которые могли бы вывести из равновесия даже индийского факира.

— Видишь ли, дружище, — говорил де Вильрож, — в жизни всякое бывает. Ты говоришь — роман. А роман — это та же правда. Самые, казалось бы, невероятные хитросплетения человеческой фантазии в конце концов воплощаются в действительность. Вот мы с тобой лежим под этим баобабом, который торчит здесь, вероятно, с незапамятных времен. Разве одно это не подтверждает мои взгляды, которые ты назвал слишком смелыми? Что касается меня, то я рожден для всяческих приключений, не спорю. Ты помнишь, как меня бросало в лихорадку, когда я читал романы Гюстава Эмара о приключениях, или захватывающие драмы Габриеля Ферри, или Дюплесси, или Фенимора Купера?.. Я впивался в потрепанные страницы, сердце у меня билось, я бывал близок к обмороку, когда читал о подвигах великих искателей приключений… Эти люди казались мне не менее великими, чем великие завоеватели… Грозный Пиндре, перед которым трепетали бандиты Соньоры, отважный Рауссе-Бульбон… А скачка по Великому Западу рядом с этим канадцем Буй-Розе, истинным героем долга?.. Я так и видел выжженные солнцем долины, прииски, в которых золото сверкает, как молния, и которые находятся под охраной краснокожих демонов; безрадостные поля, на которых белеют кости воинов, погибших в пустыне, необозримые, но проклятые леса, завлекающие беспомощного человека! Всю мою молодость меня не покидали мечты об этом едва угадываемом рае, о захватывающих страстях, которые так превозносили мои любимые писатели…

— Браво, дорогой мой! Если бы ты говорил не в пустыне — ибо здесь мы в совершеннейшей пустыне, — если бы ты выступал так красноречиво перед воспитанниками лицея, ты бы сразу мог зажечь кучу юнцов… Но что касается меня, то я давно вышел из того счастливого возраста, когда люди протирают свои короткие штаны на школьных скамьях, и, скажу тебе откровенно, я не вижу ничего райского и захватывающего в том положении, в какое мы попали.

— Эх, прозаический ты человек!

— Ну давай попытаемся рассуждать, по возможности, здраво. Я всего-навсего обыкновенный уроженец Боса, и меня демон приключений никогда не искушал. Я прост, как земля, на которой впервые увидел свет божий. Если бы я родился в каком-нибудь портовом городе, у моря, где корабли все время приходят и уходят и пробуждают в ребенке мысли о незнакомых краях и потребность в передвижениях, было бы Другое дело. Морские дали всегда имеют обаяние экзотики, и нельзя от этого отделаться. Но ведь я-то прожил всю жизнь в таких местах, где никто о путешествиях и не мечтает. Я преспокойно делил свое время между хлопотами по имению и парижской светской жизнью…

— И вот ты попал в Южную Африку, к бечуанам, ты сидишь под баобабами, ты жаришь тушу дикого кабана и сейчас будешь с аппетитом ее уплетать. Вот оно как! Теперь ты видишь, что всякое бывает? Ты разорился до нитки и решил, что надо поскорей и честно восстановить свое благосостояние. Но ты выбрал способ довольно-таки странный для человека, привязанного к земле.

— Тоже заслуга, нечего сказать! В Париже, когда я обеднел, мои знакомые чувствовали себя неловко, встречаясь со мной. Они точно боялись, что я утащу у них бумажник! А что касается моего алмазного участка, который я бросил, то я хотел бы знать, что более достойно сумасшедшего: отправиться с тобой на поиски этой грандиозной кубышки или копаться в грязной яме, в которой можно каждую минуту погибнуть?

— Упрямый ты человек! Ну ладно, поедим жаркое и двинемся дальше, в страну миллионов.

— Почему не миллиардов?

— Пожалуйста, пускай в страну миллиардов. Мне так много даже не нужно. Когда я отстрою Вильрож, и прикуплю соседние каштановые рощи, и подарю моей Анне бриллиантовый гарнитур, я заживу, как легендарный Потемкин: я буду сорить алмазами, я буду их раздавать направо и налево. Конечно, некрасиво, когда мужчина увешивает себя этими сверкающими кусочками булыжника. Это могут делать только бразильцы. Им очень нравится быть похожими на ювелирную витрину. А я украшу бриллиантами упряжь моих лошадей, ошейники моих собак.

— Ты сошел с ума!

— Пожалуйте кушать, — прервал его Жозеф, нарезавший на ломтики хорошо прожаренное кабанье мясо.

— Если бы нас видели наши бывшие парижские друзья! Воображаю, какие шуточки посыпались бы по нашему адресу!.. — заметил Александр.

— Мы еще больше могли бы посмеяться над ними… Они едут в какой-нибудь модный кабачок и вяло жуют кусочек мяса, обработанного тонким кулинаром. Они выпивают стакан кислого вина, которое потом не могут переварить, а вечером они будут сидеть неподвижно в каком-нибудь большом зале, разделенном на тесные и неудобные уголки. Там они будут сидеть, как некие Будды, и смотреть, как накрашенные мужчины и дамы встречаются под газовым фонарем и рассказывают друг другу нелепые и вымышленные истории, и наконец они поедут домой спать. В то время как мы созерцаем эту пышную природу…