Нас вызывает Таймыр? Записки бродячего повара. Книга вторая - Вишневский Евгений Венедиктович (хорошие книги бесплатные полностью txt) 📗
А пока мы гостили (впрочем, не только гостили, но и работали — снимали) у полярников на «Медвежке», Петя просто улетел домой, в Новосибирск. Ошалев от безделья и многочасового лежания на кровати (спасибо хоть чаще всего с книжкой), он предпринял безнадежную, на наш взгляд, попытку отправиться восвояси, и, как ни странно, она ему удалась. Он выклянчил у продюсера Васи свой авиабилет до Новосибирска (через Красноярск, разумеется) и отправился в аэропорт. Билет тот был на тринадцатое мая, и нам было доподлинно известно, что ни одного места ни на один рейс до этого времени нет. Мало того, дело было первого мая (то есть в праздник), а потому рейсовый вездеход на остров не ходил. Но и это Петю не остановило: он отправился на остров пешком и в одиночку с довольно ощутимым рюкзаком за плечами. Расчет его был и наивен и безнадежен: в праздничный день кто-нибудь обязательно не придет к рейсу. И что удивительнее всего, так оно и случилось: на красноярском рейсе таки случилось одно свободное место. И он улетел. А в Красноярске его поджидала та же самая удача. Короче говоря, уже через сутки он был дома. Мало того, в силу своего общительного характера в самолете он сумел перезнакомиться с полярниками, которые одарили его кучей подарков.
Ну и заставил же он нас всех поволноваться! Спасибо хоть догадался он дать сюда телеграмму о своем благополучном прибытии домой.
И все-таки белого медведя мы сняли. И где — прямо в самом поселке Диксон, в самом его центре. Охотник, проверявший свои песцовые капканы, обнаружил в одном из них крошечного медвежонка. Медведица довольно долго крутилась вокруг своего ребенка, пыталась освободить его из плена, но добилась лишь того, что полностью раздробила ему правую переднюю лапу, после чего ушла в торосы. Охотник медвежонка освободил и привез его в поселок. Мамой ему стала здоровенная ездовая сука, которая кормила малышку вместе со всеми своими щенками и так же холила и охраняла его, как и их. Медвежонка назвали Машкой (это была маленькая медведица), первую фалангу лапы ей ампутировали, вскоре она поправилась, поздоровела и стала любимицей всех ребятишек поселка (что очень не нравилось ее «мамаше»). Вот эту Машку мы и сняли вместе с собаками, детьми, нартами и ярко-оранжевым «Бураном». За тот месяц, что мы провели в поселке, Машка выросла втрое, и перед начальством встала серьезная проблема: что делать с нею дальше (тем более что играли-то с нею в основном дети). Предлагали ее пристрелить (вот было бы горе у всех здешних ребятишек!), но мы придумали вариант получше. Борис Борисович позвонил в Новосибирск своему другу, директору местного зоопарка (наш мэтр неоднократно снимал его в своих фильмах), и судьба Машки была решена. Для ее вывоза на Большую землю был заказан спецрейс, и вскоре любимица диксоновских мальчишек оказалась в Новосибирском зоопарке.
(При этом оказалось, что такой зверь стоит денег, и довольно больших, так что, кроме всего прочего, эта операция оказалась к тому же и выгодной с чисто экономической точки зрения.) Машка до сих пор живет в нашем зоопарке и даже, говорят, вскоре готовится сама стать мамашей.
Нынче вновь решили устроить себе разгрузочный день, и добром это конечно же не кончилось. Правда, Давлетыч от этого эксперимента над собой категорически отказался и один готовил себе еду на завтрак и обед (жарил картошку и яичницу). Мы же не ели ничего.
А в обед мы отправились на съемки, и я, выходя из подъезда (а было это около двух часов пополудни), поскользнулся, упал и со всего размаху грохнул о лед треногу (штатив для крепления кинокамеры). Алюминиевая пластина, на которую крепилась кинокамера, треснула и развалилась пополам. Что же нам теперь делать, снимать только с руки? Но так ни пейзажа, ни вообще никакого общего плана не снять. Вся надежда на то, что местные умельцы (слесари) в своей мастерской заменят пострадавшую пластину хотя бы на стальную (пусть и более тяжелую).
— Вот, — назидательно сказал Давлетыч, — говорил я вам, что это ваше голодание до добра не доведет! Венедиксоныч потерял устойчивость и равновесие именно от голода. Раньше-то он не падал, даже когда и выпивши был. Нет, с этим глупым голоданием пора кончать!
Мы послушались его и голодание отменили, а вечером устроили серьезный ужин и даже с горя выпили по стопочке водки под согудай из сигов (подарок все того же Григория) и яичницу.
Неожиданно появилась возможность слетать на полярные станции, расположенные в самом устье Енисея, в Енисейском заливе Карского моря («в Ензаливе», как говорят здесь): на мыс Лескина и на Сопочную Каргу. Но только мы собрались туда, как грянула на двое суток серьезнейшая пурга. И двое суток просидели мы, маясь от безделья, а за окном выла и бесновалась белая муть. И даже памятник Никифору Бегичеву, стоящий всего в сотне метров от нашего дома, совершенно скрылся из вида.
— Работы нет, — сказал Борис Борисович, — вон и Бегичев куда-то ушел.
Единственным реальным занятием, кроме чтения и игры в карты, было приготовление еды. Занимались этим истово, каждый норовил принять самое активное участие, так что это обиходное дело превратилось в целый обряд.
На Диксоне по-прежнему царствуют льды, снега, пурги и морозы (ведь сейчас всего-навсего первая половина мая), но уже прилетели пуночки (полярные воробьи). Это не наши серые и невзрачные попрошайки-замарашки, а довольно элегантные белые и очень веселые птахи. Чем же, интересно, они питаются в тундре в это время? Здесь-то, в поселке, они полностью перешли на доброхотные подаяния: люди охотно сыплют им пшено, манку, кидают корочки (иногда довольно увесистые) хлеба. Это плата за радость общения с птицей, предвестницей недолгого лета и скромного полярного тепла.
Сегодня стало совершенно ясно, что более ничего интересного мы в этот заезд тут не снимем. Нынче утром была слабая надежда слетать на Сопочную Каргу, но и она с треском провалилась: у ДУКСа вновь не оказалось денег. Да, следует признать нашу экспедицию весьма неудачной: ничего-то мы толком не сняли (а в сценарии было столько всего интересного и заманчивого!); все, что мы сняли, можно было бы снять дней за десять, максимум за две недели, мы же проторчали тут больше месяца. Сейчас совершенно очевидно, что наш фильм, пожалуй, последний телефильм (по крайней мере, новосибирский), снятый в высокоширотной Арктике: все здесь очень дорого, но более всего транспорт. Это в прежние времена, когда серьезные фирмы денег (безналичных, разумеется) особенно не считали, нас могли подбросить куда угодно (бывали случаи, когда для съемочной группы они даже заказывали спецрейс) только за одно удовольствие попасть на Всесоюзный телеэкран. Теперь же денежки считают все, да и сами эти фирмы отнюдь не уверены в завтрашнем дне. К примеру, знаменитую Диксоновскую гидробазу, фирму, которая помогала нам больше всех, вообще собираются упразднить, а ее функции поделить между Архангельской гидробазой (предполагается, что она вообще будет курировать весь Северный морской путь) и Игарской гидробазой (эта будет курировать все движение по Енисею, включая Енисейский залив Карского моря). Как при этом можно будет обслуживать хотя бы все маяки, ума не приложу.
Целый день нынче провели на гидробазе, договариваясь с местным начальством об обеспечении наших летних съемок (летние эпизоды мы хотим снять в июле — августе). А пока ждали начальство, рассуждали с ребятами-гидрографами о том, как местной гидробазе можно было бы заработать побольше денег (лучше всего — валюты).
— Можно бочки собирать по всему побережью, — предложил экономный Давлетыч, — железных бочек тут повсюду валяется пропасть. Плющить их прессом и складывать в одно место. А потом пустить какой-нибудь большой пароход вдоль всего побережья по Северному морскому пути до самой Японии. Продать японцам за ихнюю валюту: и денежки загрести, и экологию побережья обустроить.
